Если каторжники крали преимущественно еду, то пехотинцы предпочитали ром и женщин. Виновным назначали от пятидесяти до ста пятидесяти ударов плетью, хотя палач усердствовал не так, как в тех случаях, когда наказывал каторжников, что было вполне понятно. Пристрастие пехотинцев к спиртному и разврату объяснялось тем, что они не голодали: порции, выдаваемые им, неизменно были больше тех, что доставались каторжникам. И это тоже ни у кого не вызывало недоумения.
И туземцы мало-помалу осмелели и принялись воровать развешанную для провяливания рыбу, заступы, лопаты и те немногие овощи, которые выросли на плодородном островке в восточной части бухты, где строили обширную губернаторскую ферму в надежде, что к сентябрю здесь удастся посеять пшеницу. Но еще никто не знал, приживется ли пшеница на здешней почве. Однажды на отряд, посланный за камышом для крыш к заливу близ Садового острова, напали туземцы. Одного колониста ранили, двоих убили. При осмотре болотистого истока ручья обнаружили несколько скелетов огромных ящериц – свидетельство тому, что туземцы вовсе не глупы и знают, как отравить воду.
Поселение быстро разрасталось, с каждым днем охранять его становилось труднее. В соседнем лесу было найдено дерево, которое сэр Джозеф Бэнкс назвал казуариной и признал, что у него очень податливая древесина. Однако казуарины росли довольно далеко от лагеря, на берегах болота, откуда брал начало ручей, а милей дальше от берега обнаружилась превосходная глина для изготовления кирпичей. В глубь материка то и дело отправлялись экспедиции, которые тоже требовалось охранять. Мало того, с каждым днем туземцы совершали все более дерзкие вылазки. Ружейные выстрелы их не пугали – похоже, они поняли, что чужакам запрещено убивать их.
Губернатор Филлип отправился осматривать еще один залив к северу от Порт-Джексона, названный Брокен-Бей, и вернулся разочарованный: залив был пригоден для кораблей, но почва на его берегах оказалась сухой и бесплодной. Видимо, разрабатывая план экспедиции, чиновники министерства внутренних дел в блаженном неведении полагали, что семена непременно прорастут, в какую бы почву они ни попали, что отличная древесина, пригодная для любых целей, есть повсюду, что поголовье скота должно расти в геометрической прогрессии и что через какой-нибудь год колония в Новом Южном Уэльсе сможет прокормить своих обитателей. Поэтому ни министерству, ни адмиралтейству, ни подрядчикам не пришло в голову погрузить на корабли припасы в таком количестве, чтобы их хватило самое меньшее на три года. Первый грузовой корабль должен был прийти в колонию не раньше чем через год. Но доживут ли до этого времени постоянно голодные каторжники?
За два месяца, проведенных в бухте, получившей название Сидней-Коув, всем стало ясно, что эта земля сурова и безжалостна к чужакам. Она была могучей, древней и чужой, на ней люди могли лишь бороться за выживание, но не процветать. Туземцы, сущие дикари, по мнению англичан, служили доказательством тому, что обещает им Новый Южный Уэльс – страдания и нищету.
В конце марта грозы налетали на бухту одна за другой, влажная жара стала нестерпимой. Колонисты, у которых были шляпы, превратили их в подобие головных уборов янки, отогнув вниз поля. Треуголка Ричарда меж тем сохранила прежний вид, поскольку он работал под навесом и обладал драгоценной соломенной матросской шляпой, а еще потому, что на воскресную церковную службу ему нравилось являться принаряженным. Бристольские привычки оказались живучими.
Воскресные службы проводили где придется, но в то воскресенье, двадцать третьего марта, в день третьей годовщины суда над Ричардом в Глостере, она состоялась близ лагеря холостых пехотинцев, возле горы каменных глыб, на которых разместились прихожане. Преподобный Ричард Джонсон именем Господа призвал их обуздать постыдные желания и присоединиться к рядам тех, кто уже успел сочетаться браком.
Наставленный таким образом на путь истинный, Ричард хотел помолиться и достичь просветления, и все же молитва не помогла. В ответ на нее Бог послал ему Стивена Донована, который поприветствовал Ричарда и зашагал рядом с ним по берегу бухты.
– Плохи дела, да? – спросил Донован, нарушив молчание, когда они присели на камень в пяти футах от плещущей о берег воды. – Я слышал, понадобились шесть человек и целая неделя, чтобы выкорчевать всего один пень на будущем поле. Губернатор решил вспахать его вручную, опасаясь за плуг.
– А это, в свою очередь, означает, что недалек тот день, когда я останусь голодным, – откликнулся Ричард, снимая свой лучший сюртук и растягиваясь под деревом. – Здесь не найдешь даже густой тени!
– И жизнь слишком тяжела. И все-таки, – продолжал Донован, сгребая ногой палую листву, – она когда-нибудь изменится к лучшему. Как в любом новом деле, главное – продержаться первые полгода. Рано или поздно замечаешь, что уже ко всему притерпелся, а может, просто привык. Но одно я знаю точно: создавая эту землю, Бог добивался, чтобы она не была похожей на нашу родину. – Он понизил голос. – Здесь выживут только люди, обладающие сильной волей, и среди выживших будешь ты.
– Это уж точно, мистер Донован. Если я выжил на «Церере» и «Александере», то не пропаду и тут. Я не отчаиваюсь, просто мне недостает вас. Как поживают «Александер» и наш дорогой толстяк Эсмеральда?
– Понятия не имею, Ричард, я не бываю на «Александере». Наши с ним пути разошлись после того, как однажды я застал Эсмеральду в трюме. Он рылся в вещах каторжников, надеясь что-нибудь продать.
– Ублюдок!
– Да, Синклер – еще тот гусь. – Стивен Донован потянулся всем длинным, упругим телом. – Но теперь мне живется гораздо лучше. Видишь ли, я влюблен.
Ричард улыбнулся.
– В кого, мистер Донован?
– Ты не поверишь – в камердинера капитана Хантера, Джонни Ливингстона! В команде «Сириуса» не хватает шести или семи человек, вот я и попросился туда, и меня приняли. Конечно, капитан Хантер высокомерен и чванлив, однако он не отказался от опытного помощника. Поэтому меня неплохо кормят, да вдобавок я обрел любовь.
– Рад слышать, – искренне отозвался Ричард. – А еще – рад видеть вас в этот день. По воскресеньям я не работаю, и, значит, я весь в вашем распоряжении. Мне необходимо выговориться.
– Одно твое слово – и я стану не только внимательным слушателем.
– Благодарю за предложение, а как же Джонни Ливингстон?
– Я не прочь поплескаться – вода уже нагрелась, – сменил тему мистер Донован. – Но недавно матросы с «Сириуса» поймали в бухте акулу длиной шесть футов и толщиной полфута. У самого Порт-Джексона! – Он свернул китель и подложил его под голову вместо подушки. – Кстати, давно хотел спросить тебя, Ричард: ты научился плавать?
– Да, как только начал подражать Уоллесу. Джо Лонгу отдали щенка – он подрос и стал азартным охотником на крыс. Пес питается лучше, чем мы, но меня как-то не тянет следовать его примеру.
– А ты когда-нибудь видел кенгуру?
– Ни разу, даже мельком. Правда, я редко покидаю лагерь – слишком много тупых пил и топоров приходится точить. – Ричард сел. – Вы не знаете, есть ли на «Сириусе» сурьмяное масло?
Густые черные ресницы дрогнули, блеснули синие глаза.
– Коровье масло есть, а больше никакого. Но откуда ты знаешь о сурьмяном масле?
– О нем знает любой точильщик пил.
– Таких я раньше не встречал. – Донован опустил веки. – Чудесный воскресный день! Да еще рядом с тобой… Про масло я спрошу. Я слышал, здешние деревья распилить невозможно.
– Можно, только работа продвигается медленно – еще и потому, что пилы никуда не годятся. Сказать по правде, все наши инструменты непригодны для работы. – Ричард помрачнел. – Теперь мне ясно, как к нам относятся в Англии. Отбросы общества правительство снабдило рухлядью. Нам не дали ни единого шанса выжить. Но здесь есть немало упрямых и выносливых людей.
Донован поднялся.
– Дай мне одно обещание, – попросил он, надевая фуражку.
Разочарованный коротким разговором, Ричард попытался сделать вид, что ему все равно.
– Какое?
– Мне надо уйти на часок. Пообещай дождаться меня здесь.
– Хорошо, только схожу переоденусь. День выдался слишком жарким.
Ричард вернулся на берег раньше Донована в одежде, которую большинство каторжников носило с момента высадки в Сидней-Коув, – парусиновых штанах чуть ниже колена и потрепанной, едва не до дыр протертой клетчатой рубашке. Донован тоже оделся попроще и сгибался под тяжестью корзины из Рио.
– Это может тебе пригодиться, – объяснил он, снимая с плеча корзину.
Ричард онемел, кровь отлила от его лица.
– Мистер Донован, я не могу взять имущество команды «Сириуса»!
– Оно досталось мне вполне законным путем – или почти законным, – невозмутимо возразил Донован. – Признаться, я сорвал несколько листьев кресс-салата, который капитан Хантер выращивает во влажной корпии. Мы сытно пообедаем, и ты возьмешь остатки еды с собой, для товарищей. Пехотинцы тебя не остановят, если я провожу тебя до лагеря и сам понесу корзину. Здесь солод, который я купил у нашего интенданта, еще одна матросская шляпа, несколько прочных рыболовных лесок, крючки, куски пробки для поплавков и свинец для грузил. А на дне корзины лежат книги, – добавил он. – Ты не поверишь: кое-кто из пехотинцев покинул корабль в Портсмуте, оставив свои книги на борту! Ну и ну! – И он вытащил из корзины горшочек. – А к свежеиспеченным булкам у нас есть сливочное масло. И кувшин легкого пива.
С обедом, которым Донован угостил Ричарда, мог сравниться только ужин на Тенерифе, после того, как каторжники наполнили водой бочки. Вкус зеленого, сочного кресссалата затмил великолепие остальной снеди. Ричард жадно ел, а Донован наблюдал за ним, отдав ему весь кресс-салат, масло и почти все булки.
– Ты еще не написал письмо домой, Ричард? – спросил он немного погодя.
Ричард глотнул легкого пива.
– На это у меня не было ни времени, ни желания, – признался он. – Мне ненавистен Новый Южный Уэльс, как и всем остальным. Я начну писать домой в том случае, если наша жизнь изменится к лучшему.