Мы миновали строящийся терминал «United Airlines». По словам Банни, аэропорт все время приходится расширять. «Сюда летает огромное количество авиакомпаний. На прошлый месяц насчитывалось девяносто семь. Очень много перевозчиков из Латинской Америки. Причем некоторые сегодня еще работают, а завтра – раз – и уже обанкротились».
В вопросах доставки грузов Банни действительно разбирается. Ей довелось поработать в морском порту, где она занималась расчетом тарифов и логистикой грузовых перевозок. «Мне названивали с вопросами из судоходных компаний: как перевезти что-то в Сиэтл? Приходилось вычислять местные транспортные расходы на доставку груза к железной дороге, договариваться с грузовыми и железнодорожными компаниями по всей стране. Рассчитав маршрут и запустив их с FEC Railroad[53], я выводила их на «Norfolk Southern», «CSX», затем на «Burlington Northern»[54]. Можно было подумать, что она рассказывает об увлекательном приключении. «Было прикольно, – продолжала она. – Но в аэропорту еще интереснее. Транспортная индустрия здесь двигается семимильными шагами». Сама Банни в настоящий момент работает с авиалиниями, обеспечивая бесперебойную логистику прилета, разгрузки, погрузки и отлета.
Мы заехали в туннель под действующей взлетной полосой. Сверху грохотали самолеты. «Шестьдесят пять процентов нашего груза прилетает грузовыми самолетами, которые, как правило, переоборудованы из пассажирских, – рассказывала Банни. – Цветы тоже доставляются так, особенно в высокий сезон. Исключение составляет “American Airlines”, у которой нет грузовых самолетов. Она забивает цветами все грузовые отсеки пассажирских. Именно поэтому люди могут взять только два чемодана. Компании нужно место под груз – за него хорошо платят».
Мы выехали из туннеля и покатили по бетону, покрытому пересекающимися желтыми и белыми линиями. Банни следовала за линиями одного цвета, потом другого, проезжала мимо погрузчиков и выруливающих самолетов, повинуясь каким-то правилам, которые я не могла понять. «Это активная рулежная дорожка», – пояснила она, пока мы ждали, когда прямо перед нами взлетит самолет. За ней виднелось несколько приземистых бетонных строений. Именно сюда вместе с остальным скоропортящимся грузом прибывали цветы. «То, что мы сейчас видим, называется привокзальной площадью аэропорта, – объяснила Банни. – Сюда может приехать кто угодно. Вон там находятся ворота для грузовиков. На каждые трое ворот привокзальной площади приходятся одни с воздушной зоны. Эта зона закрыта для публики. Там расположены склады, хотя это неверное слово. На самом деле это хранилище транзитных грузов. Если какой-то груз можно просто положить на склад и ему ничего не будет, то доставлять его по воздуху совсем не обязательно. Можно отправить кораблем, а не самолетом».
В Майами было прохладное, пасмурное утро. Когда я представляла, что приеду во Флориду в феврале, чтобы посмотреть на латиноамериканские цветы, я воображала взрыв красок: тысячи красных роз, сотни пурпурных гвоздик, синее небо, белые пляжи, розовые отели в стиле ар-деко. Вместо этого я сидела на серой взлетной полосе рядом с серым зданием под серым небом. Грузовые самолеты на стоянке воздушной зоны соответствовали описанию Банни: минимальной комплектации, без логотипов компании. Их иллюминаторы были заделаны, поэтому самолеты выглядели так, как будто у них были повязки на глазах. Я знала, что должна сфотографировать это место, чисто для справки. Но смогу ли я спустя месяцы вспомнить, что было изображено на этой фотографии?
Остается только гадать, могли ли фермеры, сто лет назад занимавшиеся разведением цветов, представить, что их товар отправится путешествовать по всему миру. В начале XX века цветы паковали в картонные коробки или заворачивали в старые газеты, затем грузили на телегу и везли на железнодорожную станцию. Поскольку холодильников не было, фермеры вынуждены были ориентироваться на погоду, ожидавшую цветы в дороге, и отправлять только самые стойкие, способные выдержать жару и мороз. К 1910 году наиболее передовые хозяйства начали использовать автомобили для транспортировки цветов из теплицы на рынок, а в 1920 году появились автобусные экспресс-маршруты. Затем постепенно стали использовать грузовые рефрижераторы. Все изменилось после Второй мировой войны, с появлением воздушного транспорта. В 1944 году «Florists’ Review» сообщила о новых возможностях, которые открывались перед калифорнийскими цветоводами с появлением грузовых аэроперевозок: «Идея сбора урожая цветов после полудня и доставки их наутро на прилавки Нью-Йорка или других рынков Восточного побережья обещает сложно осуществимую, но очень увлекательную торговую перспективу».
Могу представить, как в 1950-х годах цветовод упаковывает свой товар в холодную мокрую газету или сухой лед и стоит в аэропорту, глядя, как цветы исчезают в грузовом отсеке самолета. Должно быть, эти люди чувствовали, что наступает новая эра, и так оно и было. Однако вряд ли они могли представить себе сопутствующие проблемы. Едва ли фермер из 1950-х был способен вообразить самолет на посадочной полосе в Майами, набитый эквадорскими розами. Банни потушила окурок и выдохнула последнюю струю дыма. «Ладно, – сказала она. – Пойдем, взглянем на цветы».
Большинство скоропортящихся товаров улетает из Латинской Америки последним вечерним рейсом: остывающий воздух облегчает взлет самолетов при большой высоте над уровнем моря, как в Кито. Кроме того, вечером у хрупкого груза меньше шансов застрять на раскаленной взлетной полосе в ожидании своей очереди. Примерно в четыре утра эти самолеты приземляются в Майами, к десяти утра груз проходит инспекцию и готов к дальнейшей отправке. Мы с Банни приехали в районе девяти утра, когда бо́льшая часть цветов, прилетевших этим утром, уже покинула аэропорт.
Припарковавшись со стороны воздушной зоны, Банни помахала удостоверением перед охранником на входе. Рядом с U-образным зданием стояло четыре или пять самолетов. Вокруг сновали рабочие на вилочных погрузчиках, подхватывая разгружаемые паллеты и увозя их на склад. Один из самолетов был уже почти пуст. Банни кивнула в его сторону, и очень скоро я уже карабкалась за ней на борт по металлическому трапу.
Если вы когда-нибудь видели в кино, как из военного самолета с парашютом выпрыгивают десантники, то у вас есть примерное представление того, как устроен изнутри грузовой самолет. Впереди, рядом с кабиной, нет камбуза – только откидные сиденья с ремнями безопасности для членов экипажа. В салоне нет ни пассажирских сидений, ни багажных полок, ни индивидуального освещения, ни кнопок вызова бортпроводника. На полу металлическое покрытие с резиновыми прокладками и рельсы, по которым передвигают паллеты. Иллюминаторы закрыты листами железа или стеклопластика. Над головой блестит теплоизоляция, отражая свет люминесцентных ламп. Паллеты с коробками цветов, упакованные в пластик и закрытые сеткой, одну за другой выкатывают из самолета и ставят на подъемник, опускающий груз на землю. Там его подхватывают рабочие на вилочных погрузчиках и увозят на склад. Провожая взглядом проезжающие мимо паллеты, я успела заметить несколько знакомых названий: «Esmeralda Farms», «Miramonte», «Florimex», «Eden Floral Farms». На коробках большими буквами было написано: «Цветы. Букет возможностей».
Мы с Банни прошли за вилочным погрузчиком в хранилище транзитных грузов, где цветы сгружают в холодном помещении для дальнейшей инспекции. Оно было совсем не похоже на герметичные камеры, виденные мной в «Солнечной долине». Я приготовилась к знакомому холоду, но это была обычная комната с работающим кондиционером. Снаружи было около двадцати градусов тепла, а внутри вряд ли меньше пятнадцати. Здесь хранились не только цветы. Пока мы шли и рассматривали коробки с грузом, Банни зачитывала названия компаний и содержимого: «Морской окунь. Спаржа. Тилапия… Сюда прибывает много рыбы… Шарлотта? А, это сорт роз».
Миновав холодное помещение, Банни обернулась ко мне: «Главное: фотографировать инспекторов запрещено».
«Нельзя фотографировать инспекторов», – повторила я.
«Они из Министерства внутренней безопасности, – пояснила она. – Поэтому их нельзя снимать. Можно запечатлеть цветы в их руках, но не более того».
О цветочном таможенном контроле в Майами я слышала уже давно. В цепочке цветочных поставок это что-то вроде бутылочного горлышка: через него должны пройти все цветы, прибывающие в страну. Именно на этом этапе латиноамериканских цветоводов ждет больше всего испытаний: если хотя бы на одном цветке инспекция обнаруживает хотя бы одно пятнышко или жучка, весь груз отправляется или на свалку, или на повторную фумигацию, которая проводится в аэропорту и стоит времени и денег. В некоторых случаях поврежденный листок отправляют на исследование, а груз задерживают до выяснения вопроса, не завезли ли в США новое заболевание, могущее навредить местным растениям. Однако, в отличие от импортных овощей и фруктов, цветы не тестируют на следовые остатки запрещенных пестицидов. В конце концов, их не есть собираются. Это провоцирует цветоводов использовать пестициды по максимуму, чтобы ни в одной коробке, ни на одном цветке не появилось ни единого пятнышка. Больше тысячи латиноамериканских цветоводов добиваются только одного – чтобы их груз беспрепятственно прошел инспекцию, которую проводят в той самой комнате, где я оказалась.
Я ожидала увидеть какую-то необычайно сложную процедуру. Людей в белых лабораторных халатах, сияющие столы из нержавейки, сканеры, микроскопы, конвейерные ленты. Однако мы с Банни вышли из холодильного помещения в обычную складскую секцию, где у длинного деревянного стола, покрытого облезающей белой краской, стояли сотрудники в форме офицеров Госбезопасности. Над столами свисали на кронштейнах люминесцентные лампы, как в обычном магазине. Все помещение выглядело так, будто сюда много лет назад запустили пару рабочих техобслуживания с инструкцией сколотить высокие столы из оставшихся досок и повесить над ними какое-то освещение. Нельзя сказать, чтобы здесь не экономили деньги налогоплательщиков.