И не было рядом проводника, способного остановить неминуемое!
Гном кратко рыкнул и ударил первым. Денхольм судорожно выставил неумелый блок, топор скользнул в разом вспотевших руках и…
И неожиданно занял то самое, единственно верное положение, прирос к ладоням, готовый принять и отразить любой удар. Почти любой.
Потому что он снова почувствовал себя Кастом.
И вспомнил, как мягко, невесомо умеют ходить гномы. Как ласково и цепко держат противника взглядом исподлобья, как упреждают удары, словно притягивают чужое оружие на прочное топорище. Как стремительно наносят удары, как небрежно пленяют клинок врага, как освобождаются из захвата сами…
Сердитый гном дрался молча, с гримасой отвращения, будто делал грязную работу. Словно сытый горный кот игрался с падалью, которую и есть неохота, и выбросить жалко.
И бой закончился с той же стремительностью, с какой взлетела первая атака. Безоружный король опустил руки, всей кожей чувствуя остроту лезвия, царапающего грудь.
— Неплохо, раздери мне клещами причинное место! Совсем неплохо! Пять с половиной минут против Торни — столько ни один из этих дармоедов не продержится! — от сдержанной похвалы Мастера предательски защипало в глазах, но сил на достойный поклон все же хватило. — Кто обучал тебя, гость? Похоже на стиль Эаркаста…
— Ты ошибся, отец отца, — Торни успел зачехлить свой бесценный топор и смотрел исподлобья с гремучей смесью горечи и удовлетворения, — это не стиль Эаркаста. Побратим предпочитает свой посох удару хорошей стали. Чужая рука, рука того слюнявого кретина, что был когда-то твоим лучшим учеником, но не сумел отомстить обидчику Хальдейма. Брат говорил, наши гости заночевали в Проклятом Доме… — гном дернул щекой, торопливо поклонился и вышел прочь.
— Вон оно что… — непонятно чему огорчился Эшви. — А я-то, старый слепец, хотел тебя в пример ставить, Посланник. Но достойный муж не надеется на чуждое умение, взятое волшебством. Достойный муж всему учится сам и сам отвечает за невыученное…
— А я пытался предупредить, что не умею драться вашими топорами, — спокойно возразил король, стараясь удержать срывавшееся после битвы дыхание, не дать дрогнуть правдивому ответу. — Я не звал из памяти тот бой. Он пришел ко мне сам, — и выскочил вслед за Торни, у самого порога вспомнив про поклон.
И врезался в гнома, уткнувшегося лбом в холодный камень.
Словно в стену впечатался.
— Ты чего? — обиделся Торни.
— Прости, — смущенно забормотал Денхольм, отирая холодный пот, след новой волны панического ужаса: а ну как снова схватится за топор?!
— Да ладно, — вяло отмахнулся Сердитый гном. — Не привык еще получать нагоняи от Мастера? Поживешь пару восьмидневков в Горе — привыкнешь. Отцу отца доброе слово костью поперек горла становится. Говорят, я весь в него. И среди его имен тоже есть назвище «Торни»… Зачем ты так? Глупо получилось…
— Я испугался, — честно признался король. — Испугался что ты меня убьешь.
— Стоило бы, — задумчиво хрустнул пальцами Торни, словно руки разминал. — Ну да живи пока. Пока…
— Пока я — гость? — прищурился Денхольм, всем нутром ощущая проснувшуюся силу несказанного на вершине заклинания.
— Не бери в голову. Я не трону друзей побратима… А выходит, прав старый Мастер, — резко сменил тему и заулыбался гном, — в минуту настоящей опасности достойный воин собирает свое умение в кулак. И собственный страх становится боевым кнутом в достойной руке… Тебя проводить куда-нибудь?
— Где Эйви-Эйви, Торни? — улыбнулся и король, вполне удовлетворенный заявлением гнома. — С тебя, кстати, причитается, Бородатый: спор выиграл, как-никак!
— Увы, мне, Бородатому! — фыркнул гном. — Твой приятель по-прежнему дрыхнет в спальне. И, как утверждают сведущие Касты, способен проспать до второго пришествия Кователя. Так что спор выигран только наполовину… Пошли, Хольмер, Эаркаст точит перья в библиотеке старого Сарра.
Они снова прошли зал за залом, с таким восторгом и старанием осмотренные королем. И снова сверкнул, завораживая, притягивая, как кусок магнитной руды железные опилки, город, чудесный город проводника, волшебное видение, перечеркнутое окалиной злобы и гнили.
— Ты не знаешь, что это такое? — благоговейным шепотом спросил Денхольм у Торни.
— Выпендреж, вот что это такое! — Сердитый гном сбавил шаг и притормозил у панно. — Ни один уважающий себя Каст не поставит подписи под работой. Дело должно говорить само за себя и нести нечто большее, чем простую оболочку зримого замысла. Истинный Каст, творя, думает о других. А побратим думал только о себе, потому его город и требует пояснений. Хотя… Отцу нравится. И большинству Старейшин тоже. Но в этом зале хватает полотен, более занимательных, чем давний сказочный сон, полный боли и смрада прошлого… Вон там, — Торни ткнул пальцем в маленькую точку, напоминающую вязь черепицы в зелени сада, — вон там его дом. Очередной, потому что домов у него, как грязи под ногтями у рудокопа. Пошли!
Король попытался осмыслить сказанное, но понял, что еще больше запутался. И поспешил вслед за нетерпеливым гномом.
Дверь Хранилища Знаний Торни распахнул мощным пинком ноги, так что их приход ознаменовался грохотом опрокинутых кресел и негодующим взглядом Мастера Сарра.
Эйви-Эйви лишь на миг оторвал голову от книги, глянул вскользь и обмакнул заостренную палочку в хрустальную склянку с чернилами. Как, приглядевшись, понял король, проводник снова марал страницы книжицы в охристом кожаном переплете, тщательно сверяясь с внушительным свитком, позаимствованным со стеллажей. Корпя над переводом, Эй-Эй останавливал вязь своего сурового рунического почерка лишь для того, чтобы справиться у Сарра о более точном значении слова, и отвлекаться на такие мелочи, как приход «господина», явно не собирался. Побродив среди пыльных полок гномьих летописей, король довольно быстро заскучал и проклял свой нерадивый нрав и занятия с лучшими фехтовальщиками страны, доставшимися по наследству от старшего брата, занятия, отвлекавшие от вескаста. А также от эльфара, веллирра[23] и прочих языковых изысканий. Зевающий во весь рот Торни потянул его за рукав:
— Пойдем, Хольмер! Что зря пыль глотать? Мы для этих умников сейчас, что кляксы на последней странице списка, причем такие, что всю работу придется заново переписывать. Давай заскочим к оружейникам, а потом пойдем жрать материны разносолы!
Они действительно заскочили к оружейникам, где короля осчастливили, дав повертеть точильный круг, и даже наградили подзатыльником за «малохольность».
Похоже, в Горе их действительно стали считать своими: привыкнув к долговязому Эаркасту, уже не шарахались от человеческих теней. Нелюдимый народ махнул руками, подвязал бороды и взялся за работу, решив про себя, что если уж Принимающий Гостей Род с ними не церемонится, то и остальным это вроде не к лицу.
Взмокнув от усердия и удостоившись скупой похвалы, король с неохотой последовал за Сердитым Гномом, хотя проголодался зверски, а мечты о теплой воде оседали на самом дне его души алмазной крошкой и шипели, как полоска расплавленной стали, опущенная в холодный раствор.
— Мой побратим, — ворчал по дороге неугомонный Торни, — мог бы стать первоклассным оружейником, гордостью касты! В первый же год жизни в Горе он посоветовал Старейшине добавлять в воду особые травы, от чего закаленные клинки становились гибче, а по лезвию сам собою змеился неповторимый по красоте узор. Эаркаста звали и рудокопы, во весь голос крича, что он сердцем чует породу и что лучшего рудознатца у них еще не было. А этот долговязый недотепа стал летописцем! Сарру-подлецу в ножки поклонился, ученичество принял. А Сарр его кинул, как и врага редко кидают…
— Почему кинул? — выдохнул король, после того, как они пробежались наперегонки до ванной и с разгону прыгнули в заботливо наполненный теплой водой бассейн.
— По топору и топорищу! — сварливо протянул гном, нежась и полоща бороду. — Сарр его пригномно лучшим учеником назвал. Ну все равно что по-вашему, по-людски, наследником на гербовой бумаге обозначил. А потом взял да и отдал эмблему сыну, нимало не смущаясь общественным мнением. Подло это…
— Ну да Эй-Эй этим нисколько не опечален, по-моему, — вдумчиво возразил Денхольм и окунулся с головой.
— Его-то как раз никто и не спрашивал, — забубнил Сердитый гном, выскакивая из воды и ожесточенно растираясь полотенцем.
Король счел за благо не спорить и последовал его примеру. Волшебные запахи жаркого долетали даже сюда, перебивая пар и аромат благовоний.
Когда вся семья собралась за столом отъедаться после трудов праведных, и начало обеда было официально обозначено самим хозяином, Эй-Эй не выдержал и отправился будить Санди. Через полчаса, как раз к третьей перемене, заспанный и хмурый сверх меры шут присоединился к честной компании под бурные аплодисменты собравшихся…
Жизнь в Горе понемногу налаживалась.
Король просыпался ко второму завтраку, умывался и подкреплял силы вместе с Кастами, проработавшими ночную смену. А потом направлялся к оружейникам, принимавшим его наиболее охотно и даже поручавшим мелкую работу, или к шлифовальщикам, или к стекольщикам, где тихо сидел в своем уголке и чуть дышал от изумления и восторга. Механики его на порог не пускали, а зловредные ювелиры неизменно ставили рядом кого-нибудь из подмастерьев, внимательно наблюдавшего, чтоб гость чего не стырил потихоньку. К воинам он не ходил, опасаясь прескверного нрава Старейшины Эшви и новых боев, а у Хранителей Слов (или попросту Словоблудов) у него начинали кипеть мозги — от безуспешных попыток переварить поток славословий, старательно переводимых на элронский. К летописцам же Денхольм заглядывал только за тем, чтоб убедиться: проводник по-прежнему сидит и скрипит своей отточенной палочкой. Приоткрывал дверь — и тут же аккуратно возвращал в исходное положение.
Потом король купался с таким наслаждением и остервенением, будто старался отмыться на весь оставшийся путь, о котором вспоминал все реже, и обедал с большим вкусом, пробуя каждое новое блюдо или вино, на которые не скупилась хозяйка Тренни.