деле, все дамы из их компании в глубине души симпатизировали Илье куда больше, чем его странноватой супруге — «вещи в себе», которая никогда ни с кем не откровенничала и не сближалась. «Наверное, она сама его довела, — шушукались в кулуарах. — Да любая другая на месте Звёздной держалась бы за Кузнецова руками и ногами, пылинки бы с него сдувала!.. А эта сама виновата. Вот пусть не плачет и не жалуется теперь…»
Светлана, впрочем, не плакала и не жаловалась. Наоборот — ею овладел какой-то невероятный душевный подъём, словно она сбросила с плеч ужасно тяжёлый, но совершенно ненужный груз, который по инерции волокла на себе несколько лет подряд. А вот Илья принял её решение куда тяжелее, чем можно было от него ожидать. Откровенно говоря, Светлана даже не думала, что муж начнёт так активно протестовать против развода. Она не тешила себя иллюзиями, что он всё ещё любит её — да и любил ли когда-нибудь вообще, по-настоящему? Очевидно, в нём говорило уязвлённое самцовое самолюбие и всё та же логика — от таких мужиков, как он, нормальные бабы добровольно не уходят.
— Хахаля завела? — орал он, когда Светлана сообщила ему о своём намерении. — Я не нужен стал, да? Так и знал, что ты дешёвка… Шлюха! Вечно морду от меня воротила, не нравился я тебе, видите ли! Что, новый любовничек хорошо тебя удовлетворяет в постели? Лучше меня? А может, и ребёнок тоже — от него?!
Светлана старалась пропускать мимо ушей весь этот бред, не имеющий к ней ни малейшего отношения. Она понимала, что в Илье сейчас кричат обида и злость, он весь на эмоциях… поэтому устраивать ответный скандал, оскорбившись на «шлюху» и «хахаля», было бы попросту непродуктивно.
А вот что действительно отняло много нервов во время развода — так это делёжка совместно нажитого имущества. Жили они в двухкомнатной квартире Ильи, которая принадлежала ему ещё до брака со Светланой, поэтому, по идее, она не имела на неё никаких прав. Однако вскоре после свадьбы супруги купили машину — и эта покупка была полностью произведена на деньги Светланы, как раз незадолго до этого получившей гонорар за очередной фильм. Они приобрели белую красавицу «Волгу», и Илья не мог на неё надышаться, буквально сдувая пылинки. Покупали они её для общего пользования, но в конечном итоге машиной стал единолично владеть только Илья: Светлана всё равно не умела водить. Иногда, если у него было свободное время, муж предлагал подвезти Светлану на съёмки или ещё куда-нибудь, но, откровенно говоря, она не чувствовала себя комфортно в салоне этого автомобиля, так и не привыкнув к нему, не считая его своим. Ей постоянно мерещились посторонние запахи — шлейф незнакомых женских духов, а также чужие волосы на пассажирском сиденье.
Илья ужасно боялся, что после развода Светлана начнёт претендовать на машину или предложит продать её. Поэтому, после долгих и мучительных колебаний, он предложил ей следующий вариант: они разменивают его двухкомнатную на две однушки, и машина остаётся ему. Светлану это более, чем устраивало, потому что своего жилья в столице у неё не было, а снимать с новорождённым ребёнком она боялась — ненадёжный вариант, в любой момент можно вылететь из квартиры.
В итоге супруги благополучно разменяли квартиру и разъехались в разные стороны. Илья получил свою любимую «Волгу» в единоличное пользование, но всё равно в глазах всей кубанской родни Светлана так и осталась наглой провинциальной прошмандовкой, которая оттяпала у бедолаги-мужа роскошное жильё и оставила его буквально с голым задом.
Впрочем, Светлану это мало заботило. Впервые за несколько лет она словно встряхнулась, расправила плечи и подняла голову. Ей вдруг невыносимо захотелось жить — и не просто жить, а получать от жизни удовольствие. Почему-то верилось, что с рождением ребёнка всё радикально изменится. И непременно — в лучшую сторону…
В силу природной скрытности и нежелания делиться сокровенным, Светлана утаивала от коллег и своё интересное положение, и разрыв с Ильёй — так долго, как только могла. Ей не хотелось сплетен и пересудов за спиной. Однако о её беременности на «Мосфильме» догадались довольно быстро: при Светланином-то худощавом телосложении не заметить вдруг округлившийся живот или списать его на то, что она «просто поправилась», было просто нереально. Впрочем, сходить с дистанции Светлана пока не собиралась и, хоть уже и не могла сниматься так же активно, как раньше, она всё равно много работала: озвучивала мультики или зарубежные фильмы, особенно индийские.
Беременность, не считая токсикоза в самом начале, протекала в целом легко, но порою Светлане становилось невыносимо горько и обидно от того, что у неё нет контакта с собственной мамой. Сейчас, как никогда, ей нужна была поддержка: от женщины — женщине, от матери — будущей матери, потому что предстоящие роды и материнство пугали её не на шутку. Светлана ничегошеньки не смыслила в этих интимных делах, а спросить, как подготовиться к этому событию и морально, и физически, ей было просто не у кого. Не с коллегами же откровенничать…
Правда, в больницах проводились вспомогательные занятия для рожениц — что-то вроде обучающих курсов. Светлана даже сходила для пробы на одно такое занятие, где ей долго и подробно рассказывали о том, как важно мыть грудь тёплой водой перед каждым кормлением и после него. У неё осталось лишь чувство лёгкого недоумения и сожаления о потраченном времени.
Иногда краем уха Светлана всё-таки ловила разговоры своих опытных, уже рожавших, знакомых — и они её изрядно нервировали.
— Материнство для актрисы — это неминуемый конец карьеры. Как засосёт это болото с обосранными пелёнками, кипячёными бутылочками и кормлениями по расписанию — не выкарабкаешься, — вздыхали коллеги. — Да и форму вернуть сможешь ещё очень не скоро. Грудь обвиснет, на животе появятся растяжки, вылезут волосы, начнут крошиться зубы…
Иногда Светлане казалось, что они все намеренно её пугают, описывая материнство как какой-то чудовищный, гнетущий, беспросветный мир. А как же безграничное счастье, которое затапливает сердце при взгляде на беззубую улыбку крошечного родного человечка? Где нежность, где любовь, где упоение от своего нового статуса?..
— Сами роды — это кошмар, — нагнетали обстановку собеседницы. — Медперсоналу вообще на тебя до лампочки, ещё и ругают, если кричишь от боли — мол, чего разоралась, молчи и терпи, с мужиками спать не больно было, а рожать больно?!
— А в нашем роддоме доктора на ночь расходились по домам, а пришедшим со схватками роженицам давали снотворное, чтобы родовая деятельность «подождала» до утра. Так одна заснула и, не приходя в сознание, рожать начала…
— Я восемь часов мучилась и не могла разродиться, когда надо мной смилостивились и решили, что надо кесарить. Ребёнок крупный оказался, под четыре кило… И меня послали на кесарево с дичайшими схватками пешком — с пятого этажа на третий!
— А мне есть не давали сутки перед родами и побрили ржавой общей бритвой…
Слушая все эти кошмарные исповеди-признания, Светлана покрывалась холодным потом. Неужели всё действительно настолько страшно?
А в один из дней гримёрша «Мосфильма» Валентина, отведя Светлану под локоток в сторону, заговорщическим тоном сообщила, что может дать ей контакты какой-то организации, которая пропагандирует «естественные роды» — например, дома, в воде или на природе. Это сравнительно новое веяние уже успело стать жутко модным в Союзе.
— Моя племянница так рожала! Боли вообще никакой не почувствовала! — горячо убеждала она Светлану.
— Но… как же это? А если что-то случится? Если что-то пойдёт не так, кто будет за всё в ответе? — лепетала растерянная Светлана.
— Моё дело — предложить, — Валентина обиженно поджала губки. — Только рожать в этой стране — то ещё приключение, поверь. Да и удовольствие сомнительное. После наших роддомов у многих на всю жизнь охоту к материнству отбивает. Ладно ещё, если только охоту… а не способность.
В конце концов, Светлана перестала слушать советы и рассказы знакомых о родах, решив не поддаваться массовой истерии и делать собственные выводы — своим умом.
Аппараты УЗИ в те годы имелись далеко не во всех больницах. Гинеколог, у которой наблюдалась Светлана, проводила осмотр вручную, а также прослушивала живот специальной трубкой.
— Сын у вас будет, это яснее ясного, — заявила ей докторица во время одного из плановых осмотров.
— Мальчик… — счастливо улыбнулась Светлана и сразу же подумала: «Назову Данечкой».
Она искала любую доступную литературу на тему материнства — но и прочитанное не проливало света на проблему. Много страниц в подобных книгах отводилось каким-то совершенно ненужным и отвлечённым советам: к примеру, как нужно стирать детские ползунки, пелёнки и распашонки — сначала их следовало замочить в холодной воде, затем несколько часов кипятить в котле с мылом, содой и керосином, дважды прополоскать в холодной чистой воде и высушить на открытом воздухе, а высохшее бельё необходимо было погладить горячим утюгом с обеих сторон. Светлана совершенно точно знала, что не станет заниматься подобной ерундой, рассчитанной, похоже, лишь на то, чтобы мать как можно сильнее устала и заколебалась.
Наконец, приятельница с «Мосфильма» подсунула ей книгу американского педиатра Бенджамина Спока под названием «Ребёнок и уход за ним», где Светлана получила подтверждение тому, что материнство, на самом деле, не тяжёлый изнурительный труд, требующий неукоснительного выполнения строгих правил, а самое настоящее удовольствие — при условии, что молодая мать расслаблена и ориентируется только на свои внутренние ощущения, а не на мнения знакомых, предшествующих поколений или советы врачей.
В реальности же всё получилось совершенно не так, как это представляла себе Светлана и как это описывал доктор Спок…
Роды она запомнила на всю жизнь. «Мосфильмовские» приятельницы оказались правы — после всего, что ей пришлось вынести, Светлана категорически уверилась в том, что никогда больше не захочет рожать.