Итак, эксперимент в Тюрингии привел не к тому, чего опасались оба Штрассера, а к противоположному результату. Впрочем, в своей оппозиции против участия в правительстве Грегор Штрассер вел себя гораздо умнее, чем его брат Отто: он шел лишь до предела дозволенного. Напротив, д-р Отто Штрассер еще накануне назначения Фрика обратился к руководящим членам партии с циркулярным письмом, в котором протестовал против участия в тюрингенском правительстве. Это было открытым ударом по авторитету Гитлера, ударом, который хозяин партии уже не мог оставить без ответа.
В многочасовом и горячем споре с Отто Штрассером (21 и 22 мая 1930 г.120) Гитлер требовал от последнего не более и не менее, как ликвидации его издательства «Кампф». Во внешней жизни партии эта беседа не была крупным политическим событием и не оказала влияния на организацию и рост партии. Но в идейной жизни партии она сыграла большую роль, ибо, так сказать, установила «вечные идеалы». Во многих своих деталях эта беседа была чисто немецкой, можно сказать – до смешного немецкой. Гитлер открыл политический спор разговором об… искусстве. Поводом к этому послужил призванный Фриком в Веймар профессор Шультце-Наумбург, первоклассный «художник», как выразился Гитлер. В кругу Штрассера, напротив, видели в Шультце ретрограда и вообще осуждали высказывания Гитлера в духе Вильгельма II против нового стиля в искусстве. Это побудило вождя партии раз навсегда констатировать:
«Все, что вы здесь говорите, показывает лишь, что вы не имеете ни малейшего представления об искусстве. В искусстве вообще нет “молодых” и “старых”, как нет и “революции в искусстве”, а есть вообще только одно вечное искусство, именно гречески-северное искусство; что касается всего прочего, то все разговоры о голландском искусстве, об итальянском искусстве, о германском искусстве лишь вводят в заблуждение; столь же неразумно видеть в готике особый вид искусства – все это не что иное, как северно-греческое искусство; все, что заслуживает названия искусства, может вообще быть только северно-греческим».
Однако в конце концов собеседники оставили эту интересную тему и перешли к вопросу о социализме. «Широкая рабочая масса, – сказал Гитлер, – не желает ничего другого, кроме хлеба и зрелищ, ей недоступны какие-либо идеалы, и мы никогда не сможем рассчитывать на то, чтобы привлечь в широкой мере рабочих. Мы желаем отбора нового слоя господ. Отбор этот не будет исходить из какой-то морали сострадания, как вы того хотите. Мы уясним себе, кто имеет право на господство на основании своей лучшей расы, и сохраним и обеспечим это господство, невзирая ни на что».
Далее Гитлер сказал, что интересы Германии требуют сотрудничества с Англией, так как необходимо установить северогерманское господство над Европой и над миром – последнее в соединении с северогерманской Америкой.
В дальнейшем Отто Штрассер презрительно высказался о «так называемом прогрессе», а Гитлер выступил в защиту прогресса. Перед нами, сказал он, все же колоссальный прогресс человечества от каменного века до чудес современной техники. Однако толчок к этому прогрессу всегда дают отдельные великие личности. Когда же Штрассер выразил сомнение даже в роли этих великих личностей, Гитлер резко спросил его, не станет ли он, чего доброго, отрицать, что Гитлер является творцом национал-социализма. Штрассер, представьте, отрицал это: национал-социализм, сказал он, – идея, которая «сама идет вперед». Гитлер лично играет при этом лишь особенно важную роль. Речь идет об идее социализма. Тут его прервал Гитлер: помилуйте, этот ваш мнимый социализм есть просто чистейший марксизм. Вообще, в действительности не существует никакого капитализма. Разве фабрикант не зависит от своих рабочих? Когда они бастуют, вся его так называемая собственность идет прахом. Здесь Гитлер обратился к сидящему рядом заведующему его издательством Аманну:
«По какому праву эти люди требуют для себя участия в собственности и даже в руководстве? Скажите, г-н Аманн, согласились бы вы, чтобы ваши машинистки вдруг заявили притязание вмешиваться в ваши распоряжения. Предприниматель несет ответственность за производство и дает хлеб рабочим. Именно наши крупные предприниматели вовсе не стремятся к тому, чтобы загребать деньги, жить в свое удовольствие и пр. Для них самое важное – это ответственность и власть. Они проложили себе дорогу своими способностями и на основании этого отбора – свидетельства высшей расы – имеют право на руководство».
Высказавшись таким образом за высшую расу директоров фабрик, Гитлер заявил, что мерилом в вопросах правильного ведения хозяйства всегда должна быть доходность (в полном разногласии с Грегором Штрассером)! Отто Штрассер возражал против этого и хвалил автаркию национального хозяйства.
«Но ведь это, – воскликнул Гитлер, – самая абстрактная теория, дилетантизм худшего сорта. Неужели вы думаете, что мы когда-либо сможем оторваться от мирового хозяйства? Напротив, наша задача – организовать в грандиозном масштабе весь мир; каждая страна должна производить то, что ей больше всего подходит, а белая раса, северная раса, возьмет на себя организацию этого гигантского плана. Верьте мне, весь национал-социализм не стоил бы гроша ломаного, если бы он ограничился одной Германией и не увековечил, по меньшей мере, на две-три тысячи лет господства высшей расы над всем миром».
Здесь в разговор вмешался Грегор Штрассер, который до сих пор был только молчаливым слушателем. Он обиженно заметил, что целью национал-социализма все же является хозяйственная автаркия. Гитлер пошел на попятный: да, он согласен, быть может, автаркия – как далекая цель через сто лет; но в настоящее время еще невозможно оторваться от мирового хозяйства.
Штрассер еще раз заговорил о социализме. Гитлер ответил: «Выражение “социализм” само по себе не годится, и во всяком случае оно не означает, что предприятия “должны” быть социализированы, оно означает только, что они “могут” быть социализированы, а именно если они нарушают интересы нации. Покуда этого нет, было бы просто преступлением разрушать хозяйство».
Кроме того, у нас ведь имеется перед глазами пример, который мы можем принять без дальних слов: фашистское корпоративное государство в Италии. Ответственность пред высшим, власть над низшими.
Штрассер: «Значит, капиталист – хозяин у себя в деле».
Гитлер: «Эта система, безусловно, правильна, другой вообще и быть не может. В нынешней системе недостает только этой окончательной ответственности перед нацией. Участие рабочих в собственности и управлении – это марксизм, я же считаю, что только государство, руководимое высшим слоем, имеет право на такое участие».
Собеседники не пришли к соглашению. Разговор этот не означал, как думал Отто Штрассер, «перемену курса» партии, а лишь излагал – с несколько более богатым набором слов – тот курс, которого Гитлер держался с 1920 г. и который, правда, уже с самого начала уклонился от двадцати пяти пунктов.
Теперь эта позиция вождя национал-социализма проявилась лишь резче.
Через несколько недель Федер в частном письме оправдывал, пожалуй, самое циничное место во всем этом разговоре, а именно слова Гитлера, что «рабочие, в сущности, желают только хлеба и зрелищ». В основном, писал он, эти слова, если они действительно были произнесены, придется признать в известном смысле правильными. Федер, также как Гитлер, высказывался против огосударствления акционерных обществ.
Во всяком случае, после этого обмена мнений между представителями различных миросозерцаний внутренний разрыв между Гитлером и кружком Штрассера стал фактом. Гитлер поручил Геббельсу «чистку» берлинской организации. Геббельс с наслаждением выбросил из партии всех сторонников Отто Штрассера. Грегор Штрассер, оставаясь в душе во многом еще на стороне своего брата, послушно подчинился, отказался 30 июня от своих газет, выпускаемых издательством «Кампф», и публично заявил, что он самым энергичным образом осуждает поведение своего брата, что он стоит в резкой оппозиции к нему и по-прежнему самым лояльным образом следует за Адольфом Гитлером. Издательство «Кампф» осталось в руках своего юридического владельца Отто Штрассера, но вследствие бойкота со стороны партии дела его пошли плохо, тогда как «Ангриф» Геббельса вскоре после этого стал ежедневной газетой. Отто Штрассер совместно с несколькими друзьями (в том числе отставным майором Бухрукером, руководителем Кюстринского путча в 1923 г. и писателем Гербертом Бланком) основал «Боевое сотрудничество революционных национал-социалистов», впоследствии принявшее название «черный фронт»; оно не получило до сих пор серьезного политического влияния.
Хотя Отто Штрассер возвестил: «Социалисты уходят из национал-социалистской партии», фактически с ним ушли только очень немногие. На преобладающее большинство не действовали никакие разоблачения о бюрократизации партийного аппарата, о материальной зависимости главарей от Гитлера и об их недостойном сервилизме; что же до спора о том, что такое социализм, то этот спор не интересовал почти никого.
Устранение Отто Штрассера было победой руководителя берлинской организации Геббельса также и над Грегором Штрассером. Одна из основ независимости Грегора Штрассеpa – издательство «Кампф» – была разрушена. Впрочем, ввиду неосторожности и ненадежности Геббельса за Штрассером был оставлен второй пост в партии после Гитлера: он остался во главе организационного руководства, причем временами в непосредственном соседстве с ним оказывался Геббельс, возглавлявший с 1929 г. партийную пропаганду. Однако более чем когда-либо прежде Штрассеру теперь стало ясно, что он является одним из лидеров «партии Гитлера», а не лидером национал-социалистского движения вообще. Впрочем, и при этом положении открывались весьма заманчивые перспективы для честолюбия. Штрассер мог стать со временем министром, тогда как Гитлеру нелегко было стать им, а с этого момента, собственно, наступило бы для Штрассера время его возвышения, он мог бы развернуться.