– Бригадиром полеводов в колхозе, товарищ лейтенант.
– Что-то в этом роде я и предполагал. Значит, не новичок в организационном деле. А вот почему ты до сих пор не в партии, Селивёрстов? Везде на высоте, а здесь у тебя полный конфуз получается. Так почему? Объясни.
Иван поначалу как-то растерялся. Сам-то он не раз подумывал заявление подать, но каждый раз откладывал. Решал, что комсомол сейчас для него в самый аккурат. Он прямо так и заявил Родионову. Тот от души засмеялся:
– Комсомол ты уже давно перерос, а в партию именно сейчас вступить для тебя самое время. Так что не тяни, Иван. Первую рекомендацию я тебе дам. Вон ещё Синельников за тебя поручится. Так что жду тебя после занятий в блиндаже с заявлением.
Лейтенант затоптал новеньким сапогом окурок и отправился дальше, а Иван сложил газету и задумался:
– Прав парторг. Тысячу раз прав. А звание коммуниста я не опозорю. Костьми лягу, а не допущу промашки. Дурак. Дотянул до того, что другие за тебя думать уже стали. Нет, брат, такого конфуза допускать больше нельзя.
– Что, Ваня, закручинился? – услышал он голос Фёдора. – Чего буйну головушку повесил?
Иван оглянулся. Фёдор пристроился рядом с ведром Ивана и продолжил:
– Слышал я ваш разговор. Прав лейтенант. Кому как не тебе в партии быть? Я бы тоже написал заявление, да грехов много. Не дорос я пока, это факт. Вот понабью ещё фрицев, грамотейку одолею, тогда уж… А ты как раз готов для такого дела.
– Да я и сам уже хотел, – складывая газету, проговорил Иван. – Кстати, про грамоту. Ты что, читать не умеешь?
– Да нет. Читать-то я умею, – улыбнулся Фёдор. – Я про другое говорил. Не больно я в партейной грамоте силён. Вот в чём вопрос. На шахте что? Вылез, харю ополоснул и уже доволен. Никакой культурной работы. Нет, работа-то в бригаде была. И лекции читали и тому подобные мероприятия делали. Да только мне это всё до фонаря было. Я ведь только теперь понимать начал, что к чему. Когда я ещё парнем был, то гулял напропалую. Ты "Большую жизнь" смотрел? Так это прямо про меня показано. Там Ваня Курский разгульную жизнь классно изобразил. Вот и я таким Ваней был. Гулял от души, наотмашь. А что? Отца я своего не помню. Он в шахте погиб, когда мне всего два года было. У матери нас шестеро огольцов осталось. Я самый младший. Вот и вырос шалопаем. Если бы не Ксюша, сидел бы сейчас где-нибудь за Магаданом и хлебал баланду. Она, родимая, меня из дерьма вытащила. В то время я уж больно сильно пил. А она в комсомоле активисткой была. После очередного запоя меня выгнать с шахты хотели, а Ксюша вступилась. Взяла, так сказать, на поруки. Вот только не пойму до сих пор. Чего она во мне увидала такого, что не побоялась поручиться за меня? Первое время я ещё ерепенился, а потом так влюбился, что все свои пакости начисто забыл. Ну и она меня полюбила. Поженились. Всё как у людей. Детки пошли. Двое их у меня. Леночке три годика и Павлушке семь. Шустрые ребятки. Все в мать. Что там у них, не знаю. Писем второй месяц нет.
Голос Фёдора дрогнул, и он замолчал. Достал кисет с махоркой, закурил.
– Ты не переживай, Фёдор, – проговорил Иван. – Сам понимаешь, война. Письма просто могли и не дойти. Всё будет нормально. Точно тебе говорю. А грамоте я тебя обучу. Вот газета. Наша. Тут про всё пишут. На, читай. И не просто читай, а думай, рассуждай сам с собой. Что непонятно будет, меня спрашивай.
Иван протянул газету Фёдору. Тот задумался, но газету взял, осторожно развернул, пробежался по заголовкам, аккуратно сложил и засунул себе в карман.
– Э, нет, брат, – проследив за манипуляциями Фёдора, сказал Иван. – Так дело не пойдёт. Ты давай читай. Всю. От начала до конца. И помни: теперь я от тебя не отстану, пока ты сам не поймёшь, что это тебе надо. И не только тебе, а ещё твоей семье. Читай!
Фёдор сердито покосился на Ивана, достал газету и снова развернул её.
– Чёрт меня дёрнул с ним связаться, – подумал он. – Теперь с живого не слезет. Будет пихать эту грамоту в меня, пока через край не польётся. Хотя… Может он и прав. Ксюша ведь то же самое мне локшила, да только я всё мимо пропускал. Так, что здесь прописано…
– Мама родная, придётся теперь в лес идти, – воскликнул подошедший Вася Бубнов, наводчик второго расчёта.
Иван с Фёдором в недоумении вскинули на него глаза. Тот смотрел на них серьёзно, но уголки губ предательски подрагивали, и во взгляде светился весёлый огонёк. Вася слыл в отделении балагуром и любителем выпить. Спирт наводчик словно из воздуха доставал. Как он это делал, не знал никто, как его ни пытали на этот счёт. Но по части выпивки Иван быстро с ним справился, а вот балагурство из Васьки пёрло через край, как перестоявшая квашня из кадушки, и сладить с этим было уже сложнее. При всём при том наводчиком он был, как говорится, от Бога. И это было, пожалуй, единственным положительным качеством у Васьки. Больше всего насмешек доставалось почему-то Фёдору. Тот Ваську уже видеть спокойно не мог, но трогать пока не трогал. Терпел. Ругал. Как только не называл его. Больше, конечно, матом. Но Васька только смеялся в ответ, выискивая новые темы для шуток.
– Вот ведь, – думал про него Иван, – мужику уже далеко за сорок. Семья,
дети, а сколько в нём мусора сидит.
– Ты это к чему? – чувствуя очередной подвох, осторожно спросил Фёдор.
– Так вся округа сейчас дохлыми медведями покрыта. Федька газету читает. Диво, что ещё не кверху ногами. Ты, Федя, читаешь как? Вдоль али поперёк? Твоей головой рельсы хорошо прямить, а ты её, смотрю, начал использовать совсем не по значению, – скороговоркой выпалил Васька и громко засмеялся, довольный своей шуткой.
Фёдор побагровел, убрал газету и поднялся. Он был на голову выше Васьки и гораздо шире в плечах.
– Ну, ботало говённое, – прорычал Фёдор, сжимая пудовый кулак. – Щас я тебя в землю по самый твой поганый рот вбивать буду.
Фёдор на этот раз точно выполнил бы обещание, если бы Иван не встал между ними.
– Фёдор! Прекратить бузу! – по-командирски крикнул Иван. – Сесть!
Фёдор зло покосился на Ивана, но послушался и сел. Медленно, не разжимая кулаков. Иван повернулся к Ваське. Тот, видно, понял, что доигрался со своими шутками, и стоял белее белого. Улыбка с его наглого лица вмиг исчезла, а глаза от страха забегали, словно заведённые.
– А ты, Бубнов, извинись перед товарищем. Иначе в другой раз меня не будет, и ты точно схлопочешь по морде. А я в своём подразделении драк не допущу. И не только драк, но и ругани. Вам завтра вместе в бой идти, а вы цапаетесь на каждом шагу. Чтобы больше такого не было. Вам ясно?
– Ясно, товарищ сержант, – чётко проговорил Бубнов, вытягиваясь по стойке смирно.
– Понятно. Чего же тут не понять, – недовольно проговорил Фёдор. – Но ты пойми, командир…
– Я спрашиваю, вам ясно, товарищ рядовой? – перебил Фёдора Иван, резко повернувшись к нему.
– Так точно. Ясно, товарищ командир, – более спокойно ответил Фёдор.
– Это хорошо, что ясно, – сказал Иван и показал рукой на запад. – Вам есть на кого злобу выплёскивать. Там ваш враг, и только там. Его вы должны вбивать в землю, а не друг друга. Над ним смеяться, а не над товарищем. Мне важно, чтобы вы это поняли, а не тупо подчинились моему приказу. Подумайте над моими словами. Очень хорошо подумайте. Ты, Бубнов, с этого дня тоже газеты читать будешь, а я проверять. Если так до тебя не дойдут мои слова, то разговаривать будем по-другому.
На следующий день Иван построил отделение для очередного обучения и, проверяя внешний вид бойцов, увидел здоровенный синяк у Бубнова под глазом. Иван не на шутку рассердился:
– Рядовой Бубнов! Выйти из строя! Откуда синяк под глазом?
– Ударился в темноте о корягу, товарищ сержант, – ответил Бубнов.
– Врёшь, сукин сын!
– Никак нет, товарищ сержант. Об корягу, – упёрся Бубнов.
Иван подозрительно посмотрел на Фёдора, но тот стоял как ни в чём не бывало.
– Встать в строй! А с корягой я сам разберусь, – не сводя глаз с Фёдора, сказал Иван.
Вечером он долго разговаривал с Фёдором, и тот в конце концов сознался:
– Твоя правда, командир. Прости, не удержался. Наказывай как хочешь. Твоё право, но без кулака эта побрякушка вряд ли бы поняла. Самый надёжный способ. Проверенный.
– Ладно, Фёдор. Так как Бубнов не сознался, не выдал тебя, на первый раз сделаю вид, что не заметил. Но повторится такое ещё, пеняй на себя.
– Оно понятно, – согласился Фёдор. – Ты лучше поясни мне одну штуку из газеты.
С тех пор Иван почти каждый день стал вместе с отделением читать газеты и проводить политзанятия. В этот день он написал заявление в партию и отнёс его Родионову. В блиндаже в тот момент сидел ротный Синельников, взводный Комаров, радист и замполит. Селивёрстов зашёл, доложился и уверенно положил заявление на стол, сколоченный из ящиков из-под снарядов. За этими ящиками к артиллеристам ходил недавно сам Иван со своим отделением. Соседи расщедрились, и ящиков хватило даже на стулья. Родионов сейчас как раз сидел на одном из них. Он взял заявление Ивана, пробежался по нему глазами, а затем прочитал его вслух.
– Как считаете, товарищи? Достоин Селивёрстов звания коммуниста? – спросил он, оглядывая сидящих.
– Давно пора, – ответил Синельников. – Давай, я подпишу.
– Вот и порядок, – ставя и свою подпись на заявлении, сказал Родионов. – Ступай, Селивёрстов. Я тебя потом ещё вызову.
Глава 10.
Временная передышка двадцать пятой стрелковой дивизии вскоре закончилась, и солдаты снова с головой окунулись в кошмар незатихающих сражений. В составе шестой армии Юго-Западного фронта дивизия с боями продвигалась на запад, неумолимо приближаясь к границам Молдавии. Уже не за горами было то время, когда последний немецкий солдат должен был покинуть территорию Советского Союза. Должен. Но какой ценой? Сколько ещё жертв падёт на обагрённую кровью землю? Сколько вдов и матерей умоются слезами, сколько посеребрится голов от мук и горя? Не сосчитать.