В результате намечавшиеся турками операции в Египте и против Суэцкого канала были сорваны, и положение англичан в Месопотамии улучшилось. Кавказская армия, продолжая наступление, к концу лета овладела Трапезундом, Эрзинджаном и продвинулась глубоко в пределы Турции.
Союзники должны были перейти в наступление весною, но германцы предупредили их, начав 21 февраля сражение для прорыва фронта у Вердена. По усиленным просьбам генерала Жофра, для отвлечения немецких резервов Ставка предприняла большое наступление войсками Северного и Западного фронтов в марте – в самое неблагоприятное для нас время весенней распутицы. Операция эта, наспех организованная и плохо проведенная, среди бездорожья тающих снегов, буквально захлебнулась в грязи и окончилась полной неудачей.
Плохая прелюдия к предстоящему июньскому наступлению, отразившаяся печально на духе войск и, в особенности, на психике главнокомандующих…
За это время в командовании нашем произошли перемены. В неудачах, постигших Юго-Западный фронт, был обвинен, совершенно напрасно, начальник штаба фронта генерал Владимир Драгомиров и смещен (он получил 8-й корпус). Главнокомандующий генерал Иванов обрушился с целым обвинительным актом против Брусилова, но последнего поддержала Ставка.
Обиженный несправедливыми нападками на свой штаб, начальник штаба генерал Брусилова генерал Ломновский ушел в строй, получив 15-ю дивизию. В конце концов, неудачное руководство Иванова, которое продолжалось и в начале 1916 г. (операции 7-й и 9-й армий), заставило сменить и его. Главнокомандующим Юго-Западным фронтом 5 апреля был назначен генерал Брусилов.
Детали предстоящего июньского наступления установлены были на военном совете в Ставке 14 апреля. Впоследствии, будучи начальником штаба Верховного главнокомандующего, я ознакомился с протоколом этого исторического заседания, представляющего большой интерес и в стратегическом, и, особенно, в психологическом отношении.
Присутствовали: государь, главнокомандующие – Куропаткин, Эверт, Брусилов со своими начальниками штабов, генералы Иванов, Шувалов, великий князь Сергей Михайлович и Алексеев.
Генерал Алексеев доложил план наступления: главный удар на Вильно (дальше – Берлин) наносит Западный фронт генерала Эверта, к которому направляются большая часть резервной тяжелой артиллерии и все корпуса из резерва Верховного главнокомандующего – силы и средства получались доселе небывалые на русских фронтах. Впервые они более чем в полтора раза превышали противостоявшие германские.
Северный фронт генерала Куропаткина, усиленный в свою очередь частью общего резерва и тяжелой артиллерией, должен был наносить удар также в Виленском направлении. В общем, севернее Полесья было собрано 70 % российских сил (Сев. и Зап. фронты), а южнее (Юго-Зап. фр.) оставалось 30 %. Юго-Западному фронту предлагалось держаться пассивно и выступить в случае успеха на главном направлении.
Генералы Эверт и Куропаткин, ссылаясь на силу неприятельских позиций и насыщенность их артиллерией, в особенности тяжелой, отнеслись совершенно безнадежно к намеченной атаке.
Генерал Брусилов в горячих словах уверял, что его войска сохранили вполне боевой дух, что наступление возможно и при нынешнем соотношении вооружения он не сомневается в успехе его. Но что не может себе представить, чтобы во время генерального наступления его фронт бездействовал.
Генерал Алексеев возражал против пессимизма Эверта и Куропаткина, которые несколько смягчили свое заключение: наступать они могут, но не ручаются за успех. Генерал Алексеев согласился на активное участие в наступлении Юго-Западного фронта, но подчеркнул, что ни войсками, ни артиллерией он усилить его не может и Брусилов должен довольствоваться собственными силами.
Итак – главный удар на Вильно, вспомогательный (Юго-Запад. фр.) на Луцк. Государь не высказывал собственного мнения, утверждая лишь предложения Алексеева. Интересно, что генерал Иванов после окончания совета пошел к государю и со слезами на глазах умолял его не допускать наступления Брусилова, так как войска переутомлены и все кончится катастрофой. Царь отказался менять планы.
В таких условиях принимались решения о генеральном наступлении. Два главнокомандующих обоих активных фронтов явно потеряли дух, не верили в успех предприятия, не имели дерзания и могли своим пессимизмом зара-зить и начальников и войска. Казалось бы, самым естественным было убрать их немедленно и заменить другими, которые могли бы и хотели атаковать…
Собрал Брусилов своих маршалов: Каледина (8-я армия), Сахарова (11-я), Щербачева (7-я), Крымова (9-я).
Один Щербачев высказывал сомнения и находил наступление нежелательным. Все остальные поддержали главнокомандующего.
Наступление предположено было в начале июня.
Но 24 мая пришла телеграмма от генерала Алексеева: «Итальянцы потерпели сильное поражение и просят экстренно нашей помощи. Можете ли наступать?»
На этих строках последняя работа на земле генерала Деникина прервалась. Он умер от разрыва сердца…
Его последняя неоконченная рукопись носит характер автобиографический, хотя весь центр тяжести он переносит на общероссийские обстоятельства и события, рассматривая их с точки зрения русского офицера и военного писателя. Закончить эту свою работу он предполагал так, чтобы «Очерки русской смуты» являлись ее естественным продолжением, осветив, таким образом, эпоху жизни России от 1870-х до 1920-х годов.
Господь не судил ему довести ее до конца.
Но эти книги явятся подспорьем для всякого историка этого периода.
Выдающийся русский военачальник, генерал от инфантерии. Герой Русско-японской и Первой мировой войн. Верховный главнокомандующий Русской армией, в августе 1917 г. сменил на этом посту А. А. Брусилова. Один из организаторов и главнокомандующий Добровольческой армией, вождь Белого движения на Юге России. Убит 13 апреля 1918 г. при штурме Екатеринодара (ныне – Краснодар).
ОЧЕРКИ РУССКОЙ СМУТЫ (избранное)
В кровавом тумане русской смуты гибнут люди и стираются реальные грани исторических событий.
Поэтому, невзирая на трудность и неполноту работы в беженской обстановке – без архивов, без материалов и без возможности обмена живым словом с участниками событий, я решил издать свои очерки.
В первой книге говорится главным образом о русской армии, с которой неразрывно связана моя жизнь. Вопросы политические, социальные, экономические затронуты лишь в той мере, в какой необходимо очертить их влияние на ход борьбы.
Армия в 1917 году сыграла решающую роль в судьбах России. Ее участие в ходе революции, ее жизнь, растление и гибель – должны послужить большим и предостерегающим уроком для новых строителей русской жизни.
И не только в борьбе с нынешними поработителями страны. После свержения большевизма, наряду с огромной работой в области возрождения моральных и материальных сил русского народа, перед последним, с небывалой еще в отечественной истории остротой встанет вопрос о сохранении его державного бытия.
Ибо за рубежами русской земли стучат уже заступами могильщики и скалят зубы шакалы, в ожидании ее кончины.
Не дождутся. Из крови, грязи, нищеты духовной и физической встанет русский народ в силе и в разуме.
Неизбежный исторический процесс, завершившийся Февральской революцией, привел к крушению русской государственности. Но если философы, историки, социологи, изучая течение русской жизни, могли предвидеть грядущие потрясения, никто не ожидал, что народная стихия с такой легкостью и быстротой сметет все те устои, на которых покоилась жизнь: верховную власть и правящие классы – без всякой борьбы ушедшие в сторону; интеллигенцию – одаренную, но слабую, беспочвенную, безвольную, вначале среди беспощадной борьбы сопротивлявшуюся одними словами, потом покорно подставившую шею под нож победителей; наконец – сильную, с огромным историческим прошлым, десятимиллионную армию, развалившуюся в течение трех-четырех месяцев.
Последнее явление, впрочем, не было столь неожиданным, имея страшным и предостерегающим прообразом эпилог Маньчжурской войны и последующие события в Москве, Кронштадте и Севастополе… Прожив недели две в Харбине в конце ноября 1905 года и проехав по Cибирскому пути в течение 31 дня (декабрь 1907 года) через целый ряд «республик» от Харбина до Петрограда, я составил себе ясное понятие о том, что можно ожидать от разнузданной, лишенной сдерживающих начал солдатской черни. И все тогдашние митинги, резолюции, советы и, вообще, все проявления военного бунта – с большей силой, в несравненно более широком масштабе, но с фотографической точностью повторились в 1917 году.
Следует отметить, что возможность столь быстрого психологического перерождения отнюдь не была присуща одной русской армии. Несомненно, усталость от трехлетней войны сыграла во всех этих явлениях не последнюю роль, в той или другой степени коснувшись всех армий мира и сделав их более восприимчивыми к разлагающим влияниям крайних социалистических учений.
Осенью 1918 года германские корпуса, оккупировавшие Дон и Малороссию, разложились в одну неделю, повторив до известной степени пройденную нами историю митингов, советов, комитетов, свержения офицерского состава, а в некоторых частях – распродажи военного имущества, лошадей и оружия… Только тогда немцы поняли трагедию русского офицерства. И нашим добровольцам приходилось видеть не раз унижение и горькие слезы немецких офицеров – некогда надменных и бесстрастных: