"Тигра" был ещё жив. По цепи подкрепления, не смолкая, заработал его пулемёт. Подкрепление залегло. В это время в развороченном окопе рядом с поверженным танком пытался перебинтовать только что полученную рану старший сержант Иван Вернигоренко. Он видел гибель своего друга и от злости и боли крыл матом всех и вся. Бросив повязки, он пополз ближе к танку. Следом за ним тащились по снегу окровавленные бинты. В руках у сержанта ничего не было. Гранаты закончились ещё утром, а бесполезный без патронов автомат он отбросил в сторону. Вернигоренко в бессильной злобе огляделся. Возле искорёженного взрывом катка машины валялись обломки траков. Больше ничего не было.
– Аккурат подойдёт, – Вернигоренко поднял кусок трака. – Задавлю, сучье племя!
Он с трудом залез на танк. Подполз к щели, размахнулся и с силой ударил железкой по стволу тарахтящего без умолку пулемёта. Саданул, как гвоздь забил. Пулемёт тут же затих. Сержант выронил трак из рук и без сил скатился с брони. Тут подоспело и пополнение. Больше уже в этот день никто не смог прорвать линию обороны.
Из двадцати пять защитников переезда осталось в живых только пять. Пять героев. Раненых, истекающих кровью, но живых.
Утро второго дня сражения за местечко Пролетарское снова началось с налёта самолётов с нарисованной свастикой на крыльях и фюзеляжах. Разрывы бомб в этот раз не стихали долго. Отделение Селивёрстова закидало землёй от взрывов. Видно, на совесть в этот день старались асы Геринга. Сегодня они мало мазали, но и такого урона, как вчера, нанести не смогли. Не успели скрыться за горизонтом их размалёванные хвосты, как тут же из-за пригорка появились танки сорок восьмого немецкого танкового корпуса.
– Смотри, ребята, вчера выстояли на славу. Сегодня чтобы так же бить по танкам. Дядя Боря, ты как, готов? – готовясь к отражению атаки, спросил Иван.
– Я-то готов. Чай не первый раз. Ты, Ваня, не беспокойся, не подведём, язви его фрица в душу и во все подробности, – щурясь на приближающие танки, ответил дядя Боря. – Глянь, командир. Били их били, а сегодня их ещё больше прёт. Родят они, что ли их в своём вермахте? Раз, два, три… Двенадцать танков, не считая всякой дряни, тащится по наши души. Даже самоходки есть у иродов.
– Отделение! Приготовиться к бою,– скомандовал Иван.
Заухали орудия дивизии. На изрытом до черноты поле чётко стали видны разрывы снарядов. Ребята сегодня били прямой наводкой. В лоб. К синему небу потянулись первые столбы дыма. Вслед за артиллерией открыли огонь бронебойщики. Не суетясь, аккуратно прицеливаясь в уязвимые места. Они прекрасно усвоили уроки Селивёрстова, что лупить по броне того же "Тигра" так же бесполезно, как, к примеру, пытаться завалить слона дробиной. А вот попасть в башню или бак, когда он идёт на тебя в лоб, это уже постараться надо. Это уже ювелирная работа, которая не терпит суеты, а значит, требует стальных нервов. Настолько стальных, что могла бы пробить броню того самого "Тигра", что сейчас шёл прямиком на окопавшихся бойцов.
– Есть! Готов один, това… – закричал дядя Боря, но не успел закончить.
Прямо перед окопом разорвался снаряд. Ивана отбросило в сторону и густо присыпало землёй. Когда он пришёл в себя и встал, Дёмин уже лежал рядом, подняв мёртвые глаза к закопчённому небу. Руки его были раскинуты в стороны, словно он собирался кого-то обнять напоследок, да так и не успел. "Тигр", что убил наводчика, исходил черным дымом. Иван посмотрел на отделение. Все остальные были живы. Отряхиваясь от земли, солдаты начинали стрелять. В голове Ивана гудело так, словно все церковные колокола разом въехали в его череп и там принялись бить в набат. Он приложил руку к уху и посмотрел на ладонь. На ней была кровь.
– Врёшь, не возьмёшь… – не слыша самого себя, сквозь зубы проговорил Иван.
Он, шатаясь из стороны в сторону, шагнул к ружью погибшего Дёмина и приник к прицелу. Как раз перед ним шёл лёгкий танк Panzerkampfwagen II. Шёл прямо на него, выкидывая из-под гусениц снег вперемежку с разворошённой землёй. Иван целился в башню и думал, что тот танкист, который держит сейчас рычаги машины, смотрит прямо ему в глаза и выжимает из машины все силы, чтобы успеть раздавить его гусеницами. Этот парень так же жаждет уничтожить русского бронебойщика, как и бронебойщик желает взорвать его ко всем чертям. Желания обоих были обоюдными. Целиться Ивану мешала адская боль голове.
– Гудит набат, гудит… – шептал он, видя сквозь мушку башню танка.
Ствол ружья мотался из стороны в сторону. Башня танка куда-то постоянно заваливалась на бок. Сержант снова и снова ловил её, скрежеща от злости зубами. Наконец, поймав ускользающую цель, Иван собрал все свои силы, что-то громко крикнул и выстрелил. Башня танка дрогнула. Из неё повалил густой чёрный дым. Но Иван уже не смотрел на него. Он целился в другую машину. Идущую следом.
– Фёдор! Бей по центру. Вдвоём мы быстро с ним справимся! – прокричал Иван и выстрелил.
Мимо. Танк как шёл, так и шёл. Иван перезарядил и снова выстрелил. Опять мимо. Фёдор тоже палил по танку, но с тем же успехом. "Тигр" приближался, и времени у бронебойщиков на прицеливание уже не было. Иван быстро перекатился в своё гнездо, привычно выхватил из ячейки связку гранат, выпрыгнул из окопа и ползком пополз навстречу танку.
– Куда ты, Ваня!? – закричал Фёдор, не переставая стрелять. – Убьют же, чёрт.
А Иван всё полз и полз. Ему казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как он схватил связку гранат, хотя пролетело всего лишь несколько секунд. Перед ним рядком цокали пули, но он всё полз и полз. Вот, наконец, и танк.
– Пора, – решил Иван, чётко видя движущиеся траки "Тигра", и изо всех сил бросил под них гранаты.
Взрыва он не слышал, как не слышал и грохота самого боя, но почувствовал, как вдруг дрогнула земля. Он медленно поднял голову. Танк горел.
Так закончился второй день боя. Боя за Пролетарское, доселе неизвестное Ивану, но такое важное в обороне Тарановки. В этот день отделение Селивёрстова подбило четыре танка. Атаки гитлеровцев прекратились лишь на пятый день. К ночи наконец-то наступило временное затишье. Но не успели солдаты как следует передохнуть, в окоп спрыгнул Синельников, собрал командиров отделений и объявил:
– Товарищи солдаты, общее построение.
– А что случилось, товарищ лейтенант? – спросил старший сержант Терентьев. – Люди и так измотаны. Передохнуть бы малость. Сейчас как-то совсем не до построений.
– Понимаю, товарищи, – вместо привычного замечания спокойно ответил лейтенант. – Но это приказ комдива, а приказы, товарищ старший сержант, в армии не обсуждаются.
Перед окопами, в которых пять дней велись кровопролитные бои, перед полем, усеянным трупами фашистов, догорающими танками, стояли солдаты и слушали заместителя командира дивизии по политической части гвардии полковника Павлова. Стояли, усталые до беспамятства, многие с окровавленными бинтами, но крепко стояли на ногах и внимательно слушали. Павлов читал перед строем приказ Верховного Главнокомандующего за номером девяносто пять от двадцать третьего февраля 1943 года. Начинался он так: "Сегодня двадцать пятая годовщина Красной армии. Да здравствует Красная армия, героически борющаяся за честь, свободу и независимость нашего отечества против немецко-фашистских захватчиков! Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! Сегодня мы празднуем двадцать пятую годовщину существования Красной армии". Бойцы стояли и слушали поздравления Сталина, его напутствия им, стоящим на самом переднем крае фронта. Им, на кого надеялись их матери, жёны и дети. Им, от кого зависела свобода и жизнь их родины.
Иван стоял в строю со своим отделением и вспоминал погибших друзей. Тех, кто уже не слышал этих поздравлений, но кому они больше всего предназначались. Сашку Быстрова, Семёна Петрова, дядю Борю, Ломакина, имя которого он так не узнал. Всех, с кем довелось повоевать на фронтах, исколесить сотни вёрст российских дорог. Сегодня у них был праздник. Это был их день. Но это было сегодня. А уже на завтра им зачитали другой приказ. Двадцать пятую стрелковую дивизию передали в распоряжение шестой армии Юго-Западного фронта. Приказ означал только одно. Они оставались на своём плацдарме продолжать оборонять подступы к Харькову.
Глава 9.
Шёл май 1943 года. Давно уже сошёл последний снег, отшумели реки, успокоились и вернулись в свои законные берега. Зазеленели луга, распустились листья на деревьях, и зацвели сады. Как невесты, накинув фату, скромно стояли вишни в белоснежных нарядах, а в их ветвях радостно пели птицы, встречая новый виток жизни.
Солнце уже склонилось к закату. Прошёл ещё один день войны. Иван сидел на приспособленным под табуретку искорёженном снарядами старом ведре, невесть откуда взявшемся в окопе, и читал армейскую газету. Книг он раздобыть больше так и не смог, а роман о французском горбуне и лихой красавице цыганке давно уже был прочитан и теперь гулял где-то по дивизии, переходя из рук в руки. Их полк в эти дни стоял между Чугуевом и Купянском, находясь во втором эшелоне шестой Армии. Затишье установилось по всему фронту, и свободного времени у солдат было вполне предостаточно. Личный состав дивизии укомплектовывался, пополнение занималось обучением нелёгкой, но такой нужной военной науке. Селивёрстов каждый день тренировал своё отделение прицельной стрельбе по танкам и другой технике противника. Учил, как менять позиции, маскироваться, что было очень важно бронебойщику во время боя. Сейчас отделение после плотно занятого дня располагалось на отдыхе.
– Самообучением занимаешься, товарищ сержант? – заглядывая через плечо Ивана, спросил парторг роты, лейтенант Родионов.
– Так точно, товарищ лейтенант, – поднялся с ведра Иван.
– Молодец, Селивёрстов. Я давно за тобой наблюдаю. Читаешь ты регулярно. Человек, значит, грамотный, – Родионов достал пачку папирос и не торопясь закурил. – Отделение у тебя образцовое. Умеешь ты правильно дело поставить. И с людьми работать у тебя получается. Ты кем трудился до войны?