– Я могу видеть майора Росса? – спросил он часового-пехотинца, стоящего у входа в большой круглый шатер.
Незнакомый рядовой смерил Ричарда презрительным взглядом.
– Нет, – процедил он.
– Но у меня срочное дело, – настаивал Ричард.
– Вице-губернатор слишком занят, чтобы тратить время на таких, как ты.
– Тогда можно подождать, когда он освободится?
– Нет. Проваливай отсюда, как тебя там…
– Ричард Морган с «Александера», номер двести три.
– Впусти его! – послышался голос из шатра.
Ричард вошел в шатер с двумя откинутыми боковыми полотнищами и дощатым полом. Внутри он был разделен полотняной перегородкой на два помещения: одно из них служило майору кабинетом, а второе – спальней. Сам майор, как и следовало ожидать, в одиночестве сидел за складным столиком, заменявшим письменный. Росс презирал подчиненных, однако отстаивал права, привилегии и достоинства служащих морского корпуса при всех столкновениях со служащими королевского флота. Губернатора Артура Филлипа он считал непрактичным болваном и тряпкой.
– В чем дело, Морган?
– Я с восточного берега бухты, сэр. Мне хотелось бы поговорить с вами.
– Ты чем-то недоволен?
– Нет, сэр, просто у меня есть несколько просьб, – объяснил Ричард, глядя майору в глаза и сознавая, что он – один из немногих обитателей Порт-Джексона, не чувствующих неприязни к Россу.
– Каких?
– Нам приходится самим строить жилища, сэр, а у нас нет никаких инструментов, кроме пары топоров. Большинству отрядов удалось соорудить каркасы, но кровли из пальмовых веток непрочны, потому что нам нечем их связать. Мы обошлись бы гвоздями и бечевками, но у нас нет никаких инструментов – ни сверл, ни пил, ни молотков. Будь у нас хоть какие-нибудь из них, работа спорилась бы быстрее.
Майор поднялся и коротко приказал:
– Мне надо пройтись. Идем со мной. А ты рассудительный малый, – продолжал он, выходя из шатра, – я заметил это еще с тех пор, как на «Александере» вышли из строя насосы. Ты серьезен, деловит и предпочитаешь работать, а не жалобно скулить. Будь у нас побольше таких, как ты, и поменьше отбросов, которыми кишмя кишат английские тюрьмы, колония смогла бы процветать.
Ричард, с трудом поспевающий за быстро идущим майором, пришел к выводу, что вице-губернатор не верит в успех эксперимента. Они миновали лагерь морских пехотинцев и приблизились к четырем круглым шатрам, где разместились морские офицеры. Лейтенант Шарп сидел в тени под навесом шатра капитана Джеймса Мередита в обществе самого капитана, потягивая чай из фарфоровой чашки. При виде майора оба офицера поднялись, всем видом давая понять, что им неприятен этот резкий, несдержанный в словах и поступках человек. Об этом знали все, в том числе и каторжники: распаленные ромом и портвейном, офицеры часто ссорились, постоянно находясь в оппозиции к Россу. Впрочем, при любых обстоятельствах у него находились сторонники.
– Лесопилки уже строят? – ледяным тоном спросил майор.
Мередит махнул рукой вдаль.
– Да, сэр.
– Когда вы в последний раз осматривали их, капитан-лейтенант?
– Я как раз собирался туда. Сразу после завтрака.
– Который вы, как вижу, завершили не чаем, а ромом. Вы слишком много пьете, капитан-лейтенант. Лучше бы вы уделяли больше времени делу!
Отдав честь, Шарп скрылся в шатре и тут же вернулся с Макгрегором на руках.
– Возьми его, Морган. Мне говорили, его выиграл один из твоих товарищей. – Он ухмыльнулся. – Сам я ничего не помню.
Готовый провалиться сквозь землю от смущения, Ричард взял радостно барахтающегося щенка и последовал за майором Россом.
– Ты понесешь эту псину на склад?
– Нет, сэр, отдам кому-нибудь из товарищей по пути через лагерь, – ответил Ричард с невозмутимостью, которой не ощущал. Почему-то во время размолвок майора с офицерами он неизменно оказывался рядом.
– Пора и мне побывать там. Веди меня, Морган.
И Ричард пошел вперед, с трудом удерживая на руках резвого Макгрегора.
– Пусть ловит крыс, – распорядился майор, пока они приближались к десятку шалашей, разбросанных по поляне. – Здесь их больше, чем в Лондоне.
– Отдай его Джо Лонгу, – попросил Ричард, сунув Макгрегора изумленному Джонни Кроссу. – Как видите, сэр, мы соорудили довольно прочный каркас, но, по-моему, самая лучшая мысль о том, из чего сделать стены, пришла в голову каторжнику Краудеру. Беда в том, что без инструментов и материалов работа продвигается еле-еле.
– Вот уж не думал, что англичане настолько изобретательны, – заметил Росс, внимательно рассматривая шалаши. – Когда вы закончите работу, предстоит разбить еще один лагерь – между вашим и фермой губернатора, которую уже строят. Если мы не начнем выращивать свежие овощи, то скоро все перемрем от цинги. На западном берегу бухты скопилось слишком много женщин. Я разделю их и половину отправлю сюда. Но не вздумайте развлекаться вместо работы – ясно, Морган?
– Ясно, сэр.
Они подошли к складам, где по-прежнему царил хаос. Лошадей, коров и другой скот уже перевезли на берег и поместили в наспех построенные загоны из веток. Животные казались такими же несчастными, как и каторжники.
– Ферзер, – выпалил вице-губернатор, врываясь в шатер, – вы олух, как и все ирландцы! Вы что, не в состоянии действовать последовательно? Что станет со скотом, если его не кормить? Все животные до единого подохнут. У нас не осталось овса, сено уже кончается. Для квартирмейстера вы слишком тупы и беспомощны. Поскольку пока плотникам делать нечего, заставьте их построить прочные загоны и навесы для скота – и немедленно! Найдите людей, которые знают толк в скотоводстве, узнайте, какими должны быть свинарники и коровники. Крупный скот следует пасти, лошадей стреножить и тоже выпустить на пастбище – и горе вам, если они пропадут! Где списки грузов и где теперь эти грузы?
Лейтенант Ферзер не сумел предоставить вышеупомянутые списки, не имел представления, где хранятся перенесенные на берег грузы, в его распоряжении были лишь парусиновые палатки, приспособленные под временные склады.
– Я хотел составить списки после того, как будут готовы постоянные склады, сэр, – с запинкой объяснил он.
– Боже, Ферзер, да вы сущий кретин!
Сглотнув, квартирмейстер вздернул подбородок.
– Но мне не хватает помощников, майор Росс, честное слово!
– Привлекайте к работе каторжников. Морган, ты знаешь толковых людей? Ты ведь каторжник, у тебя много знакомых.
– Конечно, сэр. Прежде всего это Томас Краудер и Аарон Дэвис. Они родом из Бристоля и ненавидят грязную работу. Само собой, они преступники, но достаточно умны, чтобы подчиняться тем, кто избавит их от тяжелого труда, и вряд ли станут воровать. А если пригрозить им, что в случае провинности их заставят рубить деревья, они станут шелковыми.
– А что ты скажешь о себе?
– Я могу принести больше пользы в другом месте, сэр, – ответил Ричард. – Я умею точить пилы, топоры и остальные режущие инструменты. И кроме того, я умею делать разводку, а это не каждому по плечу. У меня есть некоторые инструменты, а если мой ящик найдется на каком-нибудь корабле, у нас будет все, что нужно. – Он прокашлялся. – Мне бы не хотелось брюзжать и наговаривать на тех, кто задумал экспедицию, сэр, но топоры слишком тупы и непрочны – как и лопаты, заступы и кирки.
– Это я и сам заметил, – мрачно подтвердил майор Росс. – Нас дурачат все кому не лень, Морган, – от скаредных офицеров адмиралтейства до подрядчика и капитанов транспортных судов, которые уже начали распродавать обмундирование, прочую одежду и парусину – в том числе и личные вещи каторжников. – Он собрался уходить. – Но я сам постараюсь найти ящик с инструментами, принадлежащий Ричарду Моргану. А пока потребуй у Ферзера все необходимое – шила, гвозди, молотки и проволоку. – Кивнув, он строевым шагом двинулся прочь, поправляя фуражку. Майор Росс неизменно имел лощеный вид, даже в ненастную погоду.
– Пришли ко мне Краудера и Дэвиса, и ты получишь все, что пожелаешь, – пообещал лейтенант Ферзер, уже проглотивший обиду.
Ричард сам привел к лейтенанту Краудера и Дэвиса, отобрал необходимые инструменты и материалы, чтобы закончить строительство жилищ для своих друзей и приступить к новым – для женщин-каторжниц.
Женщины-каторжницы вдруг стали предметом пристального внимания всех мужчин и одиноких пехотинцев, страдающих от продолжительного воздержания. Ночные свидания не смогла бы предотвратить даже усиленная охрана, тем более что сами часовые любыми способами стремились удовлетворить похоть. В довершение всего женщин в лагере было слишком мало, и отнюдь не все они соглашались ублажать изголодавшихся мужчин. К счастью, находились каторжницы, с радостью принимавшие гостей или торгующие собой в обмен на кружку рома или новую рубашку. Случаи насилия были редкими: далеко не каждая отваживалась сопротивляться назойливым ухажерам, а мужчины вовсе не желали принуждать строптивиц.
Но все представители власти, от губернатора до преподобного Ричарда Джонсона, ужасались, узнавая о ночных визитах в женский лагерь, и порицали их как гнусные, безнравственные поступки. Разумеется, сами они не были лишены общества женщин, пусть даже таких, как миссис Дебора Брукс или миссис Мэри Джонсон. Но в отношении каторжников и пехотинцев следовало что-то предпринять, и немедленно.
Товарищи Ричарда тоже украдкой ускользали из лагеря по ночам – все, кроме самого Ричарда, Тэффи Эдмундса и Джо Лонга. Джо хватало общества Макгрегора, Тэффи был сделан совсем из другого теста – он предпочитал одиночество, а близость женщин окончательно превратила его в женоненавистника. Товарищи считали его чудаком, а сам Тэффи по вечерам подолгу пел. Ричард не знал, по какой причине он также сторонится женского лагеря, – по-видимому, между ним и Тэффи было немало общего. Его вовсе не радовала возможность сблизиться с какой-нибудь женщиной после двух лет воздержания и трех лет, прошедших с момента знакомства с Аннемари Латур. После Аннемари его, непонятно почему, ни разу не охватывало возбуждение. Скорее всего дело было не столько в недостатке жизненной силы, сколько в остром чувстве стыда и вины, воспоминаниях об Уильяме Генри и множестве утрат. Но Ричард не знал причину своего аскетизма наверняка и не хотел знать. Какая-то часть его души умерла, а еще одна погрузилась в сон без сновидений. То, что происходило у него в голове, запрещало сношения с женщинами. Ричард и сам не понимал, ограничивает он себя или, наоборот, оберегает свободу, и самое главное, это его ничуть не печалило.