Святозар опять прервался, и, поднявшись, подошел к камину, взял полено, да подбросив его в огонь, раздумчиво добавил:
– Боги излечили мои раны, но шрамы по всему телу остались, и не только по телу… Красимир всегда был хорошим и милым мальчиком, моим любимцем. Он также, как его брат прошел испытание в Сумрачном лесу и получил красное древко. Он был всегда послушен и как мне, казалось, светел… Он рано женился и очень… очень сильно любил свою жену, а когда при родах она и ребенок умерли… Красимир вроде как потерял себя, в его сердце возникла обида на Богов и Лучезара, у которго уже был сын и три дочери. И тогда он решил отравить брата, а после убить его детей. Он приехал к нему в дом и привез отравленную медовуху, не знаю о чем он думал, ведь если бы Лучезар и его сын Ярил умерли, он бы умер следом, так как они были защищены даром ДажьБога. Он говорил мне позже, что хотел сам править Восурией и ненавидел удачливого Лучезара… А мне, отец, показалось… показалось, что он перешел на сторону зла… И тогда я лишил его дара, а немного погодя он убежал из темницы, где я его держал и утонул в Ра-реке, пытаясь ее переплыть. – Наследник не торопливо поднял приткнутую к стене кочергу и потревожил ею угли, потому как подкинутое полено не хотело разгораться, словно огонь вслушиваясь в столь древний сказ осело и прижалось к черно-красным древесным углям, – я долго думал, как мне поступить… А потом решил, нельзя позволить этой чистой магии, оную даровал мне мой учитель Альм, превратиться в Сатэга… Я решил, пусть лучше эти знания исчезнут, чем какой-нибудь недостойный мои правнук превратит их во зло. Я попросил Лучезара не обучать магии его младших сыновей, сказав, что создам заговор и оставлю знания лишь старшему в нашем роду-первенцу, и он со мной согласился. Я создал заговор незадолго до своей смерти, все время колебался… наверно чувствовал, что он может принести беды моим потомкам.
– Сын, вернись на сиденье, – сказал отец, узрев, как Святозар вновь покачнулся. Когда же наследник исполнил указанное Ярилом и сел на прежнее место, спросил его, – а почему, эти события не описаны в книге Вед? Я впервые слышу о них…
– Я не стал их вносить в книгу, – объяснил наследник и порывисто вздохнув, потер раненный бок. – Потому что мне было тяжело их вспоминать, а люди, видевшие все… Видевшие мои шрамы, писали сказанья, не упоминая моего имени, чтобы не тревожить мои раны. И ты много раз отец слышал это сказанье, но просто ты не знал, что оно о Богомудре, оно как там мне поменяли имя, назвав меня…
– Кудесником Ставром Великим, – досказал за сына правитель и взволнованно уставился взглядом в лицо наследника. – Но в том сказании не говорится, что тебя лечили Боги.
– Да, отец, об этом там не сказано, и не сказано как они проливали слезы, потому как это видел лишь я…, – медленно проронил наследник, чуть зримо кивнув. – Мои воины не смели подойти, покуда Боги не ушли. А когда ДажьБог и Перун излечили меня и покинули, я встал живой и почти невредимый точно, как в сказе.
– Удивительно, я даже никогда не думал, что это было на самом деле. Мне казалось, что это лишь поверье, – заметил отец, он поднялся, подошел к столу и налил себе и сыну в чаши из кувшина сбитня. – Возьми, сынок, – подал он принесенную чашу Святозару, – сбитень, правда остыл, но он и холодным вкусен. Знаешь, мальчик мой, я думаю, ты обязательно должен внести эти события в книгу и описать их именно, так как они и были. А теперь, когда я знаю, обо всем, что с тобой произошло, я хочу тебе сказать вот, что… Без сомнения ты был не прав создавая такой заговор, но брать на себя вину и осуждать себя во всем, что случилось, ты не имеешь право… Ты, жертвовал во время того боя своей жизнью, ради нашей земли и народа, и у тебя великая душа, которую не то, что бить… нельзя даже обижать. Во всем, что с нами произошло виноваты двое – это Нук, и как бы мне не было больно говорить Дола… Ну, Нук понятно это зло, пришедшее из Пекла или созданное им. Но Дола виновата не меньше, она мне говорила перед смертью, что не должна была верить Нуку, тем более, когда он попросил у нее душу. Она ведь поняла тогда, что он оттуда… из тьмы, а значит верить ему нельзя, от него надо бежать как можно скорей… Она же поступила по другому, отдав ему свою душу… Но, что она сделала с Эрихом, этого нельзя простить. Ты, сам выбираешь свой путь, но ты не можешь жертвовать ради себя жизнью другого. Я понимаю почему это случилось с Долой, а например не с моей матушкой или бабушкой, потому как ни моя бабка, ни мать никогда бы не пожертвовали душами своих детей, чтобы продлить свою жизнь на земле. Ответь мне Святозар, ради собственной жизни смог бы ты пожертвовать моей душой?
– Что ты, отец, никогда, никогда, – воскликнул наследник и так резко подскочил на сиденье, что больной бок снова дал о себе знать острой болью, Святозар муторно застонал и поспешно схватился за него рукой.
– Ну, чего ты, – расстроено сказал отец, и, протянув руку забрал у сына пустую чашу, да поставив ее около своего сиденья. – Я спросил тебя, потому что я сам никогда бы не пожертвовал душой своего сына ради себя. Нет… силы зла, знали лучше Долу чем я…
– Отец, мать ошиблась, – прислоняясь к спинке сиденья спиной и продолжая тереть бок, заметил наследник.
– Ошибся ты, – добавил Ярил и взволнованно провел пальцами по деревянной поверхности ручки сиденья. – Она же поступила первый раз необдуманно и непростительно, второй раз пожертвовала Эрихом, а затем еще и отдала тебя…. Тебя, беззащитного младенца, Нуку и разрешила увезти. А если бы слуги Нука убили тебя, ведь ты тогда не был защищен магией ДажьБога…
– Я тоже об этом думаю, отец, почему Нук и его люди не убили меня, – задумчиво произнес наследник, и пристальнее вгляделся в подпрыгивающее на поленьях пламя огня, может стараясь в нем, в этом желтом, теплом источнике жизни, найти разгадку мучающих его вопросов. – Наверно они думали, что я уже защищен… та печать, что была у меня на руке, без сомнения спасла мне жизнь.
– Значит, Богомудр все же где-то поступил, верно…. И благодаря этой печати, сохранил себе жизнь, – молвил правитель и улыбнулся, отчего враз разгладились морщины на его лбу. – Так что сын, как видишь если кто и виноват в трагедии нашей семьи, и в том, что душа нашего Эриха в полоне, то это явно не Богомудр. Это не ты мальчик мой дорогой, а это подлый Нук и…. и моя любимая жена Дола. Надеюсь, ты это теперь осмыслишь, и перестанешь себя изводить, потому как я хочу, видеть тебя прежним веселым и довольным мальчиком. Я понимаю, что груз прожитых жизней лежит на тебе, но заговор ты уничтожил, книгу Вед пробудил, ученика себе нашел и я думаю, единственное, что ты должен еще сделать это помочь своему брату Эриху. Матери же ты ничем не обязан, сначала она позволила оторвать тебя от семьи, позже когда ты вернулся, ни разу ни захотела прижать тебя к своей груди, а когда на тебя напал Эрих и убил, не смогла найти в себе силы, все это прекратить. А ведь она видела как плохо тебе, мне и Эриху и все же ради себя, продолжала молчать…
Правитель прекратил говорить, и, откинувшись на спинку сиденья, замер, а в гриднице наступила тишина, прерываемая лишь приятным для слуха потрескиванием горящих дров.
– Отец, – спросил его Святозар, спустя какое-то время. – Так как же нам пока поступить с Эрихом, как нам его защитить от Нука?
– Что ж, сынок, – откликнулся правитель. – Сегодня же я пошлю гонца в город Вегры к Доброгневу и прикажу ему не спускать глаз с Эриха. И я думаю, пока это все, что мы с тобой можем для него сделать, – отец перевел взгляд с полыхающего в камине полена на сына, и, весьма мягко добавил, – Ратибор привез тебе дар от царя неллов. Я приказал пока положить его в своих покоях, пойдем, ты посмотришь, а после Вячко и Борщ перенесут их в твою опочивальню.
– Нет, отец, я не возьму себе этот подарок, он мне не нужен. У меня есть меч ДажьБога, кольчуга, шлем и щит, которые ты мне подарил, – пояснил Святозар и принялся вертеть перстень на пальце. – Я думаю, что оставим дар царя неллов для Тура. Когда он пойдет на испытание в Сумрачный лес, мы его с тобой ему и отдадим. И если я погибну весной…
– Не говори такого при мне, сын… После того, что я узнал про тебя, моя душа успокоилась, теперь я уверен ДажьБог не позволит погибнуть своему и моему мальчику, – молвил Ярил, он прервался на миг, и в согласие кивнул головой. – Но если ты хочешь эти дары передать Туру, то пусть будет по-твоему, только уж сам ему и преподнесешь, тогда.
– Хорошо, отец, я сам и преподнесу их Туру, когда он вырастет. А теперь, отец, я пойду отдыхать, у меня так разболелся бок, что нет сил, сидеть, – заметил Святозар, и мышцы на его лице судорожно дернулись.
Наследник неспешно поднялся с сиденья да тяжело покачнулся. Правитель протянул руку и придержал наследника, да тотчас и сам поднялся, он недовольно качнул головой и вспыльчиво отметил:
– Ах, этот шалопай, Звенислав, он решил вновь мне испортить праздник в честь Бога Коляды. Подожди, мальчик мой, я доведу тебя до твоих покоев.
– Да, нет отец, он не виноват, я сам предложил биться без щита, – заступился за друга Святозар, опираясь на руку правителя.
– Я же вроде тебя просил, не брать всю вину на себя, – уже более сдержанным тоном произнес правитель, когда они вместе с наследником подошли к дверям из гридницы. – Потому что мне Искрен все рассказал, и как ты оступился, и как твой друг рубанул тебя по боку. Ну, и устрою я же этому Звениславу завтра, как только увижу.
– Нет, отец, не надо устраивать Звениславу, знал бы ты какой он великий воин. Ведь он одним махом срубил голову василиску. Он лучше всех владеет мечом в моей дружине, и если у меня когда-нибудь родится сын, то я Звенислава возьму ему в наставники, – торопливо отозвался Святозар, и, протянув руку, незамедлительно отворил дверь.
Правитель, придерживающий наследника, внезапно остановился, посмотрел изумленно на наследника и задористо засмеявшись, возразил:
– Ну, ты даешь, сынок, хорошо же ты придумал. Взять ребенку в наставники человека, который не может сдерживать себя, не может собою руководить. Да он же дитя в первом учебном бою покалечит так, что не твоя, не чья другая магия ему уже не помогут. Может он воин и хороший, я не спорю, но судя по тому, как ты загибаешься учитель никудышный. И если я доживу до своего внука, то поверь мне, ни позволю тебе взять в наставники для него Звенислава, никогда.