Наше внимание было приковано к женщинам. Мы не могли оторвать глаз от этого заколдованного красного круга, заполненного женскими телами. Свешиваясь с края оврага, мы с завистью и голодным блеском в глазах смотрели на женщин, стоящих, сидящих, лежащих у костра и в отдалении.
Не знаю, как, почему и откуда собрались сюда эти люди. Возможно, некоторые члены банды украли нескольких понравившихся женщин и притащили сюда, чтобы утолить сексуальный голод. Кто-то привел сюда женщин, польстившихся на украденное бандитами добро, и женщин легкого поведения. Кто-то, совершая набеги, выкрадывал женщин, как скот, и несчастные пленницы со связанными руками теперь лежали на земле… В ночной тиши, в отблесках костра мужчины удовлетворяли свой голод.
Нам были видны разорванные платья и белые ноги, отчаянно отбивающиеся от насильников. Мы слышали смех зрителей, наблюдающих за этой борьбой.
Мы видели двух женщин, дерущихся за фляжку с самогоном. Растрепанные волосы. Вздымающиеся груди. Они катались по земле, выдирая друг у друга фляжку, и до нас доносился смех мужчин, с азартом следящих за необычной дракой.
Мы видели, как мужчина распластал на земле женщину. Так ястреб вонзается острыми когтями в голубя и долбит острым клювом до тех пор, пока жизнь не покидает тело пойманной жертвы. Теплый воздух от костра доносил до нас стоны и пронзительные крики бьющейся в конвульсиях женщины.
Молодая девушка с развевающимися волосами, увертываясь, носилась между мужчинами, словно играя с ними в пятнашки. Вырываясь из рук очередного мужчины, девушка оставляла в его руках кусок платья. Наконец, оказавшись полураздетой, она, спотыкаясь, попыталась спрятаться в кустах. Мужчины догнали ее и пинками вытолкнули к костру. Они играли с ней как кошки с пойманной мышкой: тянули в разные стороны, грубо хватали руками, таскали по земле. В какой-то момент она вскочила на ноги и бросилась в костер. Мужчины вытащили ее и навалились всем скопом.
Один из уланов заерзал и выругался.
– Лежи тихо, пся крев, а то скатишься вниз, – прошептал лежащий рядом с ним улан.
Мы продолжали наблюдать. Мужчина катался по земле с двумя женщинами, которые, обхватив его за шею руками, судорожно дергали ногами в воздухе.
Рядом с костром танцевала невысокая толстая девушка в короткой белой рубашке, надетой на голое тело. Время от времени она, смеясь, задирала рубашку. Стоявшие и лежавшие вокруг мужчины радостным гоготом поддерживали танцорку, передавая по кругу огромную бутыль с самогоном.
Чуть в отдалении две девушки, одна с палкой в руке, а другая с саблей, стоя спина к спине, отбивались от мужчин, пытавшихся схватить их жадными руками. Девушкам удалось вырваться, и они поползли вверх по склону, прямо к нам.
– Господи! Господи! Помоги нам убежать! – кричали девушки, отчаянно карабкаясь по склону.
Уланы были уже готовы схватиться за винтовки, но мне пришлось осадить их, ведь я обязан был думать обо всех наших людях.
Мужчины догнали девушек и подтащили их к костру, а мы молча продолжали наблюдать за происходящим. Мы не знали, выставили они часовых или нет, патрулируют ли в округе дозоры и сколько их в целом.
Очевидно, что эти люди внизу, на дне оврага, стосковались во время войны по развлечениям, женщинам, богатству. Теперь они, нимало не смущаясь, мародерствовали, грабили и измывались над своей многострадальной страной, над любым ее жителем, который владел тем, что им хотелось бы иметь в своей собственности. Словно хитрые лисы, они захватывали, угоняли и покупали женщин и утаскивали в свое логово. В темноте холодной ночи, в голом лесу, под черным небом с яркими звездами совершался акт массового насилия.
Мы не могли оторваться от происходящего – картины почти нереальной, ощущая дрожь в каждой клеточке тела. Мы словно наблюдали сцены в аду, и этот ад завораживал и притягивал нас. Несколько уланов отползли от края, и я слышал зубовный скрежет и видел горящие от возбуждения глаза. Глаза голодных мужчин. Спустя несколько минут они опять подползли к краю. Мы не разговаривали: слова были ни к чему. Мы все думали об одном. Мы тоже изголодались по женщинам. И если бы одному из нас пришло в голову напасть на банду, то я не уверен, что мы не заняли бы места мужчин в овраге. Думаю, мы бы продолжили представление.
В два часа ночи победили омерзение и усталость. Мы решили, что стоит найти другой обходной путь, даже если придется сделать крюк в несколько лишних километров. Мы молча добрались до лошадей и поскакали в лагерь. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной появлялось белое женское тело, соблазнительное и недосягаемое.
В пять утра мы прибыли в лагерь и доложили обстановку. Полк снялся с места и двинулся на запад. Вскоре мы подошли к броду, переправились через реку и вошли в лес.
Глава 27А ЧТО ПОТОМ?
Спустя несколько дней мы подошли к старинной усадьбе. В английском парке располагался великолепный особняк с высокими колоннами под зеленой крышей, подвергшийся значительным разрушениям. С вершины холма особняк смотрел черными глазницами выбитых окон на сгрудившиеся внизу крестьянские избы ближайшей деревеньки, расположенной поблизости на берегу реки.
Озираясь по сторонам, мы вошли в дом. Все, что можно было сломать, было сломано: мебель разрублена на части, картины проткнуты штыками, раскурочен инкрустированный паркет, изрешечены пулями стены и двери, висящие на петлях, на полу и стенах непристойные надписи.
По комнатам были раскиданы безделушки, придающие любому человеческому жилью особую индивидуальность. Повсюду валялась битая посуда. На полу груды книг, писем, бумаг, счетов, фотографий. Из любопытства я поднял письмо; оно начиналось с банального обращения: «Дорогая мама…» Висевшие в углу иконы явно использовались в качестве мишеней: на них были следы от пуль. В двух комнатах мы обнаружили пятна крови.
Но ни одной живой души, ни в доме, ни в саду. Одинокая, разрушенная усадьба, как дерево в поле, пораженное молнией. Мы решили провести здесь день. Место выглядело безопасным, все подходы к дому хорошо просматривались. Мы отвели лошадей на задний двор, где имелся довольно вместительный сарай, в котором мы нашли значительный запас сена. Некоторые из нас тут же легли спать. Кто-то бродил по комнатам, гадая, что же здесь произошло. Нашлись и такие, кто стал приводить себя в порядок: мыться, бриться, чистить одежду. Впервые за долгое время мы отдыхали в доме, а не в лесу или на берегу реки.
Я прошел через небольшую закрытую галерею в пристройку и оказался в просторной домашней часовне. Здесь было очень тихо. При моем появлении несколько голубей поднялись с подоконника и вылетели через разбитые окна. Византийская мозаика. Позолоченные врата перед деревянным резным алтарем Старинные керосиновые лампы. Иконы. Я огляделся. Слева от меня, в нише располагался фамильный склеп, куда вели десять ступеней. От часовни нишу отделяла изящная бронзовая перегородка. Сейчас куски этой перегородки валялись на разбитом мозаичном полу часовни. Я спустился в склеп, в котором стояли шесть гробов разных размеров. Крышки валялись рядом с изуродованными гробами, над которыми изрядно потрудились топоры.
Маленький детский гробик был пуст. В одном из гробов лежали останки человека в истлевшей парадной форме. На полу валялся череп с длинными черными волосами и высохшая рука, отрубленная топором, который валялся рядом. Вероятно, кто-то таким способом снимал с руки браслеты.
Через витражное стекло на крыше проникали солнечные лучи, разбрасывая яркие, словно бабочки, пятна по стенам и полу. В часовне, несмотря на открытые окна, пахло плесенью. Помню, я тогда подумал: «Ничто уже не может оскорбить их. Их больше нет, и они никогда не узнают о том, что здесь произошло».
Я вышел из часовни и во дворе встретил доктора Края, спускавшегося по черной лестнице. Он выглядел расстроенным.
– Слушай. Мне кажется, я что-то нашел, но не знаю, как поступить. Пойдем со мной.
Он провел меня комнатами и коридорами к винтовой деревянной лестнице. На лестнице были отчетливо видны чьи-то следы и капли крови.
– Что это? – спросил я.
– Сейчас увидишь, – буркнул доктор.
Мы поднялись по ступенькам и остановились перед приоткрытой дверью. Первым вошел доктор, я следом за ним. Мы очутились на чердаке. Повсюду лежал толстый слой пыли. В углу ворковали голуби. На чердаке было довольно тепло, но сумрачно: свет проникал через единственное маленькое окошко. Однако доктор, похоже, знал, куда идет. Он пробирался между предметами мебели, старинными сундуками и саквояжами, цветочными горшками и разными старыми вещами в дальний угол, где, оказывается, было еще одно окошко, которое я не заметил. В этом не было ничего странного, поскольку перед окном были сложены двери.
На полу, прислонившись к стене, лежала женщина лет тридцати в накинутом на плечи английском пальто. Под пальто был черный шелковый пеньюар, сквозь который просвечивало кремовое нижнее белье. Женщина лежала неподвижно, широко открыв глаза, и дышала широко открытым ртом, как выброшенная на берег рыба. Слева от нее лежали два ребенка, примерно двух и шести лет. Маленький спал, а может, был мертв, а старшая девочка еле слышно скулила. Я вопросительно посмотрел на доктора.
Он осторожно поднял пальто и пеньюар и оголил живот, черно-синий, с рваной раной. Бедра женщины были залиты кровью.
– Посмотри, – сказал доктор, указывая на ее левое плечо. Над верхней грудью виднелись три пулевых отверстия.
Я опустился на колени и спросил, что случилось. Она не могла говорить и только косила глазами влево, где лежали ее дети. Я промучился пару минут, пытаясь добиться от нее ответа, но все было тщетно.
– Сделайте что-нибудь, доктор, – взмолился я.
– Сейчас сделаю, – коротко ответил Край.
Он отвернулся и вынул шприц для подкожных впрыскиваний, а я посмотрел на детей.
Они находились в полуобморочном состоянии, но, насколько я мог судить, не были ранены. Женщина не отрывала от меня бессмысленных, как у рыбы глаз, глядя без всякого выражения. Тупой взгляд. Наконец доктор склонился над женщиной и ввел иглу.