– Все претензии к Гавриилу – он проводил Синклит. – Отстранив Аглаю, Роман отвел Юла в сторону и спросил:
– Где ты все время пропадал?
– В Суетеловске был. С дядей Гришей.
– Зачем ты туда поехал?
– Как зачем? Мы Сазонова хотели поймать.
– И как? Получилось?
– Он в Суетеловске так и не появился. Хотя должен был.
Водный колдун заметил на среднем пальце юноши перстень. Желтый камень в оправе из серебра.
– Перстень откуда? – спросил Роман отрывисто.
– Дядя Гриша сделал. Сказал, что по ювелирной части может с кем угодно соревноваться. Хорошая работа, правда?
– Хорошая, – кивнул Роман, – колдовская.
Глава 5ПОСЛЕ СИНКЛИТА
Нет, в недобрый час приехала Тина в Темногорск! Какой бес-искуситель или просто завистник направил ее в эту сторону и заставил сойти именно на этой станции?
Тина расхаживала по своей комнатке. Сна не было. Слышала, как за стеной плакал Казик. И Стен, и Лена проснулись, нянькаются с малышом. Тина вздохнула – как она… завидует. О, Вода-царица, как завидует.
Все рухнуло. Все потеряно. Окончательно. Надя… Даже после Надиного приезда Тина еще на что-то надеялась. На чудо какое-то, что ли. «Как-то образуется», – твердила себе.
И вот этой ночью, глаза, наконец, открылись, Тина увидела себя как бы со стороны и сравнила. Нет, с Надей ей не тягаться. Тина была уверена, что Роман был бы куда счастливее, выбрав вместо стервозной красавицы скромную ученицу, но это уже ничего не меняло. Да, счастливее… Но надоедать, требовать, уговаривать, доказывать, соблазнять, хитрить, устраивать бабские истерики и подляночки-ловушечки – нет и нет. Для себя унизительно. Для любви своей, дара колдовского. А для Романа – унизительно вдвойне. Разве он лох какой или придурок с толстым кошельком, которого хитрая бабенка загоняет в силки? Его выбор – Надя, и ничего с этим не поделаешь.
Правда, показалось Тине пару раз, что чаша весов качнулась не в Надину сторону. Но оба эти мгновения, оба эти качания случились до Надиного появления. А уж после… После Надя окончательно Романом завладела.
Ах, если бы Тина могла стать красивее Нади? Ведь Тина колдунья, и если постараться, если суметь… На миг она окрылилась, но только на миг. Порыв тут же погас. Даже если сумеет… даже если… Не верила она, что в этом случае Роман ее полюбит. Нет, не верила.
Что же ей делать теперь? Жить приживалкой и терпеть… Возможно, даже… возможно… Роман снизойдет… Иногда заглянет к ней, обнимет, и даже близость меж ними случится. Ну и что из того? Выполнять роль ассистентки и делать вид… Нет, увольте. Быть другом, просто другом – не для нее. Пару дней побыла – невмоготу стало.
Мелькнула мысль бредовая, совершенно невозможная: бежать. Уехать из Темногорска. Да, она сможет где-нибудь устроиться, даст объявление в газете. Почему бы и нет? Роман сказал, что самостоятельно она практиковать не сможет. А она возьмет и сможет. Сумеет. Тина ощутила в этот момент, что да, сумеет. Еще как!
Но если уедет, то видеть его не будет. Даже издалека. Как же без него? Как? Ой, моченьки нет, совсем нету. Боль прям разрывает грудь. Умереть бы – легче станет.
«Уезжай! Изведешься!» – приказал ей будто чужой голос, сильный и злой. Прежде не было у нее такой силы. Теперь явилась неведомо откуда.
Тина стала собирать вещи. Потом бросила… Неужели все, конец? Нет, не нужны ей эти огромные сумки. Соберет самое необходимое, возьмет деньги и уйдет. А уж потом вернется. Может быть.
«Обманываешь сама себя! – мысленно воскликнула Тина. – Хватит лгать! Хватит! Лазейку устраиваешь. Хочешь вернуться за вещами, а на самом деле вернуться к нему!»
Все-таки она сложила в сумку самое необходимое. Было темно. До рассвета – уйма времени. Прежде никогда Тина так рано не вставала. Сова по природе, обожала она нежиться в постели. Прежде. Когда это прежде? Когда она была рядом с Романом. Та жизнь была прошедшая. А эта – никакая.
Надела джинсы, свитер. Вышла из комнаты. Остановилась возле двери Романовой спальни. Надя там… Нет, это невыносимо. Когда Роман уйдет, можно навести порчу. Волосы повылезут, зубы… Что-то мешало. Что, Тина и сама не понимала. Мешало, и все. К тому же глупо: Роман любую порчу снимет. Тем более такую слабенькую, какую Тина могла изобразить.
Тина спустилась вниз. Сварила кофе. Может, Роман встанет… и…
Надо выйти замуж. За любого. Лишь бы не противный. Тина заплакала. Расплескала кофе, обожглась.
Когда раздался звонок, не сразу сообразила, что кто-то пришел.
Побежала к воротам. Темно. Открывать не открывать?
Отворила.
На пороге стоял Чудодей.
Тина закричала и замахала руками. Потом поглядела – никого. Нет Чудодея. Привиделся. Она вернулась в дом, накинула куртку, сумку перекинула через плечо и уже окончательно ушла. Дверь закрыла. Шагнула на улицу. Темно. Фонари горят. Куда ехать-то? Домой, к маме? К маме… Хорошо, что можно к маме.
– Не уезжайте, Алевтина Петровна, вы еще здесь очень нужны, – раздался за спиной ее голос.
Она обернулась. Опять никого. Но голос как будто Чудодея. И будто кто ее взял за руку и повел за собой.
Рука, что вела, была бесплотная. Не холодная, нет, а именно бесплотная. И Тина пришла к дому Чудодея. На крыльце стояла Эмма Эмильевна и курила.
– Тинуля, умница, догадалась! – Эмма Эмильевна отшвырнула сигарету и протянула к Тине руки. – Господи, думаю, ну хоть кто-нибудь в доме, хоть кто-нибудь. Кого попросить пожить недельку-другую? О тебе подумала. Сразу – о тебе. Неловко, правда. Роману ты нужна… А тут – ты.
Тина взбежала на крыльцо, и они обнялись.
– Хоть неделечку, – приговаривала Эмма Эмильевна. – Хоть месяцок. Сколько сможешь. Бумаги мне надо разобрать. От Михаила Евгеньевича, знаешь, сколько бумаг осталось? Просто ужас! Роман ведь не рассердится, что ты у меня поживешь чуточку? Ведь не рассердится, правда?
Напрасно Тина завидовала в ту ночь Наде. Да, Надя спала в комнате Романа. Но спала одна. Самого Романа в спальне не было.
Водный колдун находился в доме Данилы Большерука. Кроме хозяина и господина Вернона, присутствовали еще двое: Слаевич и Максимка Костерок. Костерок находился тут против воли, все остальные – добровольно. Более или менее. Слаевич нервничал: боялся, что его звездный час кончится прежде, чем они успеют завершить дело.
Дело было сложное. Более чем. Роман Вернон решил создать свой обруч.
Слаевич уже слепил из земли нужные полуформы. Роман срезал прядь волос и проложил меж половинами обруча. После чего Слаевич форму соединил, оставив с одной стороны торчать косицу волос. После недолгий пререканий Максимка дохнул. Пламя запекло форму и выжгло волосяную прядку внутри обруча. После чего Данила Иванович долго и старательно обдувал своими устами обруч, дабы уничтожить все побочные следы колдовских стихий в этом сложном, вернее, сложнейшем средоточии магии.
И, наконец, Роман создал водную нить, и запустил ее в обруч. Тот ожил.
Теперь четыре колдуна смотрели на свое творение и не могли решиться.
– Может, на Максимке испытать? – спросил Слаевич и хихикнул.
– На тебе, – огрызнулся Костерок. – На тебя эту дрянь уже надевали.
– На меня нельзя. Я распадусь, – тут же нашелся Слаевич. – А без Чудодея вам меня не собрать, убогим.
Тогда все посмотрели на Романа. Тот пожал плечами. Как говорится, инициатива наказуема. И надел обруч себе на голову. Несколько секунд он сидел неподвижно. Ничего не происходило. Потом будто кто-то взял его за руку и повел за собой. Остальные тоже пошли. Роман уверенно шагал по Ведьминской. Будто знал, куда идет. Было еще темно, горели фонари. Роман дошел до пустынном участка, обнесенного с трех сторон забором. Остановился. Заглянул внутрь. Пустой участок. Щебень, мусор, грязь На ступенях недостроенного дома совсем недавно умер Чудодей. Роман подошел к крыльцу. Стал подниматься.
– Не делай этого! – крикнул Данила Большерук.
Но было уже поздно. Роман поднялся еще на одну ступеньку и исчез.
Перед ним плескались светлые воды Беловодья. Поднимались, опускались, в такт пульсировала кровь в висках, и боль, возникая где-то в темени искрами, пробегала по затылку и спускалась к плечам. Колдун не мог понять, отчего это – то ли само Беловодье так влияет, то ли воздействие обруча сказывается. В первый раз было иначе. Впрочем, как все было при первом посещении, господин Вернон сказать точно не мог: он не помнил Беловодья, а видел лишь колдовской сон о нем.
Роман поднял руки, собираясь снять обруч…
– Не делайте этого! – раздался сзади голос.
Роман обернулся. Гамаюнов. Ну, конечно – не ушел он никуда. В граде волшебном своем пребывает. Роман видел Ивана Кирилловича вроде как смутно. Перед глазами рябило и плыло. Обруч давил.
– Не снимайте, – повторил Гамаюнов, приближаясь. – Умрете.
Роман и сам это понял. Только что. А еще понял, отчего умер Чудодей. Он создал – книжно-колдовски – себе ожерелье и обруч, и решил войти в Беловодье. Но то ли силы не хватило, то ли не выдержал и обруч снял, но как бы там ни было, он умер, шагнув в неизвестное.
– Я же закрыл Беловодье. – Роман прищурился – так смотреть на Гамаюнова было проще, и перед глазами больше не рябило. – Запер и ограду, и комнату. Значит, и Сазонов может пройти? Он здесь?
– Был, но тут же ушел. Знал, что вы появитесь следом.
– Куда ушел? Где он может выйти? В Суетеловске?
– Этого не знаю.
Роман обошел замкнутый круг. Заглянул в усадьбу. В комнате, обитой красным штофом, картины по-прежнему являли серые изнанки холстов. И неудивительно. Зачем Сазонову эта дверь, если он с помощью обруча теперь может выскочить где угодно. А Беловодье для него теперь – всего лишь место, где можно оттолкнуться для прыжка.
Роман подошел к краю внутреннего ледяного круга. Потом махнул рукой. Ледяная дорожка пролегла к церкви.
– Куда вы? – кажется, Гамаюнов испугался.
– Хочу доделать то, что начал Стен.