Глава 6Цветы на экваторе
Кито – когда-то величественный и пышный, а сейчас пребывающий в некотором упадке колониальный город. Он ниспадает, словно складки шали, по склонам вулкана Пичинча, изящно соскальзывая с гор в долину. Я не ожидала, что полюблю Кито, просто так получилось, что именно он оказался ближе всего к основным цветочным хозяйствам Эквадора, и тем не менее я влюбилась. Кито сочетает в себе сладость упадка и в то же время неожиданную жизненную силу. Это город, исполненный восхитительных противоречий, город добрых, щедрых людей и таинственных старинных обычаев. Сразу за огромными площадями в колониальном стиле ютятся крохотные темные магазинчики, где продаются самые дешевые на свете туфли и невероятно соблазнительная горячая домашняя еда, которую, как я знала, пробовать приезжим сразу не стоило. С холма под названием Эль Панесийо (что означает «Ломоть хлеба») смотрела невероятных размеров статуя Богоматери Китской. Казалось, она излучает на город потоки небесной благодати.
Однако найти в Кито букет цветов оказалось непростой задачей. Хотя Эквадор поставляет по всему миру розы класса люкс, а вклад цветочной индустрии в экономику все растет, это не та страна, где жители покупают цветы. В первые два дня по приезде, пока я прогуливалась по городу и пыталась акклиматизироваться к высоте почти в три тысячи метров над уровнем моря, мне не встретилось ни одного цветочного магазина. Не было даже уличных торговок цветами. На рынках старого города продавались побитые или, наоборот, отполированные до блеска жестяные кастрюли, древние телевизоры, устаревшие пособия по ремонту автомобилей и мешки с сушеными бобами, но только не цветы. Даже в прелестном парке Эль-Эхидо, расположенном в дальнем конце недавно отстроенного туристического района Хуан Леон Мера, никто не торговал цветами, хотя там можно было приобрести разные сувениры: перья, разрисованные уличными сценками, шали ручной вязки, домашнее мороженое. Наконец рядом с церковью я нашла цветочный лоток. Там я купила туберозу, которую носила с собой весь день, поднося ее к носу каждый раз, когда натыкалась на человека, опорожняющегося прямо на улице. Для мужчин, оказавшихся в Кито, весь город – писсуар. Где оставить свою метку, можно догадаться по запаху.
Я остановилась в шокирующе чистом и современном отеле «Марриотт», расположенном на самом краю туристического района. Лобби отеля было отделано мрамором. Имелся бассейн с подогревом, где мы с мужем плавали каждый вечер после захода солнца (на экваторе солнце встает в шесть утра и заходит в шесть вечера независимо от времени года). В небольшом безликом отельном бистро мы ели пиццу и местную версию «locro de papa» – национального эквадорского супа из картошки и сыра, иногда с добавлением большого куска авокадо, плавающего в центре тарелки.
Я старалась не оставаться в отеле, предпочитая спускающийся вниз, но комфортабельный туристический райончик неподалеку, где располагались дешевые интернет-кафе, неожиданно хорошие забегаловки с индийской и китайской кухней, множество баров, несколько небольших аптек и книжных магазинов. Именно там я наконец обнаружила настоящую «florería» – крохотный магазинчик, в который одновременно могли зайти от силы три или четыре человека. Здесь продавались настоящие эквадорские розы прямо от поставщика, а в небольшой холодильной витрине стояли топорные, сделанные без воображения цветочные композиции из роз и гвоздик.
Было неясно, кто покупает эти цветы. Я редко встречала других постояльцев «Марриотта» настолько далеко от отеля, а обитателями этого района были в основном небогатые студенты-путешественники. Но я все равно зашла внутрь и выбрала несколько роз, персиковых, с зеленоватыми кончиками лепестков. Розы были далеко не первой свежести, почти потерявшие товарный вид, но мне было все равно. Я собиралась отнести их в отель и поставить в вазу со льдом, а еще мне был нужен предлог, чтобы поговорить с владельцем.
Я заплатила пять долларов за цветы. В благодарность за покупку владелец, который был совсем не прочь поболтать, хотя и попросил не называть его имя, облокотился о прилавок и проговорил со мной добрый час. За все это время в магазин никто больше не заглянул. Мой испанский оставлял желать лучшего, а хозяин, как большинство эквадорцев, почти не говорил по-английски, но мы как-то понимали друг друга. Это был широколицый мужчина лет пятидесяти, с редеющими волосами, тяжелыми веками и глубоко посаженными глазами, которые внимательно следили за мной поверх очков.
То, что он рассказал, я слышала и до поездки в Эквадор. В этой небольшой стране выращивание цветов стало основной сферой деятельности, постепенно поднявшись до третьей по значимости индустрии после нефтяного и бананового бизнесов. По словам хозяина, цветочные плантации штампуют предметы роскоши, абсолютно не нужные местному населению – в отличие от бобов или молочного скота, которые могли бы потребляться в стране. При этом цветочный бизнес использует такие важные ресурсы, как вода и плодородная земля. Таким образом, не только те, кто трудится в цветочной индустрии, становятся менее самодостаточными: обрабатывая розовые плантации, а не свои поля, самодостаточность теряет вся страна. Когда Соединенные Штаты хотят пересмотреть условия торговых соглашений с Эквадором, они используют цветы в качестве рычага давления. «Штаты говорят нам: вы не можете облагать таможенными пошлинами наши молоко и кукурузу. А если будете, то мы введем пошлины на ваши цветы, – рассказывал флорист, переходя на ломаный английский, чтобы убедиться, что я его точно пойму. – Как это называется, когда я хватаю кого-нибудь из твоей семьи и не возвращаю, пока не заплатишь?»
«Киднеппинг? – предположила я. – Взятие заложников?»
«Точно, – ответил он, – взятие заложников. Наши цветы у них в заложниках. Поэтому мы берем ваши молоко и кукурузу. А что насчет наших собственных фермеров? Теперь они не производят молоко и кукурузу. И в плане продуктов мы зависим от США».
Отношения Штатов и Эквадора уже давно весьма нервные. В 2001 году Эквадор отказался от своей валюты – быстро девальвирующегося сукре, и теперь вся торговля идет в долларах. Тысячные банкноты сукре все еще можно купить в магазинах как сувенир, за несколько центов. Это ставит финансовую ситуацию в стране в неприятную зависимость от политики США. Если доллар падает по отношению к евро, эквадорцы вынуждены больше платить за машины или оборудование для теплиц, которые они закупают в европейских странах. Сделав доллар своей валютой, они связали себя, к счастью или сожалению, с финансовым будущим США.
Накануне ночью в своем номере я смотрела дебаты кандидатов в президенты США перед выборами 2004 года, посвященные внешней политике. Флористу, с которым я разговорилась, было удивительно, что никто вообще ни разу не упомянул Латинскую Америку. Когда я сказала ему, что большинство американцев понятия не имеют, что Эквадор использует доллар в качестве валюты, и тем более не подозревают, что розы, которые они покупают в супермаркетах, выращены в этой стране, он просто затряс от изумления головой. Мне хватило совсем немного времени, проведенного в Эквадоре, чтобы Штаты начали казаться большим неуклюжим слоном, не обращающим внимания на крохотных птичек вроде Эквадора, которые, наоборот, не сводят с него глаз.
Мой собеседник считал, что развитие цветоводства – не самый лучший путь в светлое будущее для родной страны и сограждан. По его словам, работа в цветочной индустрии – это тяжелый, низкооплачиваемый труд, сопряженный с постоянным риском взаимодействия с токсичными веществами. «Думаете, рабочим начинают платить больше, если дела идут на лад? – поинтересовался он. – Как бы не так. Вся прибыль достается владельцам». Я слушала его, кивая; все было именно так, как я думала. Цветочные плантации загрязняют реки и эксплуатируют рабочих. У эквадорской розы, прекрасного цветка, такая ужасная история. Этот припев я слышала в Штатах до отъезда и не ожидала услышать здесь ничего нового.
Однако за все мое пребывание в Эквадоре именно с этой версией происходящего я столкнулась всего лишь раз. В конце концов, я приехала на торговую выставку, где цветочная индустрия предлагала только лучшее. Но даже отбросив мнение представителей индустрии, я была удивлена тому, сколько людей – водители такси, ремесленники, плетущие на продажу коврики для туристов, официанты в кафе и даже сами работники ферм – не считали цветоводство абсолютным злом. Возможно, этот путь был непростым выбором из небольшого числа сомнительных вариантов, доступных стране с экономическими трудностями, поэтому большинство не торопилось язвить по этому поводу.
Давайте попробуем на минуту отвлечься и вспомнить, как цветочная индустрия перебралась в Латинскую Америку. Цветоводы Соединенных Штатов многого достигли в промежуток между Второй мировой войной и 1960-ми годами. Они придумали, как наладить быструю перевозку цветов по стране, что позволило перенести цветочные фермы в более подходящий климат. После войны теплицы перестали отапливать углем и начали топить нефтью или природным газом. США переживали экономический подъем, и почти все цветы выращивались местными цветоводами. Мы были нацией, которая носила букеты на корсажах, осыпала парады дождем из гвоздик и заказывала к званым обедам тематические цветочные украшения.
Затем некая группа бизнесменов обратила свое внимание на Колумбию, осознав, что в этой стране идеальный климат для выращивания цветов, дешевая рабочая сила и почти полное отсутствие экологического законодательства. Одним из этих бизнесменов был Томас Келлер, получивший степень МБА[47] в Гарварде и имевший опыт работы с экспортом в Кении. В Колумбию он приехал, тоже интересуясь экспортом, но без представления о том, что же лучше экспортировать. Здесь он встретил калифорнийского цветовода, который небезосновательно боялся, что грядущий рост цен на землю и коммунальные услуги в Калифорнии снизит прибыль от разведения цветов. Эти двое, найдя еще двоих партнеров, основали компанию под названием «Floramerica