Утром выбираюсь из душной палатки на свежий, прохладный, почти холодный воздух. Я пробудился первым, на улице пока никого из нашей братии нет. Созерцаю пылающие под лучами восходящего солнца снежные вершины гор, фотографирую их (увы, фотография не передает и десятой доли утреннего великолепия гималайских пейзажей). Начинают выползать из палаток наши. Умываемся, чистим зубы, потом тибетцы приглашают нас зайти к ним в дом. Все очень традиционно, просто как в учебнике этнографии, но подробности почему-то не запомнились. Садимся в джипы – и вперед, снова под «Pink Floyd». Начинаются проверки паспортов: мы в приграничной зоне, близко китайская граница, а отношения Индии и Китая далеко не безоблачны, во многом как раз из-за Ладака, часть которого Китай, как считает Индия, незаконно оккупировал в конце 1950-х или начале 1960-х годов. Создается впечатление, что за каждым поворотом засело по пограничнику, чтобы проверять документы у заехавших сюда туристов. У самого озера к нам приставляют солдата, который должен следить за нами, пока мы любуемся пейзажами. Пробыть на озере нам позволяют не более часа (я сказал бы: ехали за семь верст киселя хлебать, если бы озеро не было действительно достойным объектом созерцания). Длинное, узкое, петляющее среди гор и холмов то ли озеро, то ли река – слишком длинно и извилисто, – то ли море: вода лазурной голубизны, словно в Средиземном море у берегов Италии. На берегу стоит походный храм-палатка пограничной заставы, увенчанный священным слогом ОМ. Захожу внутрь. О! Да тут целый храм всех религий, чтобы никому обидно не было (кажется, только ислам никак не представлен): олеографии Шивы и Дурги (индуизм), Мадонна с Младенцем (христианство в его католическом варианте), портрет величественного старца с нимбом вокруг головы – догадываюсь, что это Гуру Нанак, основатель сикхизма. Саббатай Цеви был бы рад: границы между религиями стали призрачными, почти неразличимыми (это я сейчас об этом подумал, тогда ничего такого мне в голову, конечно, не приходило). Час проходит незаметно, снова по коням, то есть по джипам, и в путь-дорогу обратно в Лех. А там уж скоро и из Ладака уезжать – через рериховские места в долине Куллу, а потом еще Дели и Агра с Тадж-Махалом (на сладкое, так сказать). Прощайте, Гималаи, прощай, Лех! Может быть, еще увидимся? Как знать…
Сапфирной ясности родных пустот
Зачатые в грехе не доверяли,
Естественность, невинность потеряли
Во власти суеты фальшивых нот.
Но из груди исходит тяжкий стон —
Предвестник обновленья и свободы.
Янтарь на брег выбрасывают воды,
И жемчуга пучин лелеет сон.
Пары весны в себе скрывает лед,
Мелодия в бездушном скрыта древе,
И в мумии бессмертие живет.
Из шахт мерцанье видится высот,
Алмазный блеск в земном творится чреве,
Родится мед в ячейках желтых сот.
Глава VII,в которой благородные мужи рассуждают о Христе и Анти-Христе, а также о Незнакомке и о многом другом
Итак, море пива было закуплено, и вечером в среду после самого что ни на есть обычного институтского дня я оказался на пороге квартиры моего друга у Пяти углов. Сергей, видимо, хорошо подготовился к моему приходу: во-первых, от него уже шел легкий запах спиртного, смешивавшийся с ароматами хорошего after shave[15] и сигаретного табака; во-вторых, он явно читал что-то густо философское и ему не терпелось поговорить об этом. Во всяком случае, не успев наполнить пивные кружки (у Сергея есть огромные полуторалитровые кружки, на которых нарисованы пивные бутылки и исполинские красные раки, специально предназначенные для подобных экзерциций), он уже поминал «картезианский театр» и что-то говорил о Расселе и Пирсе. Мы отпили пиво, и наш симпозион начался.
– Скажи, как ты определяешь солипсизм?
– Как и все. Учение, согласно которому существую только я один.
– Хорошо. Но в таком случае представь себе, что случилась ядерная катастрофа и на планете остался ты один. Все остальные люди и даже животные погибли. Это солипсизм?
– Нет, конечно.
– Правильно. Но, значит, и определить солипсизм мы должны иначе. Это учение, согласно которому мой, и только мой, психический опыт и есть единственная реальность. Согласен?
– Согласен. А чего это тебя вдруг солипсизм заинтересовал?
– Люблю разгадывать философские шарады и ребусы. А солипсизм, как сказал Расселл, это учение, которое трудно как принять, так и опровергнуть. Короче говоря, опровержение солипсизма – прекрасное упражнение для ума, спорт такой, понимаешь.
– Ну и чего ты надумал?
– Аты какие опровержения солипсизма знаешь?
– Да никаких не знаю, кроме опровержения Дхар-макирти у Щербатского, в переводе трактата «Обоснование чужой одушевленности». Никогда, знаешь ли, особенно не интересовался. А под пиво это и вообще экзотично, знаешь ли.
– А зачем нам нужна обывательщина? Или предпочитаешь поговорить на тему «Ты меня уважаешь?».
– Избави господи.
– Ну и чудненько. Значит, Дхармакирти ты знаешь. Тогда оценишь мое опровержение.
– Ну?
Сергей отхлебнул пива и начал:
– Вот слушай. Допустим, солипсизм прав и единственной реальностью является мой, и только мой, психический опыт. Непонятно, правда, зачем тогда я все это говорю и кому – тебя же нет, ты мне просто снишься, как и все остальное. Но нетрудно заметить, что я отнюдь не «бог таинственного мира», который «в одних мечтах моих», а скорее его раб. Если я голоден, я не могу усилием воли превратить камень в бутерброд с черной икрой. Значит, не я творец этого мира – этот мир мне задан. Я вынужден переживать его. Но это означает, что мой психический опыт не есть единственная реальность, что есть некто или нечто, задающее мне базовые параметры моего опыта. А значит, солипсизм опровергнут. Я не один; есть как минимум еще одна сущность, причем высшего порядка, которая и задает мне основания моего опыта. Можно пойти и дальше. Раз установлено, что основания моего опыта трансцендентны ему и моей личности, вполне логично предположить, что X, задающий мне базовые параметры моего опыта, задает таковые не мне одному, а и другим наблюдаемым мной в опыте существам тоже. Следовательно, логично предположить, что они не есть просто феномены моего сознания, но за ними (феноменами) также стоят реальные психические субъекты и т. д. Вот тебе!
– Прекрасно, Серега! Ты просто Канти Шопенгауэр, вместе взятые. Но позволь мне тогда выступить адвокатом дьявола и выступить в защиту солипсизма.
– Давай, валяй!
– Солипсизм неопровержим, сударь мой. Обосновываю во вполне схоластической манере. Ты говоришь: «Единственной реальностью является мой, и только мой, психический опыт (непонятно, правда, зачем тогда я все это говорю и кому)». Я тебе объясню кому. Можно придумать парочку целей (пририсуй в уме смайлик). Например, себе самому ради божественной игры с самим собой. Чем не цель? Твое следующее заявление: «Если я голоден, я не могу усилием воли превратить камень в бутерброд с черной икрой. Значит, не я творец этого мира, этот мир мне задан». Отвечаю: этот мир мне задан мною же самим, но, играя с собой по определенным правилам, я лишил себя памяти об этом и возможности менять правила до окончания игры. Из этого твоего тезиса вытекает и опровержение солипсизма: «Раз установлено, что основания моего опыта трансцендентны ему и моей личности, вполне логично предположить, что X, задающий мне базовые параметры моего опыта, задает таковые не мне одному, а и другим наблюдаемым мной в опыте существам тоже». Вот, получай по этому поводу: этот X – я же. Я сам себе трансцендентен. Я трансцендентный задаю основания опыта себе имманентному. Перед этим я разделился на себя трансцендентного и себя имманентного. А чтобы иллюзия заданности и нерушимости правил была максимально реалистичной, в моем опыте введены условные фигуры других подобных мне существ. Вот такой я парень, а тебя, сударь мой, и нет вовсе. Еще один смайлик. Ну как?
– Хм-хм. Остроумно, конечно. Но несколько вымученно, согласись, и маловероятно. Мое опровержение посолиднее будет. Впрочем, кого что убеждает. Согласен, что солипсизм, как и любую другую базовую философскую концепцию, будь то идеализм или материализм, опровергнуть раз и навсегда, окончательно и бесповоротно, нельзя, а только в большей или меньшей степени. По-видимому, неуязвимы только скептики древности с их эпохе и изостенией. Впрочем, солипсизм сам опровергает себя своей психологической недостоверностью. Помнишь, как Рассел получил письмо от некоей дамы-логика – логика! – которая писала ему, что она солипсист и удивляется, почему нет других солипсистов! Унтер-офицерская вдова сама себя высекла, так сказать!
– Ну хорошо, убедил. Впрочем, это было совсем не трудно, ибо я-то не солипсист и особого желания защищать это мировоззрение у меня нет. А если бы я был последовательным солипсистом, то тоже не стал бы полемизировать: охота тратить время на дискуссии с собственными галлюцинациями!
Мы выпили еще пива. Помолчали. Я почувствовал, что между нами появилась какая-то натянутость, чтобы не сказать напряженность. Наконец я не выдержал:
– В чем дело, Сережа? Что это у нас за минуты молчания?
– Да знаешь… Не знаю даже, как тебе сказать. Тут один мой приятель очень хочет с тобой познакомиться, говорит, что по важному делу. Я знаю, что ты у меня сегодня расслабиться хотел, а не о делах говорить… Но он настаивал. А вдруг и правда что-то важное? Короче говоря, он должен прийти с минуты на минуту.
Сердце екнуло в груди. Мысль: «Это неспроста. Ну ладно, zane, zane, zane, ouvrez le chien[16]. Будем откапывать зарытую собаку, значит». Вслух:
– Ну так пусть приходит: сделал дело, гуляй смело.
Сергей только вздохнул. Поговорили еще немного «за философию», но как-то вяло. Минут через пятнадцать раздался звонок. Вот он! Сергей побежал открывать дверь, и вскоре в прихожей зазвучали два мужских голоса, один из которых был мне не знаком. Дверь в комнату открылась, и Сергей пропустил вперед мужчину нашего возраста или немного старше. На нем была летняя футболка и черные джинсы. Лицо его я назвал бы несколько грубоватым. Говорил новоприбывший низким басом и достаточно самоуверенным тоном («Я всегда прав, и все вы должны слушать, что я говорю»). Впрочем, иногда такая самоувереннос