Наши добрые спасители повели нас за перевальчик, где у них паслось громадное стадо овец, горел костёр, около него лежала невиданная медная утварь и какое-то яркое тряпьё. Затем, оставив собак стеречь стадо, они проводили нас с километр и спокойно удалились.
К вечеру мы пришли в глубокую котловину, пологие склоны которой не прорезало ни одно ущелье. На дне её было болото. Местечко сильно смахивало на вход в Дантов ад. Солнце уже зашло за бровку, но было ещё светло. На бровке чётко вырисовывался силуэт большого зверя, который терзал барашка. Я сразу узнал крупного волка. Он стоял как раз в том месте, где наша тропинка выходила на гребень. Волк перестал рвать свою жертву и, держа лапу на ней, внимательно глядел на нас, ничуть не показывая, что испугался и, казалось, готовый вступить в бой за свою добычу.
— Опять собака, — сказал я, чтобы не напугать Галю. — Давай лучше переждём, а то за гребнем их может быть целая свора.
Мы стояли и ждали какое-то время. Я боялся, что Галя поймёт всю неправдоподобность моей версии. Где это видано, чтобы овчарка съела овцу. Сколько-то минут длился поединок глазами. Наконец, наши четыре глаза одолели два волчьих. Он подхватил в зубы барашка и нырнул за горизонт. Тут Галя призналась мне, что с самого начала поняла, что это был волк, но что овчарок она испугалась бы гораздо больше. Биолог! Что поделаешь!
В темноте мы подходили к очередной армянской деревне, предвкушая встречу с собаками и людьми, неизвестно как настроенными. Ведь мы шли параллельно государственной границе, до неё оставались всё те же 100 километров! Как же мы были рады, увидев вместо приземистых каменных саклей рубленые русские избы. И никаких собак!
В первый дом, куда мы постучали, хозяйка гостеприимно пригласила нас к себе. Нас поразило благообразное убранство и какая-то почти стерильная чистота и во дворе и в доме. Мы обратили внимание на отсутствие икон. Откуда здесь взялись эти странные люди?
На сочном старорусском языке хозяйка рассказывала нам, что они молокане и деревня их называется Молоканка. Сидя за чаем, мы с интересом слушали рассказ о том. что их предки ещё в прошлом веке преследовались правительством и синодом и были высланы из русских губерний в Армению, как с трудом обживали они непривычную землю и налаживали отношения с местными людьми. Теперь в Закавказье целый ряд молоканских сёл. Живут хорошо, зажиточно, но трудятся очень много. Община дружная. Хозяйка наша вдова, но «братья» ей помогают и всё-то у неё есть.
Мы рассказали ей о встрече с первобытными пастухами. Она разъяснила:
— А это курды. Они живут в Персии и в Турции. Кочуют через все границы, ничего не признают. Но люди мирные, никого никогда не обидят. Вот собачки их, правда, собачки разорвут и спасибо не скажут.
Мы переночевали в чистой горнице этой женщины, а утром напились молока и пошли по булыжному шоссе, на котором стояла Молоканка. Шоссе вело в Караклис (теперь Кировокан).
Появились леса, поля, стали встречаться прохожие. Часов в пять мы вошли в городок и направились к станции. Ждали поезда на открытой дачной платформе, весело болтая. Не прошло и четверти часа, как мимо нас замаячил милиционер. Сделав несколько концов, он состроил грозную физиономию и сказал классическую фразу:
— Пройдёмте, граждане.
Мы сложили в рюкзак хлеб и брынзу, которыми только что начали закусывать, и прошли в железнодорожное ГПУ. Началась снова проверка документов и допрос. Всё им казалось подозрительным:
— Зачем поехали в Севан? Почему не проехали на Ереван? Почему ночевали в Молоканке? У вас там родственников нет? Зачем носишь ножик?
Но, конечно, самым подозрительным дежурному показался наш «Турист». Он засветил плёнку-пластинку, снятую перед самым Караклисом, но, к счастью, не отличил другие снятые плёнки, которые лежали в коробке в рюкзаке рядом с неснятыми. Наконец, перед самым поездом нас освободили. Я решил немного пофрондировать: «Что это такое, товарищ дежурный, почему нас, обыкновенных туристов, на каждом шагу задерживают, проверяют документы, засвечивают пластинки? Район не пограничный, пропусков не требуется, никаких правил мы не нарушаем…»
И тут я получил невразумительный ответ:
— Много всяких ездит. Республика пограничная.
С нас было довольно армянской бдительности. Мы с радостью сели в Тбилисский поезд, хотя мы знали по первой поездке, что нас там ждут новые тревоги. Грузины были совсем не бдительны, но зато нахальны чрезмерно.
Однако в Тбилиси всё обошлось без инцидентов. Парни бесцеремонно глазели на нас, особенно на Галю, нагло хохотали, очевидно обсуждая её достоинства, но волю рукам не давали. Но и я был бдителен в отношении их — Галю не оставлял одну ни на минуту. Мы гуляли по проспекту Руставели, дивясь на громадные по тем временам роскошные дома, каких не было и в Москве, на крикливо накрашенных женщин, что также в России было не модно, на горластых разносчиков. Вообще центр города показался нам каким-то весьма буржуазным. А мы в своих уже рваных тапочках с видевшими виды рюкзаками, были шокированы этой толпой, также как она нами.
Мы отправились на гору Давида (Мтацминда). Как хорошо было ехать на фуникулёре! Я не ездил на нём с тех пор, как был в Альпах, и даже не подозревал, что такие вещи есть в Советском Союзе. Очень красива оказалась колоннада верхней станции. А какой красивый вид с неё открывался! Скоро, однако, небо затянулось тучами. Пошёл дождь. Холмы, разбегавшиеся во все стороны от столицы, покрытые то кудрявыми лесами, то рядами цитрусовых деревьев, как-то сразу приобрели печальный вид. Не иначе, в такую погоду А. С. Пушкин написал:
Не пой, красавица при мне,
Ты песен Грузии печальной…
Насмотревшись на пейзаж и основательно промокнув, мы спустились и пошли в район Армянского бульвара, где улицы поднимались ступеньками и дома лезли друг на друга. Меня почему-то всегда волновала и трогала такая архитектура. Под конец мы вышли в район горячих источников. Их русло представляло подобие каньона, рассекавшего город. Стены домов, спускавшихся к воде, обросли натёками серы и стали неотличимы от скал. В русле кишели женщины, полоскавшие бельё. С ними были и ребятишки. Местами каньон был наполнен парами, как долина гейзеров.
Дойдя до знаменитых серных бань, мы решили, что сейчас самый подходящий случай, чтобы испытать это эстетическое удовольствие.
Когда я вошёл в мужское отделение, там было полно народу. Но не было заметно, чтобы люди мылись. В облаках пара одни сидели и потели, другие тёрли себя и других сухими мочалками. Страшно костлявый старик-массажист, совершенно голый, взобравшись на спину распростёртому на лавке толстяку, отчаянно колотил его кулаками по шее и по плечам. Потом, стоя на коленях, перебирал ногами, стараясь побольней ткнуть несчастную жертву под микитки своими острыми коленями. Но жертва при этом только удовлетворённо пыхтела.
Я с трудом отыскал мятую и ржавую шайку, но никак не мог найти кран. Зато я нашёл у стены малюсенький полукруглый бассейн, над которым из трубы извивалась струйка воды. Тошнотворный запах сероводорода, исходящий из бассейна, свидетельствовал, что это и есть серный источник — гвоздь всего заведения. Бассейн был без малого полон людей, которые стояли там по шейку в воде, как грешники в котле. Многие из них были с намыленными головами. Они отчаянно толкались, стараясь попасть под струю и смыть мыло с головы.
Я тоже намылил голову и с великим отвращением влез в людскую кашу, размышляя о том, какой процент серы, мыла и сифилиса содержит вода в бассейне. Моё желание пробиться под струю было детской наивной мечтой. Здоровенные кацо, соперничавшие за воду, отнюдь не были настроены пропускать русского. Потолкавшись минут пять, я решил вылезать. В этот момент погас в бане свет. Какой-то тип зажёг урну с грязной бумагой и окурками, чтобы хоть немного осветить помещение. В результате баня наполнилась вонючим дымом. Я выскочил в предбанник, стёр мыло полотенцем, кое-как оделся и выскочил на свежий воздух.
Вскоре я увидел испуганную Галю. Она рассказала, что в женском отделении вышло ещё хуже. Когда погас свет, женщины принялись вопить, метаться, колотить друг друга. Она спаслась бегством полунамыленная, получив несколько тумаков.
На следующий день пришла телеграмма, что Алёк болен. Я не мог ехать, так как у меня было ещё служебное поручение на Сурамский перевал. Но Галя тут же взяла билет на ближайший автобус и выехала по Военно-Грузинской дороге во Владикавказ.
Я поехал на Сурам. Наркомвнешторг, заключив договор с Савильяно на поставку электровозов, одновременно заказал несколько штук Дженераль Электрику. Хотели сравнить. Американские электровозы испытывались в горных условиях на закавказской железной дороге, и мне поручили ознакомиться с результатами испытаний.
Приведя себя, сколько можно, в приличный вид, я явился на испытательную станцию как представитель завода «Динамо». Электровозы имели весьма эффектный вид, но, когда я по ним полазил, мне показалось, что кое-что сделано недоброкачественно. Я познакомился с приёмочными актами и обнаружил там более ста рекламаций на разные недоделки. Познакомился с представителями поставщиков. Одного из них спросил:
— Скажите, сэр, зачем вы нам поставляете некачественные изделия? Неужели вы думаете, что мы не заметим недостатки?
— О, да, ведь это первая поставка. Фирме дешевле, выгодней изготовить изделие не очень хорошо. Обычно наши контрагенты этого не замечают. Но мы ошиблись в русских инженерах, они оказались очень придирчивыми. Мы, конечно, все недостатки устраним и в дальнейшем их не допустим.
Меня удивила откровенность этого коммерсанта. Он ошибся больше, чем думал. Наши производственники решили, что такие электровозы нет расчёта приобретать на валюту, и дальнейших заказов на них не давали.
Выполнив задание, я сел на Тбилисский поезд и вышел не доезжая до Тбилиси, в Ксанке. Мой план состоял в том, чтобы пройти Военно-Грузинскую дорогу, но по возможности по глухим местам, то есть обходными тропами.