онимать незнакомую речь имеет совершенно особую природу.
- И долго ещё ты будешь ходить вокруг да около?
- До тех пор, пока мою идею не подтвердят факты. Тебе ещё долго работать?
- Нет. Собственно, я… да, уже закончила.
- Вот и славно. Вставайте, побитые и исцелённые!
- Любовь к театральности тебя погубит.
На это замечание Эмо ничего не ответил. По крайней мере, вслух. А способности Греда и его брата к пониманию были не так велики, чтобы улавливать сетями двуединого сознания многообразные языки тишины.
Близнецы послушно встали. И немедленно ощутили более чем лёгкое чувство нереальности. Казалось немыслимым, чтобы столь тяжкие травмы, какими их наградила Игла, оказались исцелены так быстро и без каких-либо ощутимых последствий, кроме лёгкой общей слабости. Однако реальность оказалась именно такова. Что ж, подумал Гред, уж если эта… эта могла исцелять себя от смертельных ран прямо во время боя, то…
Мысль распалась в хаосе изумления.
Потому что рядом с Иглой – вернее, жутко смердящим нагим полутрупом, кое-где обглоданным пламенем до костей… полутрупом, которому это ничуть не мешало стоять, разговаривать и даже, как было недавно продемонстрировано, сражаться получше полностью здоровых людей, – рядом с нею стоял человек, лицо которого Гред видел всякий раз, когда смотрел на брата. Или же в зеркало. Причём Эмо до мельчайших чёрточек скопировал не одно лишь лицо. Пропорции тела, осанка, а сверх того и более глубокие признаки, у большинства людей служащие пищей для догадок, а взгляду меньшинства ясные, как солнце в безоблачном небе, также повторяли близнецов со всей возможной точностью.
- Ты – Лицедей? – спросил Хилльсат, на мгновение опередив Греда.
- Да. – Мужчина, откликающийся на имя Эмо, улыбнулся и посмотрел на Иглу. При этом ни малейшей скованности, брезгливости или страха он не проявил. Видимо, слухи, против обыкновения, не лгали: плотное тело для Лицедея и впрямь значит очень мало. – Радуйся, Эйрас! Моя гипотеза блестяще подтвердилась.
Игле-Эйрас плачевное состояние её плоти также было глубоко безразлично.
- Может, ты наконец снизойдёшь и сообщишь, в чём эта гипотеза состоит?
- В том, что поиск привёл тебя в Пестроту, вернее, в один из её внутренних Лепестков; и, соответственно, "магия", которую ты не смогла опознать – итог нетрадиционного применения Бесконечного наречия.
- Всё равно не понимаю, о чём ты толкуешь.
- Поймёшь. В свой срок, конечно. Давай-ка быстренько извинись перед пострадавшими, и я провожу тебя к началу твоей Тропы.
Лицо, превращённое огнём в жуткую маску, обратило слепой взгляд из-под остатков сожжённых век на близнецов.
- Гред, Хилльсат, – противоестественно чистым и звучным голосом сказала Игла, почти не шевеля губами. – Извините мою несдержанность. Если я могу как-то возместить нанесённый мною ущерб, просите, и я исполню просьбу.
Близнецы переглянулись. Выглядели они оба… м-да. Какие бы целительские заклятья ни использовала Игла, но на одежду братьев, буквально расползающуюся клочьями и перемазанную в крови, действие этих заклятий не распространилось.
- Не спешите, – посоветовал Лицедей с ухмылкой. – "Чтоб нам никогда тебя больше не видеть" – желание из разряда тех, которые прямо-таки обожают буквально исполнять выходцы из преисподней. Эйрас, конечно, не дьяволица и не демонесса, но она тоже может так качественно лишить вас зрения, что …
- Эмо, хватит балагана.
Игла с хрустом отломила свой левый мизинец и бросила его на песок к ногам впавших в ступор близнецов.
- Когда придумаете, что у меня просить, наденьте на этот палец медное кольцо. А если срочно потребуется помощь мага, просто подпалите его. В костре ли, в очаге, на свече, не суть важно. Магический огонь тоже сойдёт. Появлюсь с максимальной быстротой. Всего наилучшего.
Звёзды над разноцветной пустыней мигнули и исчезли. В точности так же, как сама пустыня, Эйрас-Игла и Эмо-Лицедей. Братья обнаружили, что вновь стоят там, где столь опрометчиво напали на пролетавшего мимо костяного дракона: в средней части Хмурого хребта, неподалёку от плато Поверженных. Если бы не плачевное состояние одежды, было бы легко вообразить, что недавние события им просто пригрезились…
Да. Если бы не состояние одежды – и не лежащий в двух шагах обугленный мизинец.
- Чуешь?
Слово на одном из Простых наречий, сказанное старшим послушником Обители по прозвищу Отрава, аккуратно рассекло тишину. Ровно настолько, чтобы достичь ушей стоящего рядом второго дозорного, а затем угаснуть без следа.
- Н-нет… что… – младший послушник подумал немного и по наитию поправился, – кто?
- Не уверен. Ждём. Внимаем. Готовимся.
Исполняя сказанное Отравой, Дикарь попытался очистить ум от громоздких и глухих форм Простого наречия, на котором только что говорил и даже отчасти думал. Раскручивать клубок Бесконечного наречия и всего, что оно несло с собой, Простое – любое из них – только мешало. Ждать, внимать и готовиться, как велел Отрава, они мешали особенно сильно.
Спустя недолгий срок Дикарь шевельнул носом.
- {Чую.} – Слова на Бесконечном падали в тишину, точно звон расстроенной струны. – {Только вот никак не пойму, что…}
- {И я.} – Неохотно сознался Отрава. – {Хотя что-то знакомое в этом… да, знакомое… о!}
- {Кто это?}
- {Живое чудо. Ты увидишь его впервые… и наверняка накрепко запомнишь.}
- {Кого увижу?}
- {Терпение!} – Отрава явственно усмехнулся. Сгущающееся присутствие, опознанное и признанное им безопасным, старшего послушника более не беспокоило. – {До сих пор ты его не видел, но слышал о нём неоднократно. Это Лицедей… и притом не один.}
Лицедей!
Все неуклюжие попытки Дикаря отрешиться от Простого мышления мгновенно пошли прахом. Неужели это тот самый Лицедей, которому приписывают вещи, для смертного невозможные? Тот, который может потягаться глубиной не только с послушниками, но даже с самыми опытными аколитами… и чуть ли не с самими Основателями? Боец, о котором даже суровые наставники Девяти Орудий говорят с нескрываемым уважением?
И если это именно тот самый легендарный Лицедей, то кого он ведёт к Обители?
- {Скоро узнаешь,} – усмехнулся немного шире Отрава.
Его ироничное спокойствие отнюдь не было совершенным. Он тоже предвкушал скорую встречу и гадал, кого вот-вот увидит. Более опытный, он знал любимую игру Лицедея и воображал, в каком из бесчисленных обличий тот явится на этот раз. Какого он будет возраста, сложения, расы? Как одет, как вооружён? А может быть, он и вовсе будет не он, а она? Пару раз, по слухам, Лицедей появлялся в Обители даже в странных, полностью нечеловеческих обличьях…
Дозорные находились на небольшой, естественной с виду возвышенности, ничего естественного в которой, впрочем, не было… как и во всём остальном, что их окружало. Плоская безжизненная равнина простиралась вдаль, словно вчетверо сложенный лист. Благодаря этому не было нужды вертеть головой. Глядя вперёд, послушники видели разом и север, и запад, и юг, и восток… а отчасти – иные направления, вообще не имеющие названий в Простых наречиях. На равнине не было места ничему лишнему. Здания Обители, например, оставались вне пределов их зрения. Заросшим лесом холмам, среди которых прятались эти здания, на голой равнине также не было места. Горизонт отсутствовал. Странная, непохожая ни на туман, ни на дым завеса, клубящаяся в воздухе этого "места", полном хрустальных преломлений, скрадывала всё, лежащее за порогом неопределённо большого расстояния.
С дозорной возвышенности любое существо, идущее к Обители, было различимо в среднем за полный день пешего пути. Как помнил Дикарь, даже закутавшегося в маскирующие чары колдуна (у которого обнаружились какие-то дела с аколитом по прозвищу Хмык) он увидел за полтора часа пути. Затруднив дозорным работу, заклятия не сделали её невыполнимой. А вот Лицедей подобрался близко, даже слишком близко… и ухитрялся по-прежнему скрывать не только себя, но также своего неизвестного спутника. Всё менее смутное ощущение чужого присутствия – но ни следа каких-либо образов, ни единого звука, ни даже струйки запаха!
"Неужели в одиночку он вообще миновал бы нас незамеченным?" – хмуро подумал Дикарь.
- Легко, – шепнули дозорным в спину.
Послушники дружно вздрогнули.
- Не расстраивайтесь, парни, – уже в полный голос сказал Лицедей, появляясь между ними и опуская на их плечи тяжёлые, чуть ли не раскалённые ладони. – Я всё-таки могу намного больше, чем вы. Вот к аколитам я бы так подкрасться не сумел. Но всё равно пытался бы.
- Зачем?
- {Ради тренировки, конечно.}
Есть что-то предельно странное в обращении к чужой памяти. Наверное, сам факт того, что она – чужая. Быть может, наши отражения в зеркалах вспоминают нас именно так: со стороны. Как определяющее, не постороннее, но и явно не особенно близкое явление.
Да. Не постороннее, но в исконном смысле потустороннее.
А ещё очень важна личность того, чьими чувствами и памятью пользуешься, чтобы взглянуть на себя со стороны. Порой можно буквально не узнать себя…
Впрочем, на личности я перейду позже.
В исполнении Лицедея, кем бы он там ни был, короткий ответ на Бесконечном наречии вышел оглушительно тихим, как темнота бездонного чёрного колодца. В долю мгновения Отрава и Дикарь оказались втянуты этой тишиной и подброшены до уровня невероятной, режущей ясности.
Равнину словно осветила затяжная вспышка молнии. Скрадывающая даль завеса исчезла. Направления умножились. Времена смешались. Дикарь снова увидел колдуна в дырявых сетях маскирующих чар, которого сопроводил в Обитель более десятидневья тому назад; колдуна, который был – это же кристально ясно! – посвятившим себя фамильному ремеслу старшим родственником Хмыка. Увидел Дикарь и тех, кто приходил к Обители во время чужих смен. Кандидаты в послушники, гости, просители, торговцы, старые и молодые, состоятельные и нищие, люди, нелюди и многообразные полукровки… всех вместе, в подробностях, которых оказалось слишком много для охвата одним-единственным широко раскрывшимся взглядом.