Я направлялась в Алсмер[61], чтобы посмотреть на знаменитый голландский цветочный аукцион. У этого известного всему миру высокотехнологичного и скоростного способа продажи цветов было довольно скромное начало. В 1911 году в амстердамском пригородном кафе собрались несколько флористов. Им пришла в голову идея устроить цветочный аукцион, чтобы лучше контролировать процесс оценки и продажи своего товара. Предприятие они назвали «Bloemenlust»[62]. Вскоре рядом образовался еще один, конкурирующий аукцион (в истории цветочных рынков всегда так – где один, там и второй), и теперь каждый день после окончания торгов цветы грузили на велосипеды и лодки, чтобы доставить их покупателям по узким голландским каналам и еще более узким улочкам. Уличные торговцы добирались сюда на поезде и увозили товар обратно на нем же. Когда наконец все начали пользоваться грузовиками, то в лучших традициях голландского эгалитаризма[63] оба аукциона купили машины вскладчину. Так продолжалось до 1968 года, пока аукционы, процветавшие бок о бок, не слились в один, образовав широко известный в настоящее время «Bloemenveiling Aalsmeer» – самый большой из основных цветочных аукционов Нидерландов, работающий круглый год.
Автобус до Алсмера провез меня по амстердамским улицам, где окна все еще прятались за закрытыми ставнями, и направился на юг, мимо аэропорта. Мир наконец начал оживать: на шоссе мы обогнали несколько десятков грузовых фур, везущих цветы на аукцион или с аукциона. Некоторые из них были оклеены теми же логотипами цветочных хозяйств и дистрибьюторов, что и в Майами. Эта стадия – после того, как цветы покинут место, где их растили, и до момента, когда кто-нибудь поставит их дома в вазу, – удивительна своей сложностью и длиной. Цветок может провести неделю, блуждая по лабиринту складов, аэропортов, аукционов и оптовых рынков, и выйти из этого утомительного путешествия почти таким же свежим, как в день, когда его сорвали.
Существование аукциона вроде алсмерского подчеркивает главное различие между цветами, предназначенными для европейских рынков, и теми, что продаются в Соединенных Штатах. Цветы, что я видела в Майами, приезжали сразу отовсюду. Их везли грузовиками, поездами и самолетами на оптовые рынки, в распределительные центры, сборщикам букетов, розничным торговцам и даже непосредственно покупателям. В США нет единого централизованного рынка продажи цветов. Но цветы, прилетающие в аэропорт Схипхол, что неподалеку от Амстердама (он служит основной точкой прибытия для всех европейских цветов), почти все направляются в Алсмер. Это самый главный центр цветочной торговли, обслуживающий большинство европейских рынков. Часть товара также уходит в Россию, Китай, Японию и даже США (только двести пятьдесят миллионов цветов, 5 % от объема продаж на голландском аукционе, отправляются в США, где составляют, соответственно, всего 6 % от продаж в стране). Сюда доставляют цветы из Кении, Зимбабве, Израиля, Колумбии, Эквадора и европейских стран, превращая аукцион в нечто вроде глобального цветочного перевалочного пункта. Во всем мире каждый цветочный рынок следит за голландским аукционом, этой движущей силой торговли, которая устанавливает стандарты и определяет общемировые цены. Если вы задались целью узнать, какая судьба ожидает цветок на рынке, то рано или поздно окажетесь здесь.
К тому времени, как мой автобус подъехал к большому круговому разъезду у главного входа на мероприятие, прошла и правда уже половина аукционного дня. Цветы и комнатные растения начали прибывать еще с полуночи, и торги стартовали до рассвета. Когда я вышла из автобуса, вокруг был цветочный час пик: под утренним солнцем оглушительно ревели фуры, из конца в конец аукционного комплекса бегали люди. Посреди маленького городка Алсмера это место выглядит сущим монстром. Оно занимает почти сто восемьдесят гектаров, больше, чем оба Диснейленда[64] вместе взятых. Из двадцати тысяч населения здесь работает половина. Аукцион и сам выглядит как город, который никогда не спит. Этот комплекс зданий служит не только для проведения торгов, но и чем-то вроде распределительного центра. Здесь, в Алсмере, находятся офисы, склады и погрузочные площадки всех основных цветоводческих и оптовых компаний; 20 % срезанных цветов в мире продается именно в этом месте, а всего через систему голландских аукционов проходит примерно половина мировых цветочных поставок.
Наташа Ван де Польдер любезно согласилась провести экскурсию по аукциону в Алсмере и представить меня поставщикам и участникам торгов. Мы встретились в светлом, заполненном цветами лобби, и она повела меня к сети подмостков-мезонинов над складом, под которыми в ожидании очереди на аукцион выстроились тележки с цветами. Внизу было бы невозможно что-нибудь показать: тележки с цветами двигались так быстро, что сложно было не врезаться в проезжающую мимо паллету с тюльпанами. Не говоря уже о том, что каждый год сюда съезжаются сотни тысяч туристов понаблюдать за развертывающимся спектаклем. Поэтому на происходящее в основном смотрят сверху. Даже аукционные залы со стеклянными стенами сделаны так, чтобы держать людей подальше от складского этажа: они устроены наподобие университетских аудиторий. Въезд для тележек находится внизу, а участники торгов заходят с подмостков, через отдельные входы. Ряды сидений в аукционных залах спускаются амфитеатром, позволяя участникам смотреть вниз, на цветы. Вход находится в самой высокой точке. Трудно описать масштаб происходящего. Глядя вниз, я различала, что стоит на тележках: обычно на них помещалось три стопки коробок с цветами, по девять коробок в каждой стопке, но сами цветы из-за расстояния сливались в красную или розовую массу. Как будто я смотрела сверху на терминал аэропорта. Все двигалось очень быстро, согласно какой-то строгой системе, которую, тем не менее на первый взгляд, было сложно понять. Что-то постоянно прибывало и отъезжало. Что-то меняло направление, а что-то – нет. Это была самая запутанная и сбивающая с толку система продажи цветов, которую можно представить. Каждый день через нее проходит девятнадцать миллионов стеблей.
Я стояла на подмостках вместе с Наташей и смотрела на тележки, заезжающие в залы, а затем змеящимся караваном выбирающиеся обратно в направлении погрузочных площадок, где цветы рассортируют и упакуют. В отличие от цветов, прибывающих в Майами, которые остаются в своих коробках, пока не доберутся до пункта окончательного назначения, в Алсмере цветы вынимают и ставят в крепкие квадратные белые ведра с логотипом аукциона. На виду оказывается каждый лист и каждый лепесток. Так цветы выглядят более уязвимыми и меньше похожи на обычный груз. Я попыталась представить, какая их ждет судьба. Предо мной были миллионы стеблей, каждый из которых может олицетворять веселье, пожелания счастья, романтику и даже извинения с сожалениями. Что ждет эти цветы, когда они в конце концов окажутся в чьем-то доме? Чьи ошибки им предстоит исправить? Кого им предстоит ободрить или соблазнить?
Наташа абсолютно не обращала внимания на море цветов, колышущееся под нами. «Не возражаете, если я закурю?» – спросила она с сильным голландским акцентом, потянувшись за зажигалкой в карман пиджака.
«А как же цветы?» – удивилась я. Прямо под нами тысячи желтых и оранжевых подсолнухов ждали своей очереди перед часами аукциона. Вряд ли им пошло бы на пользу пассивное курение.
Наташа рассмеялась. Ох уж эти глупые американцы. «У цветов нет носа, – сказала она. – Ничего с ними не случится».
Пришел черед подсолнухов. Тележки – три сотни стеблей в ведрах или коробках на каждой – резкими толчками двинулись к ближайшему залу, где ждала толпа оптовиков, чтобы начать за них торг. На сегодня это был последний лот подсолнухов. Я глянула на складской этаж, простирающийся почти на два с половиной гектара. Вдалеке висела синеватая дымка. Я поняла, что с момента, как приехала в Алсмер, ни разу не почувствовала запах цветов. Если здесь и был какой-то запах, то разве только почти неразличимый аромат склада: цементного пола, картонных коробок, выхлопа двигателей и – он здесь отчетливо ощущался – сигаретного дыма.
«Да-да, – ответила я Наташе. – Конечно, закуривайте».
Наташа работает на аукционе уже десять лет. Она занималась инспекцией контроля качества и работала в администрации, а в последний год отвечает за связи с общественностью в этом крупнейшем в мире цветочном магазине. Очень похоже на весьма невероятную работу, такую, с которой потом по вечерам не хочется уходить домой. Пока мы шли по подмосткам, я спросила ее, приносит ли она домой цветы.
«Нет», – ответила Наташа.
И больше ничего не добавила. У нее был достаточно хороший английский, но все же не на свободном уровне, а я совсем не знала голландского. Я подумала, что, наверное, она не поняла вопроса. «Правда? – переспросила я. – Может быть, вы приносите иногда что-нибудь домой, порадовать близких?»
«Нет, – повторила она. – Мой бывший муж был закупщиком на местных торгах. Пока мы были вместе, у нас не переводились цветы. Он мог забирать домой любой не очень свежий товар».
«И цветы вам надоели?» – уточнила я.
«Для меня это было слишком. Дом был заполнен цветами. Понимаю, что в это трудно поверить».
Я попыталась посочувствовать тому, что муж приносит жене слишком много цветов. «Дайте угадаю: он приносил только то, что доставалось ему бесплатно?» – сообразила я.
«Ja, – подтвердила Наташа. – Это было чудовищно. Я перестала любить цветы».
Наташа не сказала, почему они развелись, а я воздержалась от расспросов, но не могла не подумать, что наткнулась на первый известный мне брак, который цветы, вместо того чтобы укрепить, разрушили. Наташа подвела меня к шкафу-витрине, где какой-то цветовод выставил новые сорта альстромерий самых невероятных оттенков, которые я когда-либо видела, – от кремовых и лимонных до лососевых, алых, мандариновых и пурпурных. Ведро с цветами выглядело так, будто на него приземлилась стая тропических бабочек. Это было не так далеко от истины, ведь альстромерия – южноамериканский цветок, растущий в дикой природе на холодных горных хребтах Перу и Чили. В цивилизованном мире о них узнали благодаря шведскому натуралисту барону Класу Альстрёмеру, ученику Карла Линнея. В XVIII веке он обнаружил эти цветы в Испании, куда их завезли из Латинской Америки. Альстромерии относятся к порядку лилиецветных (также их называют перуанскими лилиями), они похожи на лилии в миниатюре.