Марианна де Шаретти наконец подала голос:
— Я замерзла. Феликс, возьми фонарь и посвети мне до двери. Клаас, довольно. Задуй свечи и закрой подвал.
Послушно поднявшись с места, Клаас принялся гасить огонь. Ее сын повернулся к матери спиной и, побагровев, встал у него на пути.
— Что ты хотел сказать: я не имел дела с Асторре? А зачем, по-твоему, мать наняла его?
— Его нанял твой отец, — возразил Клаас. — Как телохранителя.
— И чему же можно научиться от телохранителя? — Феликсу, особенно когда он разозлится, не составляло труда сменить позицию в споре. — Боже правый, ты провел всего неделю в обществе второсортного вояки, и теперь пытаешься меня учить. Люди благородного рождения не дерутся на кулачках на заднем дворе. Они бьются на турнирах. Неужто ты думаешь, что я научился всему, что знаю, у Асторре?
Клаас, терпеливо выждав, нагнулся и загасил свечу рядом с Феликсом.
— И у кого же ты тогда обучался?
Феликс вознамерился было ответить, но осекся. Затем он заявил:
— Тебе платят не за то, чтобы задавать вопросы. Тебе платят, чтобы ты делал то, что велено. Гаси свечи.
Он отошел в сторону. Клаас закончил, а Феликс с фонарем направился к двери. Мать последовала за ним. Из темноты их догнал голос Клааса.
— Капитан Асторре тоже учит турнирной борьбе. Обернувшись, Феликс лающе хохотнул:
— И ты считаешь, что ты лучше меня?
— У меня нет лошади. И копья. — В голосе Клааса звучала печаль.
— Ну, это не проблема. Я тебе одолжу. Можешь выбрать себе доспехи. Будем считать, что это заем. Завтра я велю, чтобы за городской стеной возвели барьер, и мы проверим, на что ты годен. Разумеется, с хорошим закладом, если только у тебя хватит смелости.
— Феликс! Клаас! — окликнула Марианна де Шаретти.
Ее сын с фонарем в руке прошел мимо, пересек двор и забарабанил в двери дома, оставив двор и подвал в кромешной тьме. За спиной она слышала негромкий смех Клааса. Раздался шорох, и рядом с ней появилась зажженная свеча, прикрытая от ветра его ладонью. Он уже снял шлем, и теперь выглядел куда серьезнее.
— Он хочет турнирные доспехи. На самом деле, должно быть, они у него уже есть. Я тут вспомнил о Братстве Белого Медведя. У них большой турнир после Пасхи.
Она уставилась на него.
— Он не осмелится!
— Может. При необходимой поддержке, его сочтут вполне достойным. Ансельм Адорне впервые взял в руки копье, когда был немногим старше.
— Но он хорошо обучен. Все Адорне занимались с настоящими мастерами.
— Возможно, Феликс также занимается с настоящим мастером. Меня это не удивит. Он очень уверен в себе. Но было бы лучше выяснить заранее, насколько он преуспел.
Он двинулся вперед, но Марианна де Шаретти осталась на месте.
— А насколько преуспел ты сам?
— Не слишком, — отозвался Клаас. — Полагаю, мы с ним наравне. Что бы ни случилось, он, конечно, победит. Так что нет причин для беспокойства. С Феликсом все будет в полном порядке. А я впервые в жизни приму на себя удары в полных доспехах. Честное слово, в свое время в Стейне мне бы это очень пригодилось.
На подготовку состязания между Феликсом и слугой его матери ушло целых два дня. Большую часть взял на себя сам Феликс Заручившись поддержкой приятелей и сцепив зубы, он словно готовился к полномасштабной войне, но понемногу, когда время и те же самые приятели оказали свое действие, он, как обычно, стал забывать свою злость и начал от души наслаждаться происходящим.
Он вознамерился показать свое мастерство, продемонстрировать доспехи и одержать решающую победу, не слишком обидно наказывая при этом своего доброго, пусть и слишком болтливого друга Клааса. Разумеется, важно также было и выиграть заклад, — который, но настоянию матери, был уменьшен до пары латных перчаток.
Ко времени состязания до него дошло, что ему вроде бы не положено владеть никакими иными доспехами, кроме тех, что хранятся в доме. Из этих запасов он и позаимствовал все необходимое, но не устоял перед соблазном изъять из тайника новый великолепный шлем с орлиной головой и красным плюмажем. Гёйдольфу де Грутхусе он велел сказать, будто шлем тот ему одолжил. Феликс с нетерпением ждал намеченного часа Пара-тройка друзей, возбужденные этими приготовлениями, выпросили лошадей у своих отцов и также попросились присоединиться. В этот момент явились двое городских стражников, с серьезным видом предупредившие, что состязания подобного рода строжайше запрещены без особого надзора, даже если все происходит в шутку. Слово «шутка» привело Феликса в бешенство, и Джону Бонклю пришлось навести порядок, уплатив стражникам немного денег.
Наконец пришел долгожданный день, холодный и ветреный. Весь дом словно бы вымер.
Нет, разумеется, нет, какая глупость! На красильном дворе было полно народу, и в лавке, и в доме роились слуги. Но Феликс ушел, а также Клаас, и все молодые люди, сопровождавшие их, а также лошади и тачка, доверху полная доспехов, и яркие флаги, сверкающие новой краской.
Задолго до этого Марианна де Шаретти перестала испытывать всякие опасения по поводу предстоящего безумства. Теперь в этой затее не было никакого яда. Все они достаточно взрослые, чтобы обойтись без лишних глупостей, и она верила, что Клаас сумеет уберечь ее сына и себя самого от настоящей опасности. Из окна она смотрела, как выходят из ворот ее сын, весь сияющий от возбуждения, а рядом с ним Клаас, который марширует торжественно, изображая рвущегося в бой капитана Асторре. За ними вывалились и все остальные: Бонкль, Серсандерс, Кант и юный Адорне, согнувшись пополам от смеха. Клаас, насколько она могла судить, казался безоблачно счастливым.
Они вернулись четыре часа спустя, без особых повреждений, если не считать вывихнутого запястья Серсандерса и счета, предъявленного за трех свиней, которых Феликс погнал и прибил тупым концом копья, после того как они по ошибке забрели на поле и потревожили его скакуна Кроме того, по пути домой они успели сделать пару остановок в тавернах, чтобы покрасоваться в своих доспехах и выпить за успех турнира. Об этом Марианна де Шаретти догадалась по неритмичному позвякиванию, предшествовавшему появлению Клааса в ее кабинете.
Он загрохотал в дверь, а затем вошел, извиняясь, поскольку на нем до сих пор были латные печатки, — они поспорили, что он не сможет осушить свой бокал, не снимая их. Лицо у него было красным, а шрам — багровым.
— Если тебе непременно нужно сесть, — заявила вдова, — то думаю, что вон тот стул самый крепкий. Значит, все прошло хорошо?
Он уселся. Звон был такой, словно со стола с шумом скинули тарелки. Широко улыбнулся.
— Думаю, что да. Не помню, когда я так смеялся… Да, все в порядке. Никаких проблем. То есть, конечно, свиньи. Мы… Нет, я должен рассказать вам про свиней.
Он рассказал ей про свиней, но она так и не улыбнулась. Его лицо, перепачканное, потное, в слезах от смеха, выглядело ужасно, а он даже не мог вытереть его, потому что был не в состоянии без посторонней помощи снять латные перчатки, а она не собиралась ему помогать.
Впрочем, это его как будто ничуть не тревожило.
— Я рада, что вы так повеселились, — заметила Марианна де Шаретти. — Должно быть, это куда забавнее, чем отрабатывать свой хлеб на красильном дворе.
Даже, несмотря на выпитое вино, ей удалось привлечь его внимание.
— Демуазель? Простите меня.
Будь она так же честна перед ним, как он сам, то высказалась бы напрямую. Обвиняющим тоном она бы вопросила: «Почему ты так часто бываешь, счастлив?», но вместо этого сказала лишь:
— Так что насчет Феликса? Ведь это все было затеяно именно ради него.
— У вашего сына несомненные способности и отвага. Вся отвага в мире.
— Но недостаточно умений для турнира Белого Медведя? — уточнила мать Феликса.
— Ничего даже отдаленно близкого к этому. Нет, пока нет. А поскольку он так храбр, то не желает признавать своих недостатков. Он будет рисковать и подвергнется опасности. Нельзя позволить ему участвовать в турнире на Пасху. Любой ценой, — подтвердил Клаас.
Она помолчала, пытаясь представить, как запретит Феликсу то, чего он жаждет больше всего на свете.
— Но насколько это может быть опасно? Тупые мечи, копья со срезанными наконечниками…
— Но все равно люди гибнут, — возразил Клаас. — А также бывают несчастные случаи, которые совсем не случайны. Вообразите, что кто-то задумал уничтожить вашу компанию.
Она уставилась на него. Затем поднялась с места, вышла из-за стола и раздраженно протянула руку:
— Ради всего святого, сними наконец это железо. Отнюдь не на Феликсе держится наша компания. — Она потянула за перчатку. — Да и кому придет в голову так утруждать себя?
— Феликс ваш наследник, — возразил Клаас, протягивая вторую руку, а затем взглянул на платок, который она подала ему. — Вот уже во второй раз вы даете мне чем вытереться. Должно быть, вас удивляет, что я вообще способен ходить без посторонней помощи. — Он немного помолчал. — И кстати, если вы припомните первый раз, то вспомните и некоторые вполне отчетливые угрозы.
Ома стояла перед ним, держа в каждой руке по латной перчатке.
— Джордан де Рибейрак?
Клаас не сводил взгляда с платка.
— У меня случилась встреча с двумя нанятыми им людьми. Не слишком приятная. И даже не думайте о том, чтобы подать жалобу: никто ничего не докажет. К тому же сейчас он вернулся во Францию. Но это заставило меня призадуматься. К примеру, тот красильный чан, что взорвался в мое отсутствие?
Она села, положив перчатки на колени и молча глядя на него.
— Я подумал, это был не просто несчастный случай. Я заставил показать мне новый чан и новый насос. Их неправильно подсоединили. Еще неделя, и взрыв бы повторился.
— Но кто?..
Он покачал головой.
— С этим человеком Хеннинк был лично не знаком, но у него оказались хорошие рекомендации. Я сказал ему, чтобы отныне никаких починок не производилось посторонними. Однако, разумеется, подкупить можно кого угодно. А если проблемы есть здесь, то они могут появиться и в Лувене.