Мириады частиц, от планктона до песчинок, зависали во взбаламученной воде, и звуковые волны, посылаемые в зыбкую темень излучателем, то и дело натыкались на невидимые преграды…
Каменело от напряжения лицо начальника РТС Боева, горбился на разножке помощник командира корабля. Только командир, казалось, был абсолютно спокоен. Спокойно сверялся с прокладкой, спокойно отдавал команды рулевому.
И все-таки… Услышат или нет?!
Флот сдавал экзамен на боевую готовность. И принимал экзамен сам главком.
В посту гидроакустики, там, где сходятся у киля железные ребра корабельных шпангоутов, несли вахту мичман Бордан, старшина 1-й статьи Кулагин. Из динамиков, расположенных над пультами, шли многократно усиленные аппаратурой отраженные сигналь!. Но чего? Косяка ли? Рыбацкого сейнера?
Помехи искажали эхо, их всплески то и дело возникали на индикаторе кругового обзора…
И все же в разноголосице шумов оператор поста гидроакустики Дима Кулагин сумел выделить один единственно нужный…
Русанов кинул взгляд на светящийся циферблат: пять тридцать. Ровно полтора часа с момента начала поиска. Все, что происходило дальше, напоминало действия безукоризненно отлаженного механизма. Заработал КПР — корабельный противолодочный расчет.
— Классифицировать контакт!
— Эхо-пеленг… Эхо с четким металлическим оттенком. Запись по рекордеру четкая. Прослушивается шум винтов. Предполагается контакт с подводной лодкой.
— Начать выдачу данных!
Аппаратура, подвластная многоопытным рукам штурмана, командира БЧ-П1, начальника РТС, начала вырабатывать элементы движения цели. Данные, одни за другими, потекли в БИП — боевой информационный пост, сконцентрировались в коротком докладе помощника, чтобы через мгновение отлиться в команду:
— Эхо-пеленг… дистанцию… утверждаю. Боевая тревога! Атака подводной лодки по данным РЛС!
…Багровый диск вынырнул из-за черной черты горизонта и осветил стремительно несущийся по волнам корабль. Жадно заглатывая топливо, ревели турбины форсированного хода. МПК шел в атаку.
…Получилось так, что я угодил на «Комсомолец Латвии», когда там ждали события более чем приятного: приказа о поощрении. Приказ, по сведениям замполита, уже гулял где-то в верхах, и вот-вот его должны были обнародовать.
Может быть, поэтому царило на баке радостное оживление, поэтому был весел командир?
Тут я ошибся.
— Русанов вообще не из тех, кто унывает. Даже если дела не особенно ладятся. Мы ведь с ним на «Комсомольце» от киля, — сказал мне командир БЧ-V капитан-лейтенант Конюшенко.
«От киля» означало, что механик и командир служили на МПК с того дня, когда форштевень впервые вспорол тугое полотнище горько-соленой воды. Произошло это 29 марта 1980 года.
Механик рассказывал мне:
— Как-то у нас сразу коллектив сложился. Я имею в виду офицеров. Хотя работы хватало: швартовые испытания, ходовые, государственные… Только успевай поворачиваться. Но если выпадал выходной — вместе за город. И командир с нами.
Здесь Константин Олегович чуть насмешливо посмотрел на меня:
— Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Так вот, Русанов всегда являлся для нас прежде всего командиром. А ведь мы с ним почти ровесники. И все-таки Русанов казался старше. И сейчас таким кажется.
— Почему?
— Не знаю. Может быть, потому, что не только нас учит, но и постоянно учится сам. И еще. Он моряк от бога.
Это я уже слышал. От командира отделения рулевых старшины 1-й статьи Олега Антонова, который отстоял с Русановым не одну ходовую вахту.
Есть в морской службе маневр, при выполнении которого наиболее полно раскрываются моряцкие качества командира. Это швартовка. По тому, как подходит корабль к причалу, опытные моряки судят порой не только о профессиональном мастерстве, но и о характере командира.
Русанов швартовался артистически. «Правая назад!», «Назад малый!», «Левая вперед малый!», «Правая стоп!», «Левая назад малый!» — и все. Борт корабля неслышно приникал к причалу. Так было и при отжимном ветре, и в узкостях, прошитых чугунными нитками чужих якорь-цепей.
«Море и морскую службу любит» — писали в свое время в аттестациях. Полагаю, пишут и сейчас. Этого было достаточно, чтобы охарактеризовать офицера как моряка. Но маловато, чтобы представить его командиром. Здесь требовалось другое.
Это другое я узнал на следующий день от помощника, когда, вдоволь проплутав по гавани, отыскал наконец МПК. «Комсомолец Латвии» перешел в соседний ковш для приема торпед.
Коренастый капитан-лейтенант служил на МПК недавно, до этого плавал на СКР. Понижение? В общем, так оно и было, а я знал, что в таких случаях особой любви к новому месту службы не питают. И тем не менее рискнул.
— С Русановым служить можно? — спросил я помощника.
На что тот, ни секунды не медля, ответил:
— Не можно, а нужно.
А когда я поинтересовался, в чем же заключается эта «нужность», то услышал:
— Требователен и справедлив.
В этих словах и заключалось, пожалуй, командирское обаяние Русанова. И мне в который раз подумалось, что требовательность сама по себе не существует, что стоит ей лишиться надежного спутника — справедливости, как она обращается в нечто совершенно ей противоположное, в придирчивость. И как бы ни были тогда обоснованы требования командира, подчиненные их не воспримут. Потому что несправедлив. Тут как смычки в якорь-цепи — не разорвешь.
А между тем июльское солнце набирало высоту, и ручейки пота уже текли по спинам загорелых до черноты моряков. По случаю жары ребята работали раздетыми по пояс. То и дело слышалось: «Пира!», «Майна!», «Одерживай!» Направляемая оттяжками красноголовая торпеда зависала над палубой, чтобы потом плавно спуститься на деревянные «подушки».
Командовал командир минно-торпедной боевой части. Командира корабля ни на стенке, ни на палубе не было. «Доверяет». Раз так, то представлялась возможность поговорить с Русановым. И я постучался в его каюту.
Виктор Николаевич был, как говорится, обложен бумагами. Уже два месяца он исполнял обязанности начальника штаба дивизиона, а тут еще комдив собрался на учебу… Надо полагать, что неоговоренный заранее визит отрывал его от каких-то срочных дел. Однако Русанов демонстративно отодвинул в сторону документы («Успеется»), гостеприимно предложил сесть.
Я невольно поймал себя на мысли, что он и мне представляется куда старше своих тридцати двух лет. Сказывалась командирская должность. Ведь Русанов уже семь лет как командовал. Сначала МПК старого проекта и вот уже четыре года — «Комсомольцем Латвии».
Я спросил Русанова о его фамилии. Для флотского слуха она звучала достаточно громко. Оказалось, что к знаменитому исследователю Арктики он никакого отношения не имел.
Его отец жил до войны на Орловщине, в 1942 году, прямо со школьной скамьи, ушел на фронт. Воевал в матушке-пехоте, был ранен, день Победы встретил в Чехословакии. Судьба обычная для людей моего поколения. Наград Русанов-старший заработал немало: орден Красного Знамени, «Отечественной войны» I степени, две медали «За отвагу». Такого удостаивался далеко не каждый…
В 1946-м Николай Васильевич вернулся домой, а два года спустя его опять призвали и отправили служить на флот. Политработником. Николай Васильевич служил и учился. Заочно окончил исторический факультет Ленинградского университета, экстерном сдал за полный курс высшего военно-политического училища…
Служить довелось в основном в береговых частях. Плавать Русанов-старший начал тогда, когда уволился в запас. Первым помощником на рыбацких судах. Вот и сейчас он был далеко от базы, в океане.
Выходило, что я пишу хронику флотской фамилии. Уже второе поколение Русановых служит Отечеству на морях.
Здесь я позволю себе некоторое отступление.
В последнее время нетрудно встретить на флоте офицера, у которого отец — бывший или нынешний военный моряк.
Не означает ли это, что молодежь предпочитает идти по дороге, уже проторенной отцами?
Возможно, бывает и такое. И все же мне кажется, что в большинстве случаев преемственность — во благо. Лучшие черты характера, отшлифованные службой, передаются от отца к сыну.
Умение работать с людьми Виктор Русанов, несомненно, перенял от отца. Хотя в разговоре со мной упомянул о нем единожды, и то когда речь зашла о любимых книгах:
— Отец у меня увлекается историческими романами. Ну и я, конечно.
Внешне жизнь Русанова не блистала событиями. За год до выпуска женился («Поехал с другом в отпуск в Минск, там и познакомился…»), был назначен на Балтику, на Балтике и по сей день.
Но если дело, которому ты служишь, не только обязанность, но и любовь, то внешнее однообразие еще ни о чем не говорит. Ведь не случайно, когда я спросил Русанова, что ему больше всего врезалось в память, он ответил:
— Первый удачный поиск. Лодку обнаружили в соседнем полигоне!
Он любил свое дело. Не расставался со специальной литературой, о коллегах говорил с гордостью: «Мы — противолодочники». А еще любил командовать кораблем. И не скрывал этого. Помню, речь зашла о перспективах. Естественно, предполагалось всякое. И только одно не упоминалось вовсе: служба на берегу. Впрочем, может быть, это было от молодости?..
— Что для тебя главное в твоей работе? — спросил я Виктора.
— Сплотить офицеров в единый коллектив. Тогда это распространится на весь корабль.
А мысли он высказывал вполне зрелые. И орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» III степени тоже говорил о многом…
Корабль в 1982 году был объявлен отличным, тогда же артиллеристы получили приз главкома.
И вот что я еще заметил: вокруг дельного командира всегда создается своеобразное поле тяготения. В сферу его действия попадают, как правило, люди, умеющие работать самозабвенно, от души.
…Вряд ли кадровики, направляя Боева начальником РТС на «Комсомолец Латвии», учитывали личные качества Русанова. А вот поди ж ты…
Небольшого роста, с жестким ежиком волос, старший лейтенант, казалось, излучал переполнявшую его энергию.