— Осрамил мою седую голову!
Кроме бассейна, я по воскресеньям подвизался на лыжах при ОПТЭ (Общество пролетарского туризма и экскурсий), московское отделение которого тогда возглавлял Бархаш — самый ярый альпинист и лыжник. Школа горнолыжного спорта там же возглавлялась мастером спорта Ерковым. Я записался к нему. По воскресеньям мы ходили на Воробьёвку или ездили на Сходню — на Бархашину горку, где изучали все премудрости: «армбергскую стоечку», торможение «плугом», поворот «христиания», «телемарк» и другие. Лыжи были у кого какие, большей частью неподходящие, с креплениями полужёсткими, военными, ерковскими. У начальства были «кандахара», «ротофеллы», которые только начинали входить в моду.
Верхом моих достижений были три прыжка с малого трамплина, с непременным приземлением на «пятую точку». Никогда я не замечал, что она меня перетягивает. На Сходне я часто встречал своего старого друга Колю Эльбе, патрульного. Он тогда уже был географом. Я его спрашивал:
— Ну как, Коля, женился?
— Я принципиальный холостяк, никогда.
Я очень гордился, что моим учителем был сам Ерков, душевный парень и изобретатель популярного тогда крепления.
Алёнька так нас радовал своим характером — весёлым, покладистым. Кажется, он никогда не плакал, а своё недовольство выражал какими-то тоненькими звуками, вроде ворчания.
Галочка его хорошо понимала и при «ворчании» разговаривала с ним, почти как со взрослым. Удивительнее всего то, что он как будто понимал её увещевания и очень скоро становился снова сияющим и живым.
Сколько радости он вносил в нашу жизнь, невозможно описать. С мыслью о нём и работалось легко и всякие неприятности (а их — внешних — было достаточно) переживались легче и скорее.
Но вдруг, ни с чего, казалось бы, он заболел, да так здорово! Так грустно было смотреть на маленького страдальца. Врачи не понимали, с чего бы ему болеть. А через два дня выяснилось, что он съел шишечку от своей новой коляски. Вот это номер!! Я и то не сумел бы проглотить такую штуку!
Через недельку-полторы поправился наш малыш. Да с такой мамой, как моя Галочка, я был уверен, что он скоро поправится.
После болезни Алёнька быстро стал набираться сил и с каждым днём всё больше веселился. Стал снова вставать на ножки и целыми днями болтать по-своему.
Как и прежде, он больше всего любил купаться. Когда он видел, что в тазик наливают воду, он от нетерпения перегибался через перильца в кроватке и как-то попискивал, топоча ножками.
К сожалению, тазик, в котором его купали, был для него очень мал. Правда, его это нисколько не смущало. Он, буйно радуясь, так бил ручками и ножками по воде, что большая часть её оказывалась на полу и на нашем платье. Зато, когда нам подарили наташонкину (дочки Лены и Саши) ванночку длиной более метра и 60 сантиметров шириной с соответственной высотой, да когда Галя соорудила в ней гамачок из марли, вот тут Алёнька показал все свои богатырские способности. Отталкиваясь ножками от торца ванночки и подпрыгивая в гамачке на волнах, он громко хохотал, махая ручками и ножками, а мы с Галочкой вместе с ним. Конечно, при этом он напивался воды из ванночки, но, по-видимому, ему это не вредило. На его весёлое купанье собирались соседи, приходили наши знакомые специально полюбоваться на это зрелище. А имеющие младенцев стали тоже сооружать гамачки. Никого не смущало, что после такого аттракциона все оказывались в мокрых платьях, а нам целое дело — вытирать с пола обильные лужи.
К этому времени — около полугода — Алёша проявил способность, возможно, как и все маленькие дети, распознавать окружающих людей. По своему характеру и жизнерадостности он был доверчив со всеми и с радостью шёл на руки ко всем знакомым и незнакомым. И так как Галя не часто брала его на руки, он с хитрой улыбкой протягивал свои ручки приходящему: «Возьми меня на руки».
Мы были очень удивлены, когда первая жена Игоря Лена попыталась взять его на руки, он горько заревел и отчаянно сопротивлялся до тех пор, пока она не посадила его назад в кроватку. Значительно позже мы выяснили, что эта женщина оказалась дурным человеком. А мы-то этого и не подозревали. По её доносу Игоря арестовали, но уже через месяц он был уже полностью оправдан. Сама Лена призналась, что сделала это, чтобы распродать имущество мужа. А продавать было что: Игорь, как художник, собирал коллекции картин и мебели в комиссионных магазинах, и его квартира была настоящим музеем мецената. Но Лена промахнулась: всё имущество было вывезено теми, кто делал обыск при аресте Игоря. Сама Лена вместе с братом и матерью куда-то сгинула.
Игорь, потрясённый такими событиями, переехал на жительство в Москву, чему Галя была чрезвычайно рада. Она очень любила брата.
Нам постоянно не хватало денег. Среди знакомых и особенно родных был целый ряд людей, которым надо было помогать. Поэтому мы всегда были в долгах. В получку отдавали долги и тут же принимались занимать снова. А тут ещё появилась совершенно для меня неожиданная проблема: Галя сказала, что ребёнку нужна дача. Надо было думать о приработке. Я написал техническую статью в ведомственный журнал «Электрическая тяга», писал туристические статьи в «Вокруг света», делал рефераты в какое-то научное обозрение, но всё это были крохи по сравнению со стоимостью дачи. Галя решила искать работу, но, когда мы прикинули конкретно её возможный заработок, то увидели, что необходимая при этом домработница съела бы весь Галин заработок плюс к тому торчала бы у нас как бельмо на глазу в нашей небольшой комнате. Нет, нет, это не выход.
Галя нашла работу, которую она могла выполнять на дому. Это была артель «Всекохудожник», где уже работала сестра Нина. Они обе проявили способности в росписи узоров на ткани, блузках, платках и т. п. Галочкин заработок дал нам возможность нанять дачу. Но после этого она оставила работу и занялась полностью сыном.
Откровенно говоря, я весьма кисло смотрел на дачное предприятие. Мне казалось, что мы «обрастаем» и этим включаемся в ряды буржуазиата.
Снова решили жить на даче вместе со Стефановичами. Мы очень были дружны, дети одного возраста. Почему бы и не вместе?
Сняли половину деревенского дома на берегу прекрасного озера, на противоположной стороне которого располагалось роскошное бывшее имение-дворец среди прекрасного парка. Это было в Расторгуеве по Павелецкой железной дороге. Хорошая была рекомендация Игоря — он знал эти места.
Переезд был тяжёлый, измотавший нас обоих. А Алёше дача была по душе. Ему исполнилось уже десять месяцев. Он уже говорил ряд настоящих слов, нас называл «пап-Дань» и «мам-Галь». Носился на чевереньках так, что трудно было его догнать, но как-то смешно — несколько боком. Он мне напоминал при этом какого-то краба. Он чувствовал себя на свободе «в своей тарелке» и целыми днями колесил, быстро передвигая ручкам и ножками, по нашей комнате, террасе, увитой виноградом и палисаднику. Почему-то ему не нравилось пробовать ходить по-человечески на ножках, вероятно, из-за неуверенности и медлительности этого способа. При ползании он всегда выражал своё удовольствие мурлыканьем себе под нос чего-то непонятного.
Галя постоянно его учила ходить как все. По существу он уже мог. Но не хотел или боялся, он был очень осторожен. Галя давала ему кончик носового платка в ручку, другой конец брала сама, и так они шествовали на порядочном расстоянии. Алёнька думал, что мама его ведёт, и спокойно шагал вперёд. Но когда он замечал, что мама бросила свой кончик, он сразу терялся и переходил на четвереньки.
Любовь к воде чуть не сгубила его. Кода Галя, ещё в мае, пошла с ним впервые на озеро, села на бережку и увлеклась чтением, пока он ковырялся в песочке. Она не заметила, что скоро Алёша с довольной улыбкой быстро направился к воде, вероятно вообразив, что это большой таз с водой, вошёл в воду и сразу погрузился на дно. Погода ещё стояла холодная, и он был солидно одет. Ясно, что намокшая одёжка потянула его вниз. Хорошо, что Галя быстро заметила, что сына нигде нет, а из воды поднимаются пузыри. Она быстро вбежала в воду и выхватила его со дна. К счастью, он ещё не успел захлебнуться. Конечно, простудился, но быстро оправился.
Вообще-то Алёнька в это лето многократно «развлекал» нас, особенно Галю.
Галя в жаркие дни ставила большой таз с водой на солнышко и сажала в него сыночка. Он это очень любил. Вылезти из таза самостоятельно он ещё не мог и, когда ему надоедало сидеть, звал маму на помощь.
Однажды Галя его так посадила и ушла в дом. Выйдя через несколько минут на террасу, она окаменела: Алёша, каким-то образом выкарабкавшись из таза, шагал по направлению к лошади с плугом, которую привёл хозяин. Жара стояла невыносимая, слепни и другие кровососы буквально облепили лошадь, и она непрерывно лягалась, страдая от укусов этих гадов. Алёша был уже в двух шагах от брюха лошади. Что Галя пережила! Когда же она подлетела к Алёше, он уже был там и топтался под самым брюхом животного. Она зажмурилась в ужасе. Но тут случилось чудо! Умная лошадь, по-видимому, увидев ребёнка, совершенно перестала лягаться, только двигала участками кожи, стараясь согнать своих мучителей. Галочка зарыдала от потрясения и, схватив сынишку, убежала в комнату. Но, посадив Алёшу, побежала к лошади с горбушкой хлеба и кусками сахара, в благодарность умному животному.
В другой раз в воскресенье, когда мы все сидели на террасе, Алёше куда-то исчез. Всего несколько минут назад все видели его у калитки, наблюдающего за курами у дороги. И вот исчез! Стали все искать. Нет! Побежали по деревне, спрашивали всех. Никто его не видел. Сосед наш взял драгу со словами: «Не иначе у пруд мырнул». Он долго и безрезультатно шарил драгой по дну грязного прудишки посереди деревни. Мы пришли в полное отчаяние. Я бросился к озеру: «Неужели Алёнька мог добежать до него? Расстояние порядочное, а он едва научился передвигаться!» Тут я услышал, что меня зовут. У Галочки на руках был спящий сынок, весь в пыли и песке. Оказывается он, наглядевшись на кур, купающихся в пыли у стенок колодца возле самой нашей калитки, решил и сам лечь в такую ямку, как-раз на противоположной стороне колодца от калитки, да там и сладко заснул. А мы-то бегали мимо него много раз и не заметили его.