— Отлично, проводник, ты меня утешил, — с насмешкой, за которой скрывалось облегчение, выдохнул король. — Вешшу больше не придет, твари эти не тронут. Жить можно.
Эйви-Эйви смерил его задумчивым взглядом.
— Иногда, господин, вы кажетесь мне малым ребенком, открывающим для себя мир. Вы не знаете ни друзей, ни врагов, не умеете отличить руку помощи от смертельной опасности, — кивнул он с явным сочувствием, тщательно набивая опаленную трубку. — Впрочем, это неудивительно. Многие, слишком многие сейчас забыли завещанное дедами. В мире Хейвьяра и без Пустого Братства хватает неприятностей. У Той, За Которой Нет Трех, слуг бессчетное множество, хватает нечисти, чудищ разных, божков — как щупалец у семинога. Бойтесь жрецов, вот что. Этих — бойтесь всерьез.
— Жрецов… Ее? — осторожно спросил король, стараясь скрыть волнение. — А разве у… Нее есть жрецы?
— Не так много, как ей хотелось бы, — наконец закурил проводник. — С виду и внутри — люди как люди. И тень имеется, и солнца не боятся. Сердца у них нет, Вешшу вырвала, стерва старая.
Денхольм вздрогнул и в ужасе вскочил, заметавшись между стволами.
— Она пыталась… Значит, теперь я…
— Мало ли, кто и что пытался, — жестко усмехнулся Эйви-Эйви, упрямо поджимая губы.
И король замер, с удивлением и испугом глядя на разом почерневшее лицо проводника. Но наваждение прошло, и Эй-Эй бесшабашно рассмеялся:
— Вы ей крепко вдарили, господин. Я сначала удивлялся, а потом разглядел на вашем плаще одну неприметную булавку… Не спрашиваю, как она к вам попала, но Старуха теперь до самой смерти к вам не сунется, голову кладу.
— Как мне распознать жреца Той, За Которой Нет Трех? — тихо спросил Денхольм.
— Не знаю, господин, — покачал головой Эйви-Эйви. — Боюсь, когда вы поймете, что перед вами Ее жрец, будет слишком поздно. Наверное, нужен хороший магический щит. А может, что-то иное… Старики говорят, им тоже нельзя смотреть в глаза — волю отнимают. А еще говорят, будто по их слову можно в пропасть шагнуть с блаженной улыбкой. И живым вернуться, если прикажут. Им дана великая сила над человеческим рассудком, но находились смельчаки потягаться волей. И что характерно, нет легенд ни о победах, ни о геройской гибели. Так что, кто знает, господин Хольмер… Вам бы поспать, — с нежданной заботой глянул на короля Эй-Эй, — завтра путь неблизкий, хочу поскорее вас под гору увести. У гномов надежно и просто. У гномов можно отдохнуть, не ожидая удара в спину…
— Вряд ли я усну, — покачал головой Денхольм, моргая воспаленными уставшими глазами. — И так сон не шел, а после твоих рассказов…
— А вы попробуйте, — перебил с улыбкой проводник. — Давайте-ка ложитесь. Ну, давайте, давайте!
Зевнув так, словно собирался проглотить весь мир, не пережевывая, король подчинился. Пристроился на сумке с вещами, укрылся куском элькассо, сиротливо свернулся калачиком. Закрыл глаза в ожидании чуда, но чуда не произошло, и Йоххи остался глух к его молитвам. Возмущенный Денхольм приоткрыл глаз в надежде испепелить шарлатана, но проводник, словно только этого и ждал, легонько дунул ему в лицо, пошептал невнятные слова заговора, ласково и нежно провел рукой по волосам…
Король провалился в сон, как уходят с головой в сугроб мягкого свежевыпавшего снега.
И во сне он снова был ребенком и говорил с погибшим братом, тогда еще живым и здоровым Божьей Милостью Королем Элроны.
И брат обещал ему, что все будет хорошо…
Наутро он подскочил свежим и бодрым, полным сил и готовым к любым жизненным неприятностям. Санди безбожно дрых, Эйви-Эйви деловито стряпал у костра, подкрепляя силы остатками вина из отощавшего бурдюка.
— А ты вообще когда-нибудь спишь? — зевая и потягиваясь, поинтересовался у бродяги король.
— А мне немного надо, — хмыкнул в ответ проводник. — Жалко тратить время на сон!
— А на похмелье тебе его тратить не жалко? — с завистливым укором кольнул Денхольм и отправился к роднику умываться.
Вскоре каша была готова, а почерствевший хлеб нарезан и щедро украшен салом. Король растолкал ворчащего, брыкающегося Санди, вооружился ложкой и управился со своей порцией еще до того, как мрачный шут приплелся к костру. Пока Санди безо всякого энтузиазма подкреплял свои силы, Денхольм помог проводнику уложить вещи и завязать заплечные мешки.
Все было готово к выходу, и, как только шут отложил ложку, Эй-Эй торопливо отмыл котел и затоптал костер. Низко поклонился истукану Заргу, положил на капище кусок хлеба с салом, смоченный в вине, — в благодарность за спокойный ночлег. И, несмотря на протесты не успевшего умыться Санди, шагнул на дорогу. Подталкивая неповоротливого шута, король устремился следом, начиная потихоньку втягиваться в задаваемый проводником неторопливый ритм.
Утро выдалось необыкновенное. Тихое и чистое, как невеста перед алтарем, полное скрытой радости и ликования. Июнь шел к середине, и уже без малого месяц король провел в дороге, вне стен дворца.
Он понемногу учился правильно ходить, подглядывал за стряпающим Эйви-Эйви, привыкал распознавать дорожные следы. Он шел, скупо выпуская слова и жесты, экономя энергию подобно голодающему над золотой тарелкой скупцу-меняле. Он полностью отдался в руки всемогущей Судьбы и перестал колоть Эй-Эя яростными взглядами, почти смирясь с необходимостью идти за человеком, повинным в смерти брата. Напротив, подобно проводнику, он стал припрятывать про запас куски хлеба и сала, выгадывая хоть немного пищи «на потом». Словом, он становился все более уверенным в своих силах путником, впитывая подобно губке нехитрую дорожную премудрость.
Король отвлекся от своих мыслей и оглянулся на шута. Санди успел проснуться, но вышагивал мрачно и сердито, не напрягаясь и не отставая, взбивая пыль все в том же неспешном темпе. Поймав взгляд Денхольма, фыркнул в колючую щетину давно не бритого подбородка и ядовито заметил:
— Бережет нас проводник, не торопится. А денежки текут. Мы вот тут прогуливаемся, а время на него работает!
Король глянул вперед на хромающего Эйви-Эйви. Проводник еле заметно дернул плечом, но шагу не прибавил. А потом и вовсе остановился.
— В чем дело?! — возмутился Денхольм, с разгону впечатавшись в его острые лопатки.
— Обедать пора, господин, — напряженно хмурясь, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, пояснил Эй-Эй. — Вот что, вы отдыхайте, ешьте, пейте. И ради ваших Светлых Богов не сходите с дороги! А я скоро вернусь, — и, спасаясь от возражений и приказов, так припустил в луговые травы, что спутники долго вертели головами, пытаясь вспомнить, в какую сторону свернул неугомонный старик.
— Приплыли, — растерянно развел руками шут. — Хей, куманек, у него что, живот схватило?
— Не знаю и знать не желаю, — сердито отрезал король, разглядывая столь желанные горы, царящие над горизонтом. — Надоели задержки.
— Слушай, — расхохотался вдруг Санди, — этот дедуля меня когда-нибудь доконает! Опять в кошельке денег не хватает!
— Вот собака! — сплюнул в сердцах Денхольм, доставая из мешка Эйви-Эйви съестные припасы. — Ну и пошел он… куда подальше! Давай обедать.
Проводник объявился часа через два, как раз тогда, когда утомленный ожиданием король растолкал дрыхнущего Санди и засобирался в путь. Сначала до них донеслось победное пение: Эйви-Эйви легко брал самые заоблачные ноты и не сфальшивил ни на йоту. Потом на дороге показался и сам певец, бредущий нетвердой, шаркающей походкой и уже издалека размахивающий какими-то трофеями.
— Что он там тащит, куманек? — позевывая, с брезгливым видом вопросил Санди.
— Кто ж его знает, — безнадежно и печально ответил король. — Имея дело с Эй-Эйем, можно быть уверенным лишь в одном: вино он не забыл.
И правда, проводник горделиво пристроил к общему столу пару свежеиспеченных хлебов, кусок ветчины и солидный бурдюк с винцом из зимних крестьянских запасов.
— Где деньги, ворюга?! — грозно вопросил шут, обшаривая карманы поддатого Эйви-Эйви.
Король вздрогнул, ожидая вспышки гнева, попытки дать в зуб за оскорбление, жалких оправданий… Проводник дыхнул перегаром на подошедшего слишком близко шута, икнул и честно признался:
— Пропил! — и примирительно добавил: — Свое ведь пропил, господин, не чужое. Да еще и вам жратвы принес, неблагодарные!
— Завязывай с привычкой шарить по чужим кошелькам, — сурово посоветовал Денхольм. — Чтобы потом не жаловаться на горькую судьбину. Нужны деньги — попроси.
— Так вы и дадите, — скривился Эйви-Эйви. — Сотня вопросов, две сотни обвинений. А в результате — шиш, поскольку пить мне в походе не положено.
Он запаковал продукты, бережно увязал драгоценный бурдючок, ласково и, осторожно пристроил за спиной лютню.
— Пошли, что ли. И так время потеряли, — с ноткой претензии заявил он и, чуть обернувшись, добавил: — Надо вам, господин, перевязь новую выправить. Пешему удобней меч на спине нести.
Вечер застал их в дороге, а горы казались такими далекими, словно путники и не шли целый день. Место для ночлега Эйви-Эйви выбирал с тщанием, показавшимся королю попыткой набить себе цену. Путешественники тащились за ним, бранясь про себя и обзывая неугомонного всякими нелестными эпитетами. Наконец проводник остановился в не самом уютном на вид местечке и сбросил на землю сумку.
— Здесь заночуем, господин, — обрадовал он короля голосом, полным удовлетворения и скромной гордости.
Король тоскливо огляделся.
Сколько хороших стоянок они пропустили, и в полях, и в рощицах, загляденье, не стоянки. Мечта любого путника! А эта?
Нет, дуб, правда, был. Покалеченный давней молнией, растрескавшийся ствол ветшал и сыпал трухой. Рядом пролегала оросительная канава, полная грязной, мутной воды, непригодной не то что для питья, для чистки котелка! В общем, местечко, продуваемое всеми ветрами. И никакой защиты на случай дождя.
— Нашел ты славное, прелестное лежбище, — протянул Санди, оглядываясь по сторонам с унылой физиономией. — Право, лучше и не придумаешь!