Примерно об этом ныл Жан за столом де Савьера, впрочем, не рассказывая подробностей. В свою очередь, шевалье плакался по поводу контракта с армией, по которому надо пахать еще четыре года. И это в то время, когда у него разблокировались магические каналы.
– Чего у тебя разблокировалось?
– Хрен его знает, – пьяно ответил де Савьер.
– А поподробнее…
– Вот это самое. Но наши великие полагают, что внутри мага находится какой-то резервуар с этой самой магией. И из него идут вроде как каналы. Если они заблокированы, маг слаб, а если открыты – силен. Так вот после того, как я по твоей милости четыре раза был на грани истощения, теперь прямо чувствую, как мои силы растут. Причем с каждым днем. Вот хочешь, я прямо сейчас такое отмагичу…
– Не надо, пожалей добрых тулузцев. Давай лучше вторую откроем. Только не заклинанием!!! – закричал Жан, хватая бутылку и прикрывая ее от вспыхнувшего в комнате конструкта. Да, сил у лейтенанта действительно прибавилось, как бы вместе с пробкой и саму бутылку не разнес, да и стену заодно.
Но шутки шутками, а пришлось и сержанту ответ держать по поводу пойманного шпиона. Только ведь не расскажешь, что свет имеет волновые свойства, что определенная длина волны соответствует ультрафиолетовому спектру, в котором светится гемоглобин, входящий в состав крови. Не поймет де Савьер, а хуже – заинтересуется, где это сержант, пусть и бывший барон, таких слов нахватался, и не враг ли рода человеческого их ему нашептал? Здесь народ к таким вещам весьма чуток и по-дружески к костру подтолкнуть может из лучших побуждений. Мол, больно, понимаю, зато душу твою спасу, не брошу на произвол рогатого.
Через день Жан и де Савьер были вызваны в канцелярию маршала, где некий юный вельможа, явно с трудом представляющий, с какого конца берутся за шпагу, готовил их к предстоящей церемонии. При этом лектор обращался прежде всего к сержанту, явно опасаясь с его стороны действий простых и естественных, но с дипломатическим протоколом абсолютно несовместимых.
В дворянскую бытность юного барона де Безье, разумеется, учили хорошим манерам, но, господи, сколько же существует мелочей, в которых нельзя ошибиться! Где встать, когда и как выходить, если вызовут, при ком смотреть в пол, а на кого можно глаза и поднять. Что отвечать, каким тоном, как смеяться, как представляться. Полдня этот вельможа над Жаном издевался, пока не сказал, что из бревна человека все равно не получится, а все, что в силах человеческих, он сделал.
Когда измотанный протоколом унтер-офицер выходил из канцелярии, он столкнулся со знакомым капралом, тем самым, кого две недели назад послал в Тулузу с донесением о готовящейся войне.
– А ты здесь какими судьбами, капрал?
– Поздравляю с повышением, господин унтер-офицер! Докладываю, что ваш приказ исполнен, пакет был доставлен в штаб Окситанского полка. Теперь служу при штабе, – и дальше, тихо, чтобы слышал только Жан: – Здесь такое было!
– Вот что, капрал, давай-ка нашу встречу отметим. Приходи вечером в гости, есть хорошее вино, да и перекусить чем – найдется.
И вечером капрал, которому постоянно подливали и которого внимательно слушали Жан и юный виконт, подробно рассказал, как ехал в Тулузу, как видел тело другого курьера, как орал на него де Ворг, который, оказывается, сообщил маршалу, что кастильцы будут наступать из Барселоны. Как этот де Ворг лично выбил ему два зуба и, наверное, убил бы, если бы не вмешался сам господин маршал.
Долго длился этот разговор, много было выпито вина, правда, в основном капралом, прежде чем тот отправился к себе в казарму. Только не дошел. Утром Жан узнал, что его бывший сослуживец ночью был убит и ограблен. Преступника, разумеется, никто не видел.
Глава XI
Донна Анабель Изольда де Гусман, герцогиня Медина-Сидония, герцогиня дель Инфантадо, маркиза де Сантильяна была… нет, неправильно.
Герцогиня Медина-Сидония дель Инфантадо, мать графа де Салданья плакала… нет, опять не так.
Мать оплакивала сына.
В этот момент не имели значения титулы, звания, поместья. Просто первенец не вернулся с войны. Так было и так будет, но есть ли на свете женщина, которой от этого легче? Лишь два месяца назад они встретились в Барселоне.
Отчим сына – герцог Медина-Сидония, лучший дипломат Кастилии, доверенное лицо короля, находился при армии. Там у него была особая задача, а здесь в Тулузе… Всякая война кончается переговорами, и Его Величество желал, чтобы после неудачного похода их вел ее муж. Разумеется, герцогиня была рядом – жена, надежная опора…
Тогда Иньиго приехал на практику. Ученик Морле, дважды избранный – как кастильский гранд и как настоящий маг, высокий уже в свои пятнадцать лет, стройный, черноволосый. При взгляде на него сердце матери наполнялось гордостью, а девичьи щеки пунцовели к явному неудовольствию дуэний.
Сын рвался в бой, мечтал о победах и славе, строил планы на будущее. И вот он лежит где-то в горах, а мать не может даже поплакать на его могиле – по уверению вернувшихся участников похода, обозленные галлийцы свалили всех убитых в одну могилу, не отделяя дворян от прочего быдла. Спасибо, что отпели по канонам истинной церкви.
Впрочем, и на ненависть сил у герцогини не осталось. Только слезы, от которых не становится легче. Слезы и портрет сына. Веселого и нахального. Которого уже нет.
В дверь постучали.
– Дорогая?
Все-таки ей повезло. В восемнадцать лет юная герцогиня дель Инфантадо стала вдовой. Глупая дуэль между друзьями по пустяковому поводу. Случайный укол, оказавшийся смертельным, после которого раскаявшийся победитель принял постриг. Когда герцог Медина-Сидония предложил руку и сердце молодой вдове, весь двор увидел классическое объединение могущественных семей, и лишь она знала о верности и трогательной нежности, которую принес в ее жизнь этот жесткий политик и боец, которого за глаза называли железным. Возвращаясь из своих тайных поездок, иногда раненый, пару раз едва живой, он прежде всего мчался к ней. Доклады, начальники, даже король – все потом. Вначале к жене и детям. И никогда он не отделял Иньиго от своих, и с ней всегда был нежен и ласков, как в молодости.
Вот и сейчас подошел, обнял…
– Дорогая, через час прием у графа Тулузского. Мы не можем себе позволить выглядеть слабыми, помоги мне.
– Не волнуйся, все будет как надо. Твоя жена будет блистать.
– Я знаю, я только не знаю, чего тебе это будет стоить.
– Неважно. Я кастилька, я герцогиня, я не подведу своего мужчину.
Через два часа герцог Медина-Сидония с супругой в сопровождении многочисленной свиты вошли в большой зал дворца. В ярком свете многочисленных свечей и магических светильников их встречали герцог Тулузский и маршал Галлии маркиз де Комон со своими женами. А также весь цвет шикарного тулузского общества. Словно и не было войны и не требовалось закрепить ее результаты в очередном договоре, который, конечно, будет потом нарушен, но не скоро. А может быть, учитывая полученный сторонами горький опыт, очень и очень не скоро.
Вот прозвучали фанфары, и народ занял места в соответствии с протоколом. Граф и маршал с супругами посредине зала на высоких креслах, галльское дворянство по правую руку от них, кастильская делегация – по левую. Все как положено. Порядок нарушали двое, стоявшие в дальнем конце зала, напротив графа и маршала. Один – дворянин в зеленом плаще боевого мага, второй… о, такое чудо обычно не пустили бы и на порог дворца. Желтые ботинки, чулки и панталоны в белую, голубую, синюю и красную полосы, причем левая и правая штанина различались по расцветке, с бахромой на коленях. Красно-зеленый колет, обшитые перьями широченные рукава и огромная желтая шляпа, украшенная четырьмя страусовыми перьями разных ядовито-ярких расцветок. Заморская птица попугай на фоне этого субъекта выглядела бы блеклым воробьем.
– Дорогие гости, сегодня у нас бал по случаю окончания войны! – открыл торжество граф Тулузский. Кастильцы оценили, что он не сказал о победе над врагом. – Однако начнем мы с торжественной процедуры – награждения героев. Не часто выпадает мне честь вручать награды от имени Его Величества короля Галлии. Сегодня мы чествуем героев крепости Сен-Беа. Лейтенант де Савьер!
Герцогиня впилась взглядом в мага, подошедшего для принятия награды. Молодой человек, лишь немногим старше ее погибшего сына, как и он, учился в Морле. Наверняка они были знакомы, и наверняка именно он убил Иньиго – а кто еще мог его победить? С этого момента она не спускала глаз с лейтенанта, которого наградили именной шпагой с золотой рукоятью. Она даже не обратила внимания на того попугая, которого наградили какой-то наградой, только отметила удивленно-восторженный ропот, прошедший среди собравшихся. В самом деле, что такого особенного мог сделать этот расфуфыренный червяк?
Матери было не до него. Вот он, в пяти шагах, убийца сына. Она не жаждала мести, она хотела посмотреть в глаза. Казалось, что взглянув в них, она поймет что-то важное, сокровенное, что даст возможность жить дальше.
С трудом дождавшись конца церемонии, графиня улучила момент, когда де Савьер вышел в коридор.
– Шевалье, задержитесь, пожалуйста.
– Мадам?
– Я хочу спросить о сыне, это ведь вы убили его.
– Нет, ваша светлость, его убила война, – прозвучал голос сзади.
Резко обернувшись, герцогиня увидела «попугая». Словно заговорил стул, или даже метла, да, именно грязная метла, до которой герцогине и дотрагиваться стыдно. К тому же этот хам посмел смотреть ей в глаза! Быдло не смеет, быдло должно молчать и смотреть в пол, только отвечать на вопросы, коротко и кротко. Быдла вообще не должно быть здесь, но если он что-то знает об Иньиго…
– Позвольте представить, герцогиня, – наконец заговорил де Савьер, – унтер-офицер Ажан, именно он командовал обороной Сен-Беа.
Унтер-офицер командовал, лейтенант подчинялся… какие мелочи, какое это имеет значение, ее интересует сын!
– Никакой унтер не мог убить моего мальчика, только вы, лейтенант!