– Что ж, сынки, – приобняв левой рукой Тура сказал правитель, прекращая смеяться. – Поедемте во дворец, да отпразднуем победу, которую я, Святозар, посвящаю тебе – моему, дорогому, наследнику!
А в седьмой день, в последний, праздничный день масляницы, на площади сожгли роскошно одетое чучело зимы. Правитель всегда сам поджигающий костер в этот раз подошел к Святозару, и, передавая ему факел, изрек:
– Сын мой, наследник престола восурского, сожги чучело масляницы и изгони зиму и старый год из наших городов и деревень!
Святозар взял факел и поджег костер, и сгорело чучело масляницы…
И ушла зима, растаял снег, потекли ручьи, на реках пошел ледоход. Кругом зазеленели поля, зацвели цветы, распустились на деревьях почки. Птицы вернулись в родные края, чтобы вить гнезда и выводить потомство. Проснулись от долгой спячки насекомые: жуки, стрекозы, шмели, и бабочки. И тогда пролилась по лугам и полям восурским песня простого народа славящего теплую, живительную весну Живу!
Глава тридцать первая
Наверно только теперь Святозар ощутил себя счастливым. Утром он приходил в тронный зал, выслушивал доклады вельмож и воевод. А позже, вместе со своей верной дружиной, выезжал в луга. Правитель, слегка ослабив свою чрезмерную заботу над наследником, разрешил ему конные прогулки под охраной его другов, однако всякий раз провожая дружину, напутствовал Стояна, чтобы тот берег его сына. Молодежь спокойно и благочинно покидала дворцовую площадь, сам город и деревни, а лишь выехав за жилые пределы, давала волю своим лошадям, и, пуская коней в галоп, улюлюкая и крича, неслась наперегонки по дороге. Впереди всех скакал Святозар, с приходом весны, совсем забывший о своей болезни. Где-нибудь в лугах наследник останавливал свою шумную ватагу и спешивался. Други спрыгивая с коней, и, довольные предоставленной свободой и юностью, упражнялись и состязались. И в такие моменты, глядя в высокое, голубое небо хотелось Святозару обернуться орлом и попробовать свои крылья.
Однажды, приехав на луг поутру, наследник призвал свою дружину к вниманию, объяснив, что хочет им кое-что поведать. Закрыл глаза и принялся читать заговор. И как только с его уст слетело магическое слово орел, он перекувыркнулся через голову и превратился в птицу. Орел-Святозар сидел на земле, расправив крылья и легохонько ими пошевелил. По первому он сделав два, три шага, как бы беря разбег, да стремительно взметнув ими и взлетел. Сначала орел поднялся не высоко, сделал круг над своей дружиной, коя широко открыв рты, следила за полетом наследника, да опосля того взмахнув крыльями мощней, воспорил выше и полетел над лугом и дорогой, по которой только, что они приехали. Лететь было легко и свободно. Святозару даже показалось, что летать он научился раньше, чем ходить. Высоко в небо поднялся орел и глянул на далекую, дорогую сердцу землю. На еле видимые полоски полей и лугов, на темнеющие невдалеке покрытые густой листвой леса, на престольный град, что как древний витязь раскинулся на возвышении. На хрустальные, наполненные чистотой реки, что величаво несли вдаль свои воды. Орел взмахнул крыльями еще раз и опустился ниже, теперь он парил над дворцом. Очи Святозара разглядели чистую рощу, сад и даже Ратный двор, на каковом Храбр обучал Тура. Орел еще снизился, и, свершив махонистый круг, пролетел, почти коснувшись головы брата. Тур испугался, резко нагнулся, а морг погодя и вовсе присел. А Святозар уже вновь поднялся высоко и направился в луга к своим другам. Подлетев к выкосу, поросшему густоватой травой, ближе, и, увидев свою дружину впереди, наследник принялся опускаться на землю, читая заговор. И как только ноги наследника коснулись трав, он перекувыркнулся, и, упав на грудь, обрел свой истинный образ. Тяжело переводя дух, Святозар приподнялся на руках и узрел подбегающую к нему встревоженную дружина. Стоян бежал первым, он упал на одно колено перед наследником, верно решив, что тому плохо, но когда увидел, как тот радостно улыбается, поднялся, и, вздохнув, сказал:
– Ох, Святозар, мы испугались, что тебе нехорошо.
Подскочившие дружинники окружили наследника, и Звенислав, как-то непонятно хмыкнув, заметил:
– Ты, Святозар, великий кудесник. Только кудесники могут оборачиваться птицей или зверем. Но стоит ли улетать так высоко от своих другов. Случись, что с тобой, и мы не сможем прийти тебе на помощь. Так, что ты так далече больше не улетай. Не пугай нас.
Святозар, довольный собой сел на землю, оглядел ребят и запыхавшимся голосом ответил:
– Я други вас напугать, не хотел. Просто давно мне желалось испытать полет и свои крылья.
А Стоян, вдруг бросил сердитый на него взгляд и молвил:
– Может, тебе, наследник и желалось крылья свои попробовать, я конечно не знаю. Но если бы, что с тобой случилось в полете или ты бы не смог вернуться. Как бы я, да и все други… Как бы мы взглянули в лицо нашего правителя, который нам тебя доверил. Эх, ты… – закончил Стоян и отошел от Святозара.
– Ну, – разочарованный тем, что други на него серчают, огрызнулся наследник. – Ты, ровно дед старый Стоян, забурчал, заворчал…ровно Храбр ты.
Стоян стремительно обернулся, услышав слова наследника, его лицо лихорадочно дрогнуло, а руки сжались в мощные кулаки и он совсем тихо произнес:
– А тебе верно, только с Храбром, где и бывать, ты его одного то и боишься.
Святозар хотел было, в ответ, что-то обидное сказать, но не стал, улегся спиной в траву и закрыл глаза. Парни еще какое-то время постояли рядом с наследником, да после начали расходиться. И вскоре услышал Святозар как загремели мечи и заскрипели натягиваемые ими тугие луки.
К наследнику подошел Лель, присел подле и, перебирая струны на гуслях, воззрился пронзительным взглядом своих серых глаз на брата. А Святозар даже через сомкнутые веки почувствовал тот пристальный взор и открыл очи.
– Что и ты будешь меня ругать? – усмехнувшись, вопросил наследник, и, поднявшись с земли, подпер голову ладонью, упершись в нее локтем.
– Странный ты какой-то брат, стал, – усмехаясь, заметил Лель, и положил ладонь сверху на струны, отчего гусли резво смолкли.
– Чем же я странный? – не понимая брата, переспросил его Святозар.
– Как чем странный? Ты считаешь – это не странно, сказать глядите, обернуться орлом и в небо улететь. Да, улетел в такую высь, что мы тебя из виду потеряли. Други перепугались, хотели было за тобой броситься, Стоян уже побежал к коню, а я ему кричу: « Погоди, погоди, он вернется, ведь не понятно куда улетел». Други все глаза проглядели, а Стоян как схватился за уздечку, так и стоял, вцепившись в нее, точно она одна и знала, где ты есть. Хорошо тебя Горазд еле заметной точкой в небе увидел, а то бы верно Стоян куда-нибудь поскакал. Во-первых, – немного помолчав, пояснил Лель. – Ты должен был нам сказать, что обернешься птицей. Во-вторых, мы ведь все знаем, что ты еще недавно на смертном одре находился. Смерти в глаза глядел. Знаем, что рана твоя не излечилась, и что ты каждое утро, и каждый вечер ее заговариваешь. А любое твое движение сказывается болью в сердце. И после этого, такое вытворять.
Святозар покраснел пристыженный братом, да тихо спросил:
– Я ведь вам не говорил про рану и боль, откуда ты про это ведаешь?
Лель вздохнул, опять провел по струнам гуслей пальцами и ответил:
– Правитель, отец твой, рассказал. В тот же вечер как ты набрал нас в дружину и ушел к себе в покои. Правитель собрал нас в гриднице и все рассказал, и велел нам беречь тебя. А, ты так не разумно поступаешь, нас всех под удар подставляешь, об отце своем совсем не думаешь, словно не юноша ты, а маленький мальчишка, к жизни своей столь легкомысленно относишься.
Святозар отвел глаза от миловидного лица брата, и покрылся теперь уже буро-красными пятнами, да, нежданно остро почувствовав всю неразумность своего поступка, еще тише добавил, пытаясь оправдаться:
– Мне ведь тоже надо упражняться.
– Да, ты упражняйся кто ж против. Да только рядом, возле нас летай, чтобы мы тебя видели, – пожимая плечами, молвил Лель.
– Хорошо, – согласно кивнув, сказал Святозар, и, закрыв глаза, лег на спину не в силах больше смотреть в честные и мудрые глаза брата.
« Верно, – подумал наследник. – До чего же я легкомыслен. Разве можно быть таким не осторожным. Ставить под удар другов и спокойствие отца… отца который мною так дорожит, который за меня так тревожиться».
Настроение у Святозара сразу ухудшилось, да верно от тяжелого полета заболела левая рука, и застонало сердце, наследник пощупал рубец, и, ощутив его на прежнем месте, все же благоразумно решил вернуться во дворец. Поднявшись, он позвал дружину домой, молча сел на коня и с опущенной головой поехал обратно, всю дорогу ему было стыдно за свое поведение и хотелось, сказать другам и особенно Стояну, что-то доброе, но муторно вздохнув, наследник промолчал.
Не успели Святозар с дружинной подъехать ко дворцу и спешиться, как к нему подбежал Борщ. Слуга торопливо принял поводья у наследника и сказал, что в гриднице его ожидает правитель, дошептав:
– Хмурый, такой, сердитый.
Наследник отпустил свою дружину и направился в гридницу. Открыв дверь, он вошел вовнутрь зала и увидел, что за одним из широких столов, кои поместились вдоль стен, сидели отец, Храбр и Дубыня и что-то обсуждали. Святозар подошел ближе, а отец поднял голову, устремил, как правильно выразился Борщ хмурый взгляд на него, да указав на место рядом, велел сесть. Наследник послушно опустился и, почувствовал как внутри, скорее забилось сердце, вроде пытаясь через кафтан выскочить. Святозар, поднял руку, положил ее на грудь, и тяжело выдохнул.
Правитель взволнованно зыркнул на сына, но ничего не сказав, продолжил прерванный разговор:
– Ну, что, ж Храбр. Так и порешим, старшим оставим Ратибора, а вы с Дубыней подготовьтесь. Богдана, Беляна и Градислава я уже предупредил их сыновья в дружине Святозара… Ну, а теперь ступайте, мне надо с сыном поговорить.
Наставники неспешно поднялись, при том Храбр бросил такой недовольный взгляд на наследника, что Святозар уже было опустивший руку вниз, вновь ее, поднял, и приложил к груди, чтобы успокоить расшалившееся сердце, да не говоря ни слова также медлительно развернулись, и вышли из гридницы. И стоило лишь створкам дверей сомкнуться, как правитель повернулся и так посмотрел на Святозара, что тот решил и вообще не убирать руку от груди. Он суматошно втянул голову в плечи, понимая, что отец сейчас скажет уж, что-то весьма не приятное.