За это время молодой король освоился на троне и все меньше интересуется мнением матушки при принятии государственных решений. Однако именно личный духовник Екатерины в последнее время активно набирает политический вес. Причем касается это не только карьеры церковной, но и светской – буквально на днях парижский епископ дю Шилле стал членом государственного совета и назначен министром иностранных дел. Вокруг него сформировалась партия вельмож – выходцев из окружения королевы-матери. Основной ее опорой являлись дворяне северных, северо-восточных и западных провинций, чьи владения находятся в зоне аппетитов Кастилии и Островной империи.
В качестве противовеса оформилась партия принцев – родных и двоюродных братьев короля, опирающаяся на крупных феодалов, прежде всего юга и юго-востока страны, не заинтересованных в укреплении центральной власти.
Отдельной политической силой традиционно выступала реформистская церковь, стремящаяся расширить не только политический вес, но и свою экономическую базу.
И еще одну интересную историю рассказал Богарэ. Наемники, ветераны сражения при Фадже, не пожелали расставаться – организовали свою команду, «оригинально» назвав ее «Черный отряд», и берутся не только за охрану обозов, но и за разные «деликатные» поручения. Деньги дерут с нанимателей бешеные, но при этом помимо качества гарантируют и конфиденциальность, а это действительно дорогого стоит.
А вот про Марту мэтр ничего не знал. Видимо, вернув лицо, лихая наемница решила порвать с прошлой жизнью навсегда. Ну что же, господин Ажан, искать вы умеете, вот и постарайтесь. И начните с Амьена, где мать вашего сына и собиралась обосноваться.
Глава XVII
Из Парижа мадам де Ворг со своими спутниками выехала через два дня. Крупный обоз в сопровождении полусотни наемников и эскадрона королевских рейтар направлялся в порт Кале через Амьен.
Эта часть путешествия оказалась на редкость спокойной. Не заметить такой обоз разбойники не могли, но атаковать не решились.
Истосковавшаяся по комплиментам и восхищенным взорам графиня всю дорогу флиртовала с офицерами, впрочем, не переходя грани приличия. Всем было хорошо, кроме Ажана. Нет, прекрасная дама была корректна в рамках дворянских традиций – в упор своего телохранителя не замечала, но и не пыталась от него улизнуть. Но кавалеры! Почему-то шикарные господа решили, что Жан – великолепная мишень, на которой можно продемонстрировать вершины казарменного остроумия. Насмешкам подвергалось все – от одежды и оружия до, простите, интимных подробностей его анатомии. Изящество бегемотов в сочетании с утонченностью кувалды навевали на нашего героя тоску, заставляли постоянно помнить о долге и предстоящей оплате, чтобы, подобно Шарлю Сезару, не свалить от этой благородной компании в другой конец обоза. Но нельзя, контракт, однако.
Два дня он стоически терпел, успокаивая себя мыслями о бренности сущего и необходимости снисходительного отношения к пусть и обидным, но все же мальчишеским выходкам. На третий терпение кончилось.
В одной из придорожных таверн после завтрака, когда обоз готовился к отъезду, Жан обратился к госпоже, вокруг которой как всегда кружили благородные господа:
– Ваше сиятельство, а хотите увидеть удар мастера?
За все время путешествия ее телохранитель первый раз решил похвастаться? Такого графиня упустить не желала!
– Ну что же, Жан, попробуй нас удивить.
Тут же из заранее принесенной корзины были извлечены пять бутылок вина – месть потребовала денег, – поставлены на стол в ряд, и Ажан одним ударом боевой шпаги срубил у них горлышки, да так, что сами бутылки не шелохнулись!
Немая сцена.
Нет, отбить одним ударом горлышко одной бутылки – фокус красивый, но несложный. Просто надо знать, как ту бутылку держать, в какую точку и под каким углом наносить удар. Но сбить сразу у пяти? Да еще стоящих в ряд? Да так, чтобы они не упали? О, для этого надо обладать уникальным глазомером, молниеносным, можно сказать идеальным ударом, железной рукой и стальным хладнокровием! И бутылками, внизу горлышка которых после нехитрой обработки появляется трещина. Тут самое главное, чтобы те горлышки от сквозняка не отвалились.
Только почтеннейшая публика, к счастью, о последнем нюансе не догадывалась.
И все, проблема была решена – Ажан был признан великим фехтовальщиком, насмехаться над которым как-то не комильфо.
Еще одним последствием этого «подвига» стало то, что их путешествие прославилось на всю Галлию под названием «Пьяный обоз». И вовсе не потому, что в нем много пили – впечатленные дворяне, пытаясь повторить трюк, естественно безуспешно, скупали по пути все вино, за которое могли заплатить. Трактирщики на дороге в Кале потом много лет вспоминали, сколько бутылок было куплено и тут же безжалостно и бестолково разбито вошедшими в спортивный раж господами…
Но всякое путешествие заканчивается. По мере приближения к Амьену госпожа де Бомон становилась все тише, стремилась остаться наедине со своими мыслями.
Все-таки встреча с отцом желанна, но и страшит. Много лет назад она пошла против его воли, связав жизнь с неродовитым и небогатым де Воргом. Вначале молодой красавец, на две недели по каким-то делам приехавший в Амьен, обворожил юную графиню остроумием и той непередаваемой легкостью общения, когда едва знакомый человек кажется старым другом, рядом с которым всегда надежно и уютно.
Они познакомились в компании молодых дворян на графском балу. Кто и почему выдал приглашение де Воргу, которого по статусу не должны были на тот бал и близко подпускать, она никогда не интересовалась. Запомнились лишь их танцы и какая-то уютная радость просто от того, что они рядом. Вроде бы де Ворг несколько раз отлучался для разговоров с какими-то мужчинами, но каждый раз возвращался к ней, иногда, правда, чем-то озабоченный.
А затем были встречи, конные прогулки по окрестностям города. Пока отец не заподозрил неладное, после чего устроил дочери грандиозный скандал и выгнал молодого дворянина из города, запретив возвращаться под страхом смерти.
Вновь де Ворг появился в Амьене через три месяца. Израненный, едва живой, он ехал, точнее его везли из кастильской Фландрии в сопровождении одного из виднейших вельмож королевства маркиза де Шутта.
И именно де Шутт настоял на том, чтобы граф разместил шевалье в своем замке, да еще в лучшей комнате, да еще обеспечил уход и лечение. Она случайно услышала этот разговор. Маркиз ни о чем не просил владетельного графа, просто сказал, что этот герой заслужил благодарность своей страны и не следует делать исключение в Амьене. А вот почему он герой – объяснять не стал, да и граф, впрочем, не спрашивал.
Теперь молодые люди виделись ежедневно, а когда де Ворг поправился – просто вместе уехали в Париж. Тогда влюбленная графиня даже не попыталась поговорить с отцом. Зачем? У нее и так все было хорошо. Через месяц была свадьба с любимым, которую неожиданно благосклонно приняло высшее общество, где муж неожиданно оказался своим человеком.
Только через год мадам де Ворг первый раз написала в Амьен. Письма с тех пор и дочь, и отец писали очень вежливые, в которых не было прежнего доверия и тепла. А два года назад супруга неожиданно перевели в Тулузу. У них только что родилась дочь, но де Ворг настоял на отправке ее в Амьен – вроде как неизвестно, что будет на новом месте, так пусть маленькая Тереза поживет под графским присмотром.
Вот так. Будет тяжелый разговор с отцом и встреча с дочерью. И в ожидании этого как-то нет желания болтать ни о чем и хихикать над глупыми шутками.
Только окружающие этого не знали. Господа дворяне решили, что графиня изволили задрать нос, а потому стали держаться от нее на дистанции. Спасибо Ажану – не лез с разговорами, просто был все время рядом.
В Амьене мадам де Ворг, наскоро распрощавшись с новыми знакомыми, поехала к замку. Господи, как же колотилось сердце! Только бы не расплакаться, не выдать волнения, от которого потеют ладони и холодеет спина. Графиня всегда должна быть графиней, поэтому, подъехав к воротам, она представилась стражникам вполне твердым голосом.
– Передайте владетельному графу, что у ворот стоит его дочь!
Что тут началось… Один из стражников опрометью бросился во дворец, старший караула взял лошадь под уздцы, помог спуститься, остальные застыли в почтительном поклоне, впрочем продолжая наблюдать за обстановкой и не выпуская из поля зрения ее спутника – службу охрана знала прекрасно.
В светлом рабочем кабинете, сидя за монументальным дубовым столом, граф Амьенский изучал отчет управляющего. Сколько поступило налогов, сколько потрачено, сколько и куда предстоит заплатить. Та самая работа – неяркая, тихая, которой не принято хвалиться, но именно она составляет суть долга владетельного дворянина. За этим занятием он полностью отстранялся от окружения – не дай бог упустить какую мелочь, которая может вылиться в абсолютно непредсказуемые проблемы. Поэтому и доклад секретаря вначале пропустил мимо ушей. Пришлось повторить. Потребовалось несколько мгновений, чтобы господин вначале отвлекся от дела, потом осознал новость… а потом бросился к воротам как мальчишка!
Но только до выхода из дворца. Затем годами наработанная привычка взяла свое, и к дочери подходил уже мудрый, величественный владыка. И неважно, что в душе бушевал огонь – вассалы и челядь должны видеть, что их господин все знал заранее и ничему не удивляется. Только обнял дочь так, что ребра чуть не хрустнули, ну так со стороны этого не видно. Обнял, пригласил в дом для семейного разговора – все степенно, все уравновешенно.
Однако графиня нарушила идиллию – порывисто оглянулась на Жана, спокойно стоявшего у ворот.
– Отец, подождите, – граф удивленно поднял бровь, – я должна рассчитаться с охранником.
– С этим? – он посмотрел на Ажана, как смотрят на котенка, нагло усевшегося на господском пути. И то сказать, ожидать, чтобы господин узнал в полуседом простолюдине с изуродованным лицом симпатичного молодого дворянина, которого когда-то приглашал на службу – это из области сказок менестрелей.