А уж когда она увидела этого докладчика и опознала в нем мужчину, так странно «танцевавшего» во дворе и так потешно упавшего лицом в лужу, ее любопытство пробудилось. И она подошла к Яну Гольдбергу разузнать, кто это такой. Узнав же, что этот симпатичный мужчина гренадерских статей[112] и есть тот самый Воронцов, который был главным спасителем Сары, нынешней супруги Гольдмана и ее помощницы Софочки из рук сотни с лишним бандитов, она была чрезвычайно заинтригована.
И вдруг! Вдруг он – ОН – начал повторять то же, что отвечал ей папенька последние два года на предложения модернизировать производство соли. Наталья, как сторонница прогресса, предлагала закупить в Англии новые, усовершенствованные котлы, работающие на нефти. Расчеты показывали, что затраты при этом снизятся раза в полтора.
А папенька ей на это отвечал вот ровно, как господин Воронцов на докладе, что на бумаге можно нарисовать любой механизм или прожект. И даже расчеты представить, якобы показывающие его убедительность. А только не все такие расчеты оказываются верны. Далеко не все!
И что он уже пробовал довериться прогрессу, когда в паи железных дорог и нефтедобычи вкладывался. «И каков результат? – саркастически усмехаясь, спрашивал он. – Подвел ваш прогресс! Еле-еле хоть что-то сохранили!»
А потом непременно добавлял, что и расчетам он уже доверялся. Когда вложил остатки денег в соляной завод. Но жизнь снова убедила его, что не все расчеты правильные.
В общем, заканчивал папенька тем, что на мудрость предков напирал. На то, что беломорскую соль издавна именно варят. И что нечего тут! На выручку от нее Соловецкий монастырь строили!
И ведь все правильно говорил. Только дела это не поправляло. После того как соль пару лет назад упала в цене, она так и не поднялась. И заводик еле-еле выходил на прибыль. Если же считать выплаты по долгам, то они и вовсе в минус шли. Вот вам и «мудрость предков», вот вам и «обманчивость расчетов»[113].
И так это было неожиданно и обидно, что такой симпатичный и умный мужчина вдруг солидаризовался с папенькой, что она вспылила. И наговорила колкостей. И пари это дурацкое приняла…
Ей потом было очень неловко. А уж когда Гольдберг после собрания вышел с ней и начал убеждать, что она несправедлива к Юрию (так он называл Воронцова), что тот редкий умница, что именно он изобрел ту штуку, которая стоит в основе «Электрического Клуба», да и франчайзинг тоже он первым применил, а Морган только разглядел во всем этом потенциал и придал соответствующий масштаб…
Нет, поначалу Наталья просто не поверила своим ушам. Потом усомнилась в правдивости Гольдберга. А когда тот более подробно рассказал про партнерство Воронцова с его родственником, и что именно он, Гольдберг, продавал патент, лежавший в основе первого франчайзингового проекта на территории Штатов…
Тогда она поверила. И, как это бывает с женщинами, еще сильнее рассердилась на Воронцова. Ну что он, не мог иной стиль выступления подобрать? Не столь напоминающий доводы ее папеньки?
И как ей теперь его расспрашивать? А ведь расспросить хочется! Да и вообще… То, что она «вобла сушеная» да «рыжая-бесстыжая», ничего не значит! Ей тоже хочется если не любви, то хотя бы общества симпатичных молодых людей. Вроде этого Воронцова, вот! А он взял и все испортил! Дикарь! Варвар!
А потом она вдруг вспоминала, что он ничего такого не хотел и не думал даже, а она все вообразила себе сама. И жалела, что не может теперь тихо помириться.
Но теперь, когда половина культурной Одессы считала ее своим знаменем в деле защиты прогресса вообще и творчества мсье Верна в частности, мириться никак нельзя. Не так поймут.
В общем, она долго мучила себя, идти или не идти, а потом сказала себе, что даже во время войны бывают переговоры. А у них, слава богу, не война. И потому говорить и обедать с Воронцовым ей прилично! И пошла.
Ну, не сразу, конечно, пошла. Сперва совсем немного подготовилась. Вечером пятницы она провела ревизию гардероба и решила, что «в этом старье» ей никак нельзя «отстаивать дело прогресса». И потому в субботу она пробежалась по магазинам готового платья, а потом и по портным, способным идеально подогнать все три новых платья по фигуре.
Не остались без внимания и шляпки, ленты, перчатки и туфельки. Все было подобрано по фигуре и, разумеется, сочеталось между собой. Затем были баня, парикмахер и массажи с кремом. Ну а в воскресенье, после краткой и ранней службы, она торопливо позавтракала и вволю подергала нервы себе и Софочке, выбирая, какой из трех комплектов больше всего ей идет.
Обед начался нейтрально. Будто размолвки и пари не было! Обсуждали погоду, говорили о делах «Электрического Клуба». Ян Гольдман восторженно хвалил своего американского босса Фреда Моргана. Мол, тот еще в мае презентовал планы по удешевлению электроэнергии. Ставку было решено сделать на мощные котлы высокого давления, около тридцати атмосфер, и не менее мощные паровые машины. Причем котлы брались с нефтяным отоплением, что снижало и стоимость топлива, и затраты на кочегаров, ранее составлявшие более половины себестоимости электричества.
На вежливое недоумение большей части гостей Ян пояснил, что сам он не совсем в курсе, но руководство Клуба обещает, что такая схема позволит удешевить электричество примерно вдвое и сделать куда более доступным, а значит, электромобили еще шире начнут использоваться.
И предложил задавать вопросы не ему, а автору проекта, присутствующему тут Юрию Воронцову. Дескать, Тесла и Вестингауз, привлеченные Морганом для проработки этой схемы, мельком отметили, что в основе лежат предложения «инженера из России Юрия Воронцова».
На поднявшееся оживление Воронцов отреагировал спокойно и объяснил, что да, идеи он подавал, но не сомневается, что вклад Теслы не менее значим, ибо тот не только выдающийся ученый и инженер, но и давний фанат систем переменного тока. Да и Вестингауз известен как крупный предприниматель в энергетической отрасли.
«А он еще и скромен! – с удовольствием отметила про себя Ухтомская. – Как все же хорошо, что никто не поднял тему фантастики!»
И как сглазила. Поповский, партнер хозяина дома, к началу обеда опоздал. И, едва приступив к трапезе, бухнул:
– Так вы что же, господин Воронцов, считаете, что Жюль Верн менее всего разбирается в механике?!
Воронцов на это только страдальчески сморщился, что несказанно порадовало Наталью. Видимо, он тоже был не рад обострению отношений. Эх, замять бы эту тему! Но вместо этого она с завидным самообладанием произнесла:
– Ну же, отвечайте, Юрий Анатольевич! По условиям пари вы не сможете более критиковать мсье Верна лишь в случае поражения. А оно пока далеко!
– Или, – лукаво добавила она после небольшой паузы, – вы готовы сдаться прямо сейчас?
– Такой прелестной девушке, как вы, Наталья Дмитриевна, я готов сдаться в любую секунду.
От этих слов, хоть они явно и были дежурной светской лестью, на сердце у Натальи потеплело. Как, наверное, потеплело бы и у других девушек, куда более ее избалованных комплиментами. А Воронцов тем временем продолжил:
– Но думаю, что пари стоит продолжить. Это будет поучительно и для нас обоих, и для зрителей! Так вот, на ваш вопрос, господин Поповский, я отвечу просто: нет, вы неверно поняли. Я смею утверждать, что хуже всего мсье Верн разбирается не в механике, а в электричестве и в химии…
И дальше он начал приводить примеры, обращаясь то и дело за подтверждением к хозяину квартиры и Гольдбергу…[114]
Одесса, 8 (20) июня 1897 года, воскресенье, обед
Степан был счастлив. Чтобы понимать это, мне не надо было его ни о чем спрашивать! Он просто излучал счастье, как солнце излучает свет и тепло. Ощутишь даже с закрытыми глазами.
Ну как же! Вместо непонятных гадко пахнущих реакций, продукты которых к тому же использовались только для новых реакций, мы наконец-то получили порошок салициловой кислоты. Совершенно не вонючий. И, как я его заверил, нуждающийся всего в одной обработке, чтобы стать лекарством.
Пока мы с ним отмывали аппарат, а также разделяли остатки реакционной смеси и приводили их в пригодное для повторного использования состояние – вода, поваренная соль и фенолят натрия, я продолжал обдумывать про себя то, как прошел обед. Похоже, теперь я не только привлек интерес девушки, но и сумел добиться доброжелательного к себе отношения.
Наконец мы сложили продукт в сушильный шкаф.
– Спасибо вам, Юрий Анатольевич! – с чувством поблагодарил Степан. – И спокойной ночи!
– Увы, брат, но и эта ночь спокойной не станет. Жди меня сегодня. Вчерашний процесс повторять станем.
«…Так оно и пошло. В основном в тот период я занимался организаторской работой. И контролировал процесс оформления патентов в разных странах. По четвергам устраивал литературные обсуждения, и Наталья Дмитриевна охотно в них участвовала.
В субботу у меня был тир. По воскресеньям же мы встречались за обедом либо у Гольдбергов, либо у Гаевского.
Мои мальчишки между тем в три смены нарабатывали запас карбида и прочих реактивов, а я каждую шестую ночь перерабатывал его во что-то. Первые три «такта» – в бензол. А потом выкраивал еще ночку и переводил бензол через цепочку превращений в салициловую кислоту.
Но на четвертом шестидневном такте я изменил своему обыкновению и превратил карбид в уксусную кислоту. Реакция не самая сложная. Более того, известная с незапамятных времен. Карбид в ацетилен еще Хэмфри Дэви превращал, превращение ацетилена в уксусный альдегид освоил русский химик Кучеров[115], а окислить альдегид до уксусной кислоты – это умели даже алхимики.
Впрочем, кое-что я в эту реакцию внес. Чтобы уксусная кислота получалась максимально концентрированной, а получающийся уксус не вонял на половину Одессы.