– Я сначала пытался ставить на рэйлинги несколько автомобильных допфаркомплектов, – набрасываясь на китовое мясо с жадностью давно не евшего человека, ответил Олег. – Вот это вкуснятина! Но ни фига было не видно, и стекло трескалось от попадания воды и перегрева. А вас нащупал фараискателем мощным, с фокусированным лучом. Приготовился. Надеялся, что назад поплывете. И сработало же. Вы-то меня как – увидели или радаром?
– Пеленгом. Продолжай, – кивнул Тарас.
– Так вот, я оказался в бункере.
– Гражданском или военном?
– Военном. В мирное время его использовали для нужд народного хозяйства, а как жареным запахло, перевели в специальную готовность за двенадцать часов.
– Чей он?
– Местный, конечно же. Все как чуяли что-то. Напряжены были. На момент удара там помимо нескольких русских была часть подразделения специальных операций сухопутных войск Дании – корпуса егерей. Их по всему Копенгагену разбросали. Всего около двадцати человек. Часть корпуса морских пехотинцев и часть подразделения «Сириус», из пары десятков арктических коммандос, которые накануне ожидали заброски в Гренландию.
– Прямо тусовка каких-то Рэмбо, ха, – фыркнул Треска.
– Это получается немного больше полусотни душ, – подсчитал Тарас. – А остальные? Дети, женщины?
– И они есть. Из тех, кто вовремя оказался поблизости. Немного, конечно. Но со временем обжились, притерлись. Живность кое-какую завели, из той, что с поверхности удалось привести, пока фон окончательно не установился. В первые дни после бомбежек сходили в большой поход в зоопарк, пока другие не очухались и не позарились. Успели добыть несколько коз, свиней, кое-какую птицу… Действовали быстро, чтобы животные не разбежались. Так получили мясо и необходимый белок. Грибы опять же. Ну и мальцы через какое-то время пошли. Как-то жили до поры. Сейчас примерно где-то человек триста с гаком.
– Это нормативная вместительность бункера?
– Нет. Нормативная шестьсот. Часть помещений отвели для ферм по культивированию мицелия, часть под животных, еще часть под склады. Но помимо техники и коммуникаций еще достаточно места. Это-то, кроме ресурсов, скорее всего, чужаков и приманивает.
– Насколько я слышал, – подал голос Батон, – корпус егерей отвечал за антитеррористическую деятельность.
– Да, – кивнул Олег. – Он был создан для ведения партизанской войны, особой разведки, ну и разные операции проводил по борьбе с терроризмом. Еще занимался информационными операциями, типа психологической войны, участвовал в гуманитарных программах ООН и НАТО… В общем, с одеждой и провиантом на первое время нам сказочно повезло.
– Так. Понятно, – Тарас побарабанил пальцами по столу. – Допустим, с этим разобрались. Но какого лешего ты поперся в море? Один, да еще на такой посудине?
– Чтобы вас перехватить.
– Поясни.
– Слушайте, – отер губы Пушкарев. – Вашу лодку несколько месяцев назад запеленговали радары нашего убежища.
Моряки некоторое время обдумывали услышанное.
– Так вы нас засекли, когда мы только начинали свой путь к Антарктике! – первым вслух удивился Савельев. – А почему не вышли на связь? Не сигнализировали?
– Списали это на возможный сбой техники, – сокрушенно вздохнул Олег. – Вы же, не останавливаясь, мимо прошли. Раз – и все. Показания не повторились. А вот сейчас снова.
– Сколько времени ты провел на поверхности? – задал новый вопрос Тарас. – У вас сильный фон?
– Терпимый более-менее, если долго не светиться, – немного уклончиво ответил Пушкарев. – А плыл я где-то с час. И перед этим пробежка поверху. Так что плюс-минус…
– Да он облученный весь! – ахнул Треска. – Заразу нам притащил!
– Угомонись, – снова одернул кока старпом. – Мы же дезинфекцию провели.
– Чистый я, – вступился за себя Олег и, покончив с остатками мяса, отодвинул тарелку. – Ух, спасибо.
– Так зачем тебе понадобилось нас останавливать?
– Беда у нас, ребята, – Пушкарев хмуро оглядел собравшихся. – И серьезная. Сразу после пеленга вашей лодки на бункер напали. Мародеры пришли предположительно со стороны Копенгагенского метро.
– Мародеры? – уточнил неторопливо перебиравший четки Мигель. – Раньше, до войны, здесь проживала примерно четверть населения Дании, полтора миллиона человек. В каких-то других подземных коммуникациях остались еще выжившие?
– Так точно.
– Метро, слышал? – прошептал Треска, многозначительно посмотрев на Паштета. – Я же говорил.
– Так оно же не наше, – тихо возразил тот. – Откуда мы знаем, что там? Он ведь сам сказал – предположительно.
– Если только лапшу на уши опять не заворачивает, – кок снова недоверчиво покосился на Пушкарева.
– Долго в этот раз собирались, – продолжал рассказывать Олег. – Мы на какое-то время и думать о них забыли. Хоть и знали, что некоторые из чужих уже давно положили глаз на стратегическое назначение убежища. Это не первое нападение – ранее отдельные группировки из тех, что помельче, предпринимали попытки захвата, но нам удавалось от них отбиться.
– А чего в этот раз не получилось? – спросил Батон. – С твоих слов, бункер наполнен отборными спецназовцами, так почему не смогли дать отпор? С огнестрелом проблемы? Или мужики истощали?
– Так-то оно так… С пушками порядок, да и ребята матерые у нас есть. Но многие уже списались либо по возрасту, либо по болезни. Без этого в нынешние времена не обходится. Хочешь, не хочешь, а в рядах бреши. Новые бойцы медленно подрастают. А пришлые словно решили этим воспользоваться и нагрянули в самый неподходящий момент, объединив свои силы.
– Сколько их?
– Человек сорок-пятьдесят.
– Многовато. Но все равно, вас же было больше?
– Не так уж и намного. Взяли врасплох. Вдобавок были хорошо вооружены и действовали быстро. Явно готовились и рассчитывали на помощь изнутри. И нам против них выстоять не удалось.
– Помощь изнутри?
– У нас оказался предатель.
– Они подошли по поверхности?
– Да. Со стороны Каструпского аэропорта. Бункер сообщается с подземкой всего одним тоннелем, и мы в свое время позаботились, чтобы о нем не было известно извне. Это один из самых молодых метрополитенов мира, полностью автоматизированный. Проекты сдали в эксплуатацию еще в первом десятилетии двадцать первого. Ничего, естественно, как следует не успели подготовить. Но проход спрятали.
– Понятно, – нахмурился Батон. С каждой новой подробностью рассказ подобранного русского звучал все страннее. – И как же вы пустили их внутрь?
– Они назвались вольными караванщиками. Все отличительные знаки были на месте. Такие часто кочуют по территории Дании. Торгуют, побираются на руинах, раскапывая то, что еще может сгодиться на продажу или обмен. У нас сейчас цинга, а они предложили помощь.
– Сколько наружных входов в ваше убежище?
– Два, – ответил Пушкарев. – С севера и с юга.
– С какого они пришли?
– С южного.
– Они знали про второй?
– Никто этого не ожидал. Он замаскирован и расположен на достаточном удалении.
– И все-таки?
– В том-то и дело, что у нас оказался крот. Не знаю, каким способом ему удалось вступить с ними в сношения, но пока мы разбирались у южного входа, он каким-то образом смог усыпить дежурившую смену из трех человек и открыть северные гермоворота.
– То есть выходит, вас атаковали с обеих сторон? – переспросил Тарас.
– Да, – тяжело кивнул Олег.
– В таком случае, если все выходы были отрезаны, то как тебе-то удалось бежать?
– Хороший вопрос, – оживился Треска.
– Когда шухер начался, я в диспетчерской был. Вас как раз запеленговали. И как тревога началась, через вентиляцию на поверхность выбрался.
– И сразу уже в химзе, да с оружием, – ехидно вставил Треска. – А там уж и лодочка готова?
– Согласен, – нахмурился Тарас. – Больно гладко у тебя все получается, не находишь?
– Запасная химза и стволы у меня всегда в заначке в тайнике на поверхности, – не растерялся под обличительными вопросами Пушкарев. – В отряде наружников я. Сталкерю время от времени. Без этого никак, сами знаете.
– А лодка откуда? – прищурился Треска. – Еще навешай, что ты рыбак!
– Почти угадал. Она нужна нам для сообщения между нашим островом Амагер с островом Сальтхольм, это к востоку.
– А что на нем? – Мигель внимательно следил за рассказчиком. – Тоже выжившие?
– Небольшая община. У них не такой высокий фон. Они промышляют рыбой, и мы с ними иногда общаемся.
– А почему именно по воде, тут же несколько километров по поверхности? – задал вопрос Савельев. – Между островами вроде был подземный тоннель, разве нет?
– Да уж, мы из-за него тоже порядком понервничали, – буркнул Тарас[1].
– Завален, – с досадой отмахнулся Пушкарев. – Мы несколько раз выходили на разведку, и думать нечего, чтобы разобрать. Так что только на лодке. Иначе никак.
– А если бы мы обошли остров с другой стороны? – прищурился Тарас. – Откуда ты знал, что мы пойдем обратно опять через Дрогден, а не другим путем?
– Так только в этом месте пролива Эресуннский мост между Амагером и островом Пеберхольм идет под водой, – отвечал Олег. – А между Пеберхольмом и шведским Мальме основной центральный пролет для судов разрушен. Мост обстреливали. И между уцелевшими опорами, засыпанными обвалившимся полотном, вы бы не протиснулись. Поэтому плывя мимо нас в первый раз, вы не могли пройти никаким другим путем. Хоть Дрогден и в мирные времена был достаточно опасным для судов, я уже не говорю про лодку таких размеров.
Эресуннский мост помнили все. Это была вторая остановка в начале пути в Антарктику после встречи с Палычем и Соляриком на плавучей буровой Д-6.
Когда «Грозный» замедлил ход, выбравшиеся на палубу моряки осмотрели преградившего им дорогу огромного покосившегося исполина, превратившегося после Последнего удара в одно протяженное надводное кладбище.
Покореженные вагоны электричек, сотни застывших, изъеденных морским ветром и ржавчиной, выкрашенных в серый цвет остовов автомобилей, видных тут и там на куцых, чудом уцелевших фрагментах подвесного когда-то четырехполосного полотна. Оба подхода к трем стосорокаметровым вантовым секциям были разрушены, несущие пилоны тоже не уцелели.