…Ты пиши мне, моя маленькая, пиши пожалуйста про всё. Какая сейчас у вас погода, какие фильмы выходят, какие песни слушают. Как твоя учёба? Зовут ли на съёмки? А ещё пришли мне, пожалуйста, какую-нибудь свою фотографию. Невыносимо без тебя, Светлячок. Так хочется, чтобы прямо сейчас ты была рядом. Я бы обнял тебя и… нет, этого я тоже писать не буду. Прости, постоянно срываюсь, все мысли об одном…
…Из-за нелётной погоды почту задержали на несколько недель. Думал, сдохну без твоих писем за это время. Наконец, вчера прояснилось. Прилетел «почтовик», привёз две тонны корреспонденции — я не преувеличиваю, Веточка, мы всю ночь её разбирали. Вертолётчик смеётся: говорит, жёны тех, кто служит в Джелалабаде, сильнее всех любят своих мужей. Ребята надо мной подшучивают: мол, из этой пары тонн полторы — точно для меня. Получил от тебя восемь писем и пять от мамы. Спасибо за фотографию! Какая же ты у меня красивая, слов нет, чтобы выразить… Ребятам фото не покажу — украдут! Да, вот такой я собственник! С ума по тебе схожу…
За год Свете пришло от Дани не менее ста писем, и каждое из них она знала практически наизусть.
Как он ни старался щадить её, между строк она время от времени выхватывала крупицы правды о том, как ему приходится сложно. Он никогда не писал о самой войне, но Света понимала: в Афганистане воюют не матёрые здоровые мужики, а неокрепшие юнцы, вчерашние дети, неоперившиеся птенцы-желторотики, наспех и очень плохо обученные, — пушечное мясо. Солдатам было по восемнадцать-двадцать лет, а их командирам, офицерам и прапорщикам немногим больше.
…С питьевой водой пока нет перебоев, но достаётся она нам нелегко. Её качают из восьмидесятиметровой скважины, и солей в ней так много, что пить сырую невозможно, приходится кипятить.
…Живём в палатках, по тридцать человек. «Ароматы» внутри стоят такие, что не дай бог тебе представить, Ветка! В баню нас не возили уже полтора месяца…Можно мыться в горной реке. Правда, она ледяная и очень бурная, огромные каменные глыбы ворочает, как пушинки. Однажды потерявшегося ослика, который пытался переправиться с одного берега на другой, унесло течением. Утонул, бедняга…
…Зима стоит снежная и холодная. В первые дни с непривычки я простудился и едва не отморозил себе уши. Сразу же загремел в лазарет. Но не переживай, Светлячок — температуру быстро сбили, долго я там не задержался. Терпеть не могу всю эту больничную казёнщину…Зато здесь, в горах, очень красиво и тихо. Наша часть стоит около самого Кабула, на склоне: весь город перед нами, как на ладони. Видимость прекрасная, километров на тридцать. Вот дышать тяжело — воздух разреженный. Пробежишь немного и хрипишь, как удавленник. А уж если бежать с нагрузкой…
…Вчера принимал роды. Стал крёстным отцом пятерых щенков. Что с ними делать, ума не приложу: на улице мороз. Не в палатку же их тащить… Сколотил наспех будку, надеюсь, выживут.
…Кабул сам по себе не слишком симпатичный город, но занятный. Почти миллион жителей, но практически ни одного крупного здания или магазина. Зато огромное количество мелких лавочек — похоже, их тут держит каждая местная семья. Товары все заграничные — США, Япония, Пакистан… И полным-полно мечетей. Все сплошь верующие. Даже в афганской армии есть свой мулла. На рассвете стоишь в карауле или в секрете и слышишь, как с минаретов затягивают «азан» — призыв к первой утренней молитве. Акустика тут чёткая. На самом деле, красиво. Хоть и жутковато немного…
…Нас направили в провинцию Джелалабад. Из мороза и снега — прямиком в тропики, пески и пальмы. Жара мне больше нравится. Правда, весь свой зимний скарб — и тёплые штаны, и ватники, и даже валенки — приходится переть на себе. В бою эта дрянь жутко мешает…
…Очень много землетрясений. Мы к ним уже привыкли и даже не прячемся. Страшно было в самый первый раз — когда земля напротив поднялась метра на три вверх. Впрочем, даже страх не помешал мне доесть кашу из банки — жрать охота всегда, постоянно…
Последнее полученное Светой письмо было датировано двадцать девятым декабря:
«Спасибо тебе, милая, за поздравление с наступающим Новым годом. Вот уже и год пролетел, как мы с тобой не виделись. Ровно триста шестьдесят пять дней прошло с той ночи, когда… Цензура! Цензура! Цензура! — прости, не смог удержаться. Ты уж не забывай меня, родненькая моя.
Так хочется домой, под Новый год почему-то особенно. Ёлки в Афгане не растут, так наш прапор учудил: говорит, ну что это за праздник без ёлки, нужно срочно что-то придумать, не пальму же наряжать. Думал ровно сутки, а сегодня утром нарубил колючей проволоки и выкрасил её зелёной краской, и потом из всего этого безобразия сотворил дерево, на которое повесил разряженные «лимонки» в качестве украшений. Мы ржали так, что чуть не лопнули…
Но ты не переживай за меня, маленькая, скучно мне не будет. Вся наша рота скидывается по три рубля, то есть по три «чека», на новогодний вечер. Накупим конфет, лимонных долек, гранатового и апельсинового сока, вафель и печенья — будет и на нашей улице праздник! Парни уже концертные номера готовят. Гитара, баян, стихи, танцы, песни и пародии… Даже меня заставили участвовать, но какой из меня артист, смех один… так что пусть потом не жалуются, сами напросились… как же я соскучился по тебе, моя артисточка, стены грызть готов.
С наступающим и тебя, Светлячок. Не знаю, когда ты это послание получишь, но… в общем, не умею я красивых слов говорить, ладно? Закругляюсь на этом. Просто будь счастлива, моя хорошая. Не скучай и не плачь обо мне. Жду нашей встречи — она же непременно состоится, чёрт возьми?!
Люблю…»
А после этого письма Даня пропал.
ЧАСТЬ 3
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них, —
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь!
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг!
2005
Тим заставил её лечь в постель. Светлана выглядела не слишком-то здоровой: воспоминания разбередили старые раны сильнее, чем она могла предположить. Обычным людям в подобных ситуациях может помочь небольшое количество алкоголя, но… только не в этом случае. О нет, теперь ни за что на свете он не станет предлагать ей «выпить и расслабиться», он и так знатно сглупил накануне…
Светлана послушно улеглась прямо поверх одеяла, не раздеваясь. Глаза её были широко раскрыты. Она сомневалась, что сможет заснуть, несмотря на бессонную ночь, проведённую за тяжёлым разговором.
— Твои близкие, наверное, волнуются, — сказала она Тиму, имея в виду, что он не ночевал сегодня дома и, похоже, даже не собирался туда в ближайшее время, боясь оставить её одну.
— Я мешаю вам? — спохватился Тим. — Вы хотите, чтобы я уехал?
— Ты мне не мешаешь, — отозвалась она ровным голосом. — Просто не хочу, чтобы у тебя были неприятности… Ты и так из-за меня огрёб их сполна.
— Не будет никаких неприятностей, — он покачал головой. — Я предупредил свою… подругу, что задержусь.
Она улыбнулась.
— У тебя есть девушка? Тогда я тем более не понимаю, с какой стати ты тратишь своё время на какую-то никому не интересную престарелую тётку. Поезжай домой, к любимой. Надо ценить каждый миг, проведённый вместе…
— Это кто тут у нас «престарелая тётка»? — хмыкнул он. — И не надоело вам на себя наговаривать…
— Может быть, ты боишься, — осенило вдруг её, — что в твоё отсутствие я снова дам слабину, сорвусь и напьюсь? Тим, я же тебе обещала… этого не повторится. Да, у меня есть проблемы, это правда… но поверь, я действительно давно не пила. Мне и вчера-то одной бутылки хватило, чтобы… В общем, я отдаю себе отчёт и вполне смогу себя проконтролировать, — неловко докончила она свой монолог.
— Когда это у вас началось? — спросил он тихо. — Из-за чего? Из-за Дани?
Она долго молчала. Он испугался, что зашёл слишком далеко в своём бесцеремонном любопытстве, и уже собирался извиниться, но Светлана всё-таки решила ответить.
— Впервые я напилась — действительно напилась, до бесчувственного состояния, — когда поняла, что это не почтовая задержка. Что он просто не пишет больше… Ни мне, ни своей матери. Пару месяцев ещё можно было успокаивать себя, списывая молчание на Данину занятость, на нелётную погоду, на прочие обстоятельства непреодолимой силы, мешающие ему черкнуть пару строчек… Но когда прошло полгода, а он так и не ответил ни на одно письмо… И я, и Дина Наумовна писали на адрес его части, но все эти письма также улетали в пустоту. В конце концов, внутри меня что-то щёлкнуло. Я окончательно поняла, что с ним случилась беда. Тогда я просто пошла в магазин, купила бутылку водки, села у себя в общаге и выпила в одиночку. Мне казалось, что я смогу забыть хоть ненадолго о той боли и тоске, которые одолевали меня с самого момента Даниного ухода в армию. Пока он писал мне, с этой тоской ещё можно было худо-бедно сладить. Но когда я лишилась и этого… Господи, как мне было плохо. Водка, конечно, подействовала — я действительно отключилась. Но это был ненадёжный вариант спасения — лишь на короткое время… Да и девчонки, соседки по комнате, жутко перепугались, увидев меня в таком состоянии. Откачивали потом чуть ли не всей общагой…
— Вы… узнали в итоге, что с ним случилось?
Светлана покачала головой.