Бар «Le Telephone», расположенный поблизости от офиса отдела 2F, только что открылся, и пока я был его единственным посетителем. Заказав кофе и обсудив с хозяином бара умеренно тёплую погоду, стоявшую в эти мартовские дни в Париже, я полностью переключил внимание на экран телевизора. Выпуск новостей был посвящён ходу переговоров в Рамбуйе, и уже с первых слов можно было догадаться, что развязка вот-вот наступит. Американцы в лице миссис Олбрайт фактически предъявили сербам ультиматум, суть которого сводилась к следующему: соглашайся или умри. Даже не слишком хорошо зная Югославию, я не сомневался – более неудачное предложение подыскать было бы сложно. Сербы были славянами и, в отличие от всего остального цивилизованного мира, легко покупались на лозунг «Свобода или смерть», которым размахивал Милошевич. Переговоры явно зашли в тупик, и албанская делегация с минуты на минуту должна была покинуть Францию. Европейские страны, члены НАТО, на словах пока что поддерживали позицию Америки, но мне было хорошо известно, что сейчас происходит на самом деле в бездонных омутах европейской политики. Смерть Дормана, Николя и китайцев наглядно продемонстрировала всю остроту схватки, разворачивающейся в этот момент между «подводными чудовищами». Широкие круги расходились по поверхности, и мирная лодочка Европы раскачивалась всё сильнее. А я был одним из тех, кто по своей глупости умудрился свалиться за борт и оказаться в самой гуще глубоководной резни. Не могу сказать, что подобное положение меня сильно вдохновляло.
– Что вы думаете обо всём этом, месье? – спросил я у пожилого француза, хозяина бара, наблюдавшего за телевизионным экраном вместе со мной. Вместо ответа француз смачно высморкался в большой клетчатый платок.
– Вот что я об этом думаю, месье, – сообщил он. – Вся эта большая политика – большое дерьмо. Американцы кричат на всех углах, что радеют за интересы Европы. А когда пару лет назад в Боснии сербы сбили наш «Мираж», его пилотов из плена спасали русские, а американцы в это время лишь грозили кулаками Милошевичу. А эти албанцы? Чего они хотят? Они и так уже захватили весь юг, и теперь там такая преступность, какой нет даже в Париже! Наркотики, детская проституция, кража автомашин… А, да что там говорить! Моя внучка, месье, стала наркоманкой. Они живут в Мариньяне, у сына своя автомастерская, жена – учительница. Трое детей. Мари самая старшая, ей пятнадцать. Прекрасная девочка, добрая, умная, а как она поёт, месье… Мы надеялись, что когда-нибудь она станет певицей. Полгода назад сын случайно нашёл у неё наркотики, а зимой её арестовала полиция. Мари – наркоманка! Она продавала наркотики, чтобы заработать на эту дрянь для себя…
– Наверное, ещё не поздно вмешаться, – тихо сказал я. – Есть специальные клиники…
– Да-да, месье, – кивнул француз. – Мари сейчас лечится в одной из них. Но где тот ублюдок, который подсунул ей героин, я вас спрашиваю? Вот что меня волнует. Я люблю Францию, я воевал с чёртовыми «бошами» в Сопротивлении, и я хочу, чтобы в моей собственной стране был порядок. В моей Франции, а не где-то на краю Европы. Вот пусть правительство этим и занимается, вместо того чтобы плясать под американскую музыку. А если эти чёртовы албанцы не хотят мирно жить с сербами, то это их дело. Пусть они сами разбираются в своей Югославии. Меня всё это не интересует и моего сына тоже. Американцы… Если у Америки много денег, пусть она поможет нам избавиться от наркотиков, а не лезет в чужие дела. Разве я не прав, месье?
– Вы безусловно правы, – искренне ответил я. Старик просто высказал то, о чём я много думал в эти дни.
Таня вошла в бар ровно в час дня, весьма порадовав меня своей пунктуальностью. Глаза её возбуждённо горели, и на щеках выступил лёгкий румянец, словно весь путь сюда она проделала бегом.
– За тобой никто не гнался? – заботливо спросил я, помогая девушке снять плащ. Она весело улыбнулась.
– Представь себе, никто. Хотя сегодня я впервые в жизни сделала что-то противозаконное.
– Всё когда-нибудь случается в первый раз, – философски рассудил я. – Нужно же с чего-то начинать.
– Закажи мне кофе со сливками, – попросила она, заговорщицки улыбаясь. – И коньяк. Мне удалось найти то, о чём ты просил.
– Тогда есть смысл заказать два коньяка, – обрадовался я. – А лучше – четыре.
Моя догадка оказалась верна. Следы украденного в Югославии гексогена отыскались в Марселе. Когда в феврале 1999 года полиция арестовала хозяина авторемонтной мастерской, албанца, принадлежавшего к группировке Аджима Гахи, в одном из расположенных на окраине города ангаров, который арендовал этот человек, было найдено пятнадцать тонн муки, расфасованной в мешки по пятьдесят килограммов. Согласно маркировке и документам, вся мука была произведена в Черногории и вывезена из Югославии во Францию по морю, через торговый порт Бар. Хозяин мастерской объяснял факт появления муки очень просто: мол, он основал небольшую торговую фирму, собираясь поставлять экологически чистые продукты из Югославии в Европу. Но якобы не рассчитал финансовых затрат и прогорел. Полицию насторожила только одна деталь: мешки с мукой явно были сначала вскрыты, а затем вновь аккуратно упакованы. Тем не менее общий вес партии муки до грамма соответствовал весу, указанному в портовых документах, и придраться полиции было не к чему.
Когда в Марселе появился капитан Дорман, он, со свойственной ему дотошностью, обратил внимание на эту деталь и отправил один мешок на экспертизу. Результаты оказались неожиданными. Эксперты установили, что изначально в каждом мешке с мукой находились тщательно запакованные «посторонние вложения», весом до десяти килограммов. Затем эти «вложения» были изъяты, а нужное количество муки, но уже другого сорта – добавлено в мешки, после чего их вновь зашили. Что именно перевозили вместе с мукой, эксперты сказать затруднялись. Следственный судья, который вёл это дело в Марселе, интересовался только наркотиками, а их в мешках не было точно, за это эксперты могли поручиться. В итоге о мешках с мукой забыли, но все копии документов сохранились в файлах отдела 2F. Сегодня Таня нашла то, чего не заметил месяц назад капитан Дорман, увлечённый выслеживанием Робера Сиретта. В заключение своего отчета месье Жан-Лу Триб, технический эксперт префектуры Марселя, указал перечень веществ, которые могли бы перевозиться в мешках с мукой. Первым в этом списке значился гексоген.
– Если мешки по пятьдесят килограммов, – начал высчитывать я, – то пятнадцать тонн – это получается…
– Ты не учился в школе? – поинтересовалась Таня. – Если гексоген был в каждом мешке, значит – всего в Марсель привезли три тонны взрывчатки, в два раза превосходящей по мощности тротил.
– В общем, много взрывчатки, – подвёл я неутешительный итог. – И куда, интересно, всё это добро подевалось?
– Дорман составил список фирм, фигурировавших в документах марсельской автомастерской. Возможно, здесь обнаружится какая-то зацепка. Я переписала его на диск, но проверить не успела, не было времени.
– Что происходит в отделе?
– Честно говоря, не понимаю, – ответила Таня. – Жюли заперлась в кабинете и ведёт переговоры с Департаментом, а все остальные продолжают заниматься текущими делами. Кстати, у меня для тебя ещё одна приятная новость: нашёлся Аджим Гахи.
– Сам нашёлся? – с надеждой спросил я.
– Его опознал полицейский информатор в отеле «Frantour», на Avenue de Clichy.
– Две звезды, – попробовал угадать я. – Четыреста пятьдесят франков в сутки.
– Пятьсот, – поправила Таня. – За двухместный номер. Словом – дыра. Интересно, что он там делает?
– Ждёт меня, – усмехнулся я. – Только Гахи ещё не знает, что у нас с ним свидание. Насколько я понимаю, полиция плотно обложила его, да?
– Вряд ли, – девушка с сомнением покачала головой. – У них ничего нет на Гахи, так что обычно полиция за ним просто наблюдает. Приставили к нему пару агентов, не больше. А что ты собираешься делать?
– Сейчас – двадцать минут второго, – ответил я, взглянув на часы. – Кофе и коньяк мы уже выпили. Мой компьютер наладят через сорок минут. Пока у нас нет возможности заняться твоим диском, предлагаю нанести визит месье Гахи. Вдруг ему не хватает именно нашего общества?
– Сомневаюсь, – скептически заметила Таня, тем не менее послушно выходя за мной из бара.
Что же, первый шаг по соседней с законом дорожке она уже сделала. Дальнейший путь буду указывать я. Весёлые Боги, бедняжка даже не догадывается, как ей повезло с проводником. Уж и не припомню, когда я в последний раз вспоминал о законе.
Когда «Порше» остановился в ста метрах от обозначенного знаком въезда в подземный гараж отеля «Frantour», Таня взглянула на меня с испугом. Оказывается, всё это время она думала, что я шучу.
– Ты что, серьёзно?
– Естественно, – ответил я, навинчивая на пистолет глушитель и вновь убирая его в кобуру. – А ты что подумала?
– Ты рехнулся, Андре? У Аджима Гахи вооружённая охрана, мы находимся в центре Парижа…
– Ну, не в центре, а на окраине, – поправил я. – XVII район, это уже соседний город. Я всё сделаю сам, от тебя требуется лишь одно: ждать меня в машине на этом самом месте. Думаю, минут за сорок я управлюсь.
– Чёрта с два, Андре, – девушка начала энергично выпутываться из ремня безопасности. – Я пойду с тобой, хочешь ты этого или нет.
– Не хочу, – честно ответил я и, нежно взяв её за руку, защёлкнул на тонком запястье наручники, мгновенно приковав девушку к рулевому колесу «Порше». Дёрнув пару раз рукой, она затихла, яростно буравя меня взглядом.
– Извини, Таня, но ты нужна мне живой и невредимой, – тихо сказал я, покидая автомобиль. Увы, хлопнувшая через пару секунд дверца жирно перечеркнула все мои планы, пронизанные гуманизмом. Наручники были ещё довоенными, в качестве сувенира мне подарил их когда-то Рихо Эвер, и Таня легко открыла замок обычной шпилькой. «Да, пора обзавестись чем-нибудь поприличнее», – подумал я, со вздохом оборачиваясь.