«Terra Nigra» берет в селекционную программу большое количество сортов не только потому, что стремится вывести новые цвета и формы, которые станут модными через семь лет, – эта задача в любом случае почти невыполнима. Компания отбирает растения по другим характеристикам, необходимым для успешности на рынке. Будет ли растение устойчивым к серой гнили – ужасному грибковому заболеванию, которое поражает лепестки, оставляя на них безобразные серые пятна? Будет ли оно компактным, чтобы как можно больше кустов поместилось на гектар теплицы? Сколько будет давать цветов в месяц? Насколько легко уже срезанные цветы будут переносить упаковку и пересылку? Когда рабочие будут обрывать нижние листья и подрезать стебель, сортируя по длине, насколько серьезными будут повреждения? Будут ли опадать лепестки?
Периодически я замечала розы без шипов. Я спросила Петера, какие покупатели интересуются такими сортами. Может быть, невесты, которые боятся порвать вуаль? «Нет, – ответил он. – Это скорее требование цветоводов. Сейчас на цветочном производстве розы выращивают на конвейере и не рабочий подходит к розе, а она сама к нему подъезжает. Растения перемещаются автоматически. Если у розы слишком много шипов, они могут повредить листья соседнего куста. В итоге это может привести к распространению заболеваний и снижению урожая. Так что розы без шипов в первую очередь выгодны цветоводам. Кроме того, это снижает стоимость рабочего труда. Собрать в пучок розы без шипов можно в два раза быстрее. Однако я думаю, что покупателям до сих пор нравятся шипы. Они часть того, что делает розу розой. Будет ли роза без шипов прежней?»
В теплице с розами было слишком тепло и сыро. У меня запотели очки и объектив. Петер чувствовал себя как дома в этом тепличном климате, но, заметив, как я сникла, пройдя через несколько рядов роз, он подвел меня к открытому окну, чтобы я могла высунуться и подышать воздухом. Над розами висели распылители серы, включающиеся ночью. Это наименее токсичный способ борьбы с плесенью. Желтые липкие ловушки поджидали любую тлю или белокрылку, осмелившуюся залететь в теплицу. Розы были высажены в удивительно маленькие контейнеры: их корни были втиснуты в пластиковые кубы с минеральной ватой высотой всего около десяти сантиметров. Каждое из растений, по размеру не отличающееся от тех, что были у меня в саду, тянулось из этих крохотных кубов, давая обильную листву благодаря постоянному притоку питательных элементов к корням. В замкнутом, заполненном горячим паром пространстве теплицы мне казалось, что я чувствую скорость, с которой безостановочно растут эти кусты. Создавалось впечатление, что обычная жизнь розы: транспирация, фотосинтез, рост листьев и веток, распускание бутонов и созревание плодов, – в этом парнике поставлена на скоростную перемотку.
Я вышла из теплицы вслед за Петером, и мы вернулись обратно в офис. Пока мы шли, я размышляла, как все обернулось для роз. На протяжении веков они считались чем-то прекрасным, диким и романтичным. Постепенно, сначала используя самые простые методы, люди начали их культивировать, отбирать по яркости, цвету и изяществу формы, потом сообразили, как выращивать розы в помещении, и заставили расцветать посередине зимы. Но только в последнее столетие цветы стали лабораторными крысами, предметом научного эксперимента. Сейчас идеальная роза – это та, что может расти на фабрике и выращиваемая машинами. Она создана, чтобы соответствовать требованиям продавца, а не желаниям влюбленного. Изменилось ли при этом что-нибудь для роз и для меня? Жива ли еще романтика? Я начала было расспрашивать Петера, что он думает о роли массового производства роз в искусстве соблазнения, но говорить о розах ему уже надоело. Он быстро сменил тему и перешел к своему новому проекту.
«Пойдемте, взглянем на еще одну теплицу, – предложил он. – Мы начали высаживать садовый лютик [ранункулюс]. Думаю, от него стоит ожидать хорошего урожая. Он отлично цветет, когда холодает». Цветоводы любят находить несезонные цветы, которыми можно занять простаивающие теплицы. В частности, я заметила, что «Terra Nigra» выращивает пуансеттии («Рождественские звезды») в одной из теплиц, чтобы место не пустовало, а персоналу было чем заняться. Растения, которые выдерживают более низкие температуры, позволяют существенно сэкономить на электричестве, что делает их более выгодными. Кроме того, некоторые цветы своей формой могут напоминать другие, более дорогие и известные. Например, ранункулюсы и эустомы обязаны своей популярностью пионам и розам. Добавление ранункулюсов к пионам или эустом к розам позволяет собрать более крупный монохромный букет за меньшие деньги.
Но Петер и не думал сравнивать ранункулюс с розами или пионами, несмотря на то что они похожи своей растрепанностью и формой. «Включив воображение, его можно сравнить с герберой, – сказал он. – У ранункулюса тот же спектр оттенков, и его тоже можно размножать лабораторным способом». Другими словами, ранункулюс технологически подходит «Terra Nigra». Одно это делает его подходящим вариантом.
«Как вы планируете собирать урожай? – спросила я. – Эти цветы можно срывать, как герберы, или придется срезать?»
Он покачал головой. «Срезать. К сожалению, их надо срезать. Но это не такая уж большая проблема. Мы сейчас разводим и отбираем сорта, и, может быть, через несколько лет у нас будет свой каталог ранункулюсов».
Цветоводы работают преимущественно на будущее. В ноябре они думают о Дне святого Валентина. На выставке в 2005 году они думают о том, что будут растить в 2007-м. Для цветоводческой и селекционной компании вроде «Terra Nigra» продукт, который сегодня выглядит многообещающим, пойдет в реализацию через два года, а может, через пять или семь лет. Единственный вопрос – понравится ли он публике, когда появится на рынке?
Ранним вечером я покинула офис Петера, чтобы сесть на автобус, возвращающийся в Амстердам. Я вернулась как раз вовремя, чтобы успеть пройтись по плавучему рынку «Сингел» до закрытия. Этот рынок ориентирован на туристов. Каждый магазинчик продает дешевые голландские сувениры вроде фигурок керамических мельниц и магнитов на холодильник в форме домов у канала. Сетки с тюльпанными луковицами местным жителям продают по одной цене и по другой, включающей доставку и сельскохозяйственное свидетельство, – туристам. За наличные можно купить букеты, которые поутру выставляют из холодильников на улицу, где они проводят весь день. По голландским меркам тут сложно найти что-то стоящее, только самые дешевые цветы, которые на этой неделе за бесценок выбросили на аукцион. Тем не менее, именно здесь публика голосует монетой. Насколько надоели подсолнухи? Стоит ли снова пускать в продажу гвоздики? Останутся ли в моде цветы зеленого цвета? Как насчет мака, нитевидных амарантов или пурпурных, красных и абрикосовых ягод садового зверобоя? Продавать или не продавать? Асклепия, или ваточник, приобретает все больше и больше популярности в Голландии, но окажется ли это растение востребованным в Штатах? В конечном счете решают покупатели. Цветоводам остается только надеяться, что их предположения скорее окажутся правильными, чем неправильными.
Цветочный рынок «Сингел» – нечто вроде микрокосма в цветочной индустрии. Здесь можно приобрести десяток стеблей, которые продаются миллионами всего лишь в нескольких километрах отсюда. Когда я там была, луковицами гиацинтов и нарциссов торговали по евро за штуку. Я купила сетку с сотней тюльпанных луковиц разных сортов, которую выслали мне в Штаты, всего за сорок евро. Я нашла на распродаже пучок гербер «Terra Nigra» и понесла их на кассу, где кассирша сказала мне: «Не наливайте слишком много воды. Они этого не любят». Позже, в отеле, портье, увидев меня с герберами, тоже напомнил: «Дюйм или два воды, не больше!» Кто угодно в Голландии объяснит вам, что стебель герберы быстро поглощает воду, поэтому их не стоит ставить в полную вазу, иначе они быстро завянут. Судя по всему, в государственные приоритеты Голландии входит, чтобы герберы стояли в вазе как можно дольше.
Несмотря на использование высоких технологий и мировой рынок рядом с городом, цветы в Амстердаме до сих пор не утратили своего романтического ореола. Глядя на рыночные тюльпаны, горшки с геранью на подоконниках, розы, свисающие с руля велосипеда, я не могла поверить, что цветы лишились своей магии. Даже в наши дни, когда сами цветоводы называют фермы производством, герберы сотнями разводят в лаборатории, чтобы отправить в Боготу и Кению, – все равно, когда идешь по плавучему рынку в Амстердаме, в пучке желтых подсолнухов или букете сладко пахнущих нарциссов чувствуется что-то волнующее, чему сложно противостоять.
Быть может, Голландия и является родиной цветочной торговли, но даже голландская изобретательность не может соревноваться с идеальным климатом, дешевой рабочей силой и минимальными законодательными ограничениями, которые существуют в Африке и Латинской Америке. Последние несколько лет «Dole Food Company»[46] скупает в Колумбии хозяйства, выращивающие цветы на срезку, намереваясь применить свою всеобъемлющую комплексную стратегию (она владеет землей, грузоперевозками, перерабатывающими предприятиями, оптовыми торговыми центрами и дистрибьюторами) и в цветочной индустрии. Их идея заключается в том, чтобы покупатели, заходя в «Safeway», спрашивали букеты от «Dole». По мнению Питера Морана, исполнительного вице-президента Общества американских флористов (ОАФ), этого еще не случилось только потому, что людям не нужны типовые, неотличимые друг от друга букеты. «Цветы – это не биг маки, – сказал мне Питер. – Люди хотят верить, что они покупают что-то уникальное, выращенное и созданное специально для них. Им не нужно, чтобы в каждом супермаркете по всей стране продавалось одно и то же».
Я вернулась домой в Калифорнию, но еще до того, как пришла моя голландская посылка с тюльпанами, намечалась «Agriflor» – латиноамериканская выставка цветоводства. Я села на самолет в Хьюстон, а оттуда полетела в Кито (Эквадор), чтобы взглянуть на один из дальних рубежей цветочной торговли.