– Ну наконец-то, командир, – обнимая Ивана, потом и Петра, проговорил Фёдор. – Без вас и война не война, а так, возня какая-то. Кстати, с тебя причитается, Ваня. Обмыть надо орденок-то.
– Не трещи попусту, бололо. Откуда у них могёт быть спирт? – доставая из вещмешка фляжку, произнёс Сан Саныч.
– Вот это ни хрена себе, – удивился Фёдор. – Откуда такое богатство?
– Там уже нет, – наконец-то улыбнувшись, осветил суровый наводчик. – Кружки давай.
Награду по старой русской традиции кинули в кружку со спиртом.
– Как у вас тут без нас? – спросил Иван, закусывая спирт сухарями.
– Да как, Ваня, здесь может быть, – ответил, закуривая Фёдор. – Воюем помаленьку. Тут фрицы отбить наши позиции попробовали. Свара была бойкая. Вон, Сан Саныч даже в глаз получить умудрился.
– Это как? – глядя на наводчика, спросил Иван.
Тот только хитро прищурился и ничего не ответил.
– Прорвались автоматчики на мотоциклах, а мы и развернуться как следует не успели, – начал рассказывать Фёдор. – Откуда только взялись. Ну и пошли врукопашную. Сан Саныч замешкался, так ему один так в глаз зарядил, что только сапоги сверкнули. Нет, мы, конечно, фрица того успокоили, только он Сан Саныча на свою беду окончательно вывел из себя. Как он после этого их по полю гонял, надо было видеть. Ни одного не упустили. Всех там и положили. Потом танки попёрли. Штук сорок. Их тоже перемолотили. В общем, Ваня, пушечку нашу сберегли и честь честью тебе передаём. Саныч, чего сидишь? Наливай.
– Разбежался, пустомеля, – сердито ответил наводчик. – У меня не спиртовой завод, чтобы тебе каждые полчаса наливать.
– Вот так всегда, – вздохнул Фёдор, вертя в руках пустую кружку. – Только вроде начнёт жизнь налаживаться, как тебе её тут же постараются испоганить. Причём свои же.
Иван, глядя на орден, вдруг вспомнил свой первый бой. Он тогда ещё и немцев-то в живую не видел и стрелять как следует не умел, а сразу оказался в самом что ни на есть пекле. В окопе сидели все новобранцы. Такие же необстрелянные пацаны, как и он сам. Иван и сейчас помнит некоторых. Командовал ими какой-то вечно рассеянный лейтенант, по всему видать, в прошлом либо учитель, либо мелкий чиновник. Обращался ко всем на Вы и без конца извинялся. Только за что он извинялся, было непонятно. Как только немец пошёл в атаку, он приказал подпустить его на сто пятьдесят метров и открывать огонь только по его команде. Скорее всего, ему и самому такую вводную дали, а он только копировал её, не понимая, что к чему и зачем. Иван до сих пор помнит то чувство животного страха, когда увидел, как на него идут огромные "Тигры", как вышколенные немцы строчат из своих коротких автоматов. Ему казалось, что танки идут именно на него, а все пули и снаряды тоже летят только в него. Он физически чувствовал, как на голове зашевелились волосы, словно стадо вшей проснулось, хотя в то время и был пострижен под ноль. Приказа стрелять он не слышал. Видел только, как задёргалась винтовка у соседа. Такого же лапотника из деревни, как и он сам. Тогда Иван тоже начал стрелять. Куда, в кого, не понятно. Помнит только, что без конца затвор дёргал, а вот как на спуск нажимал, хоть убей, не помнит. Помнит, как танк с огромной свастикой на борту совсем близко подошёл к окопу. Тогда он бросил в него гранату и пригнулся. Но взрыва так и не услышал. Тогда он бросил вторую. Опять промашка. Но, когда он поднялся, танк уже горел, а вот винтовки его уже не было. Иван стал винтовку искать и увидел её возле горящего танка. Он тогда напрочь забыл про всякую осторожность. Просто вылез из окопа, подобрал её и снова спустился. Это потом ему рассказывали, что он сначала в танк винтовкой кинул, а уж потом стал гранаты пулять. Причём просто так, не выдёргивая кольца. Как булыжниками. Долго смеялись над ним те, кто в живых остался, а осталось их всего-то пятнадцать человек от более чем сотни бойцов. Командир их из интеллигенции тоже погиб. Разорвало снарядом так, что с трудом смогли собрать по кусочкам и в общую могилу положить. А вот комсомольский билет его был как новенький. Даже кровью не был испачкан. Не один бой пришлось пройти Ивану, чтобы стать опытным воякой, но и сейчас он часто вспоминает то утро, когда впервые узнал, что такое настоящий страх.
Глава 14.
Наступила долгожданная весна 1944 года. Укатанные за долгую зиму дороги провалились и окончательно стали непролазными. По обочинам ещё лежали грязные в хлам сугробы, а вот на пригорках уже обозначились остатки прошлогодней травы. Солдаты не успевали сушить обувку, и зачастую приходилось топать в сырых сапогах. Землянки и блиндажи тоже не всегда получалось построить. Основной причиной была спешка. Дивизия не стояла на месте ни дня. На начало марта войскам Второго Украинского фронта предстояло нанести удар по группировкам немцев от Звенигородка и Кировограда на Умань и овладеть рубежом Гайворон. Затем выйти на Днестр. Родная двадцать пятая стрелковая дивизия сосредоточилась за правым флангом армии в районе Казацкого, чтобы использовать в дальнейшем прорыв на участке четвёртой армии и развивать наступление на юго-восток.
Пятого марта началось наступление, а десятого марта была освобождена Умань. Дивизия гнала отступавшие гитлеровские войска, освобождая одно за другим крупные населённые пункты. Нерувайка, Тарговица, Вербово, Клёново, Сенаки, Большие Трояны. Иван сначала старался запоминать непривычные названия, но потом и сам запутался и плюнул на это бесполезное занятие. Дивизия подошла к Южному Бугу и с ходу его форсировала, а уже на следующий день завязалась ожесточённая битва за село Бензары.
Расчёт Ивана катил на "Студебекере" своё орудие по разбитой фронтовой дороге прямо посреди совхозных полей, на которые, кроме мирных тракторов и комбайнов, никто раньше и посягнуть не смел. А теперь вокруг, насколько хватало глаз, эти самые поля сплошь были испаханы снарядами, гусеницами танков. Изрыты траншеями да окопами. Земля богато засеяна. Но не семенами пшеницы, нет. Она засеяна осколками бомб да гильзами от пуль, а удобрена солдатской кровью.
Иван сидел в кузове машины и смотрел на открывшиеся просторы, вспоминая, как когда-то работал на таких же вот полях, гоняя по ним косилки. Вспомнил, как первый раз ещё мальцом шёл за бороной, без конца погоняя старого до дрожи в коленях мерина. Сколько радости и гордости было у него от того, что он наравне с отцом и братьями растит хлеб, а не гоняет с дружками собак по улицам и не очищает чужие огороды от яблочных излишков.
Иван улыбался своим воспоминаниям и не сразу заметил впереди солдат, копошащихся в земле.
– Уже окопы роют, – беззаботно улыбаясь, подумал Иван. – Сейчас приедем, и нам придётся окапываться. Интересно, земля здесь намного промёрзла? Однако лихо вояки копают. Видно, приспичило…
Он всмотрелся в солдат и от удивления привстал с ящиков, держась за борт вихляющей по ухабам машины. Улыбка вмиг сошла с лица Ивана.
– Куда катишь, водило! – заорал он.
Иван понял, что расчёт незаметно для самих себя уже давно переехал невидимую линию фронта и двигается по вражеской территории, а окопы в поле так старательно копают немцы. Те, в свою очередь, тоже разглядели вражеских солдат и открыли по ним беспорядочный огонь. По бортам "Студебекера" защёлкали винтовочные выстрелы.
– Разворачивай, твою так! – стуча по кабине кулаками, закричали артиллеристы. Перепуганный водитель как мог быстро развернулся на дороге и что есть мочи газанул в обратную сторону. Иван с Фёдором успели достать автоматы и в отместку дали пару очередей по фрицам. Когда скрылись за холмом, пальба прекратилась. Иван перевёл дыхание и оглядел расчёт. Все были целы.
– Это надо было так глупо вляпаться, – не выдержал Петька. – Приедем, я этому водиле морду набью.
– Успокойся, – сказал Иван. – Сами виноваты. Расслабились, а на фронте такие расслабления редко обходятся. Считайте, что в рубашках родились.
– Не мешало бы ещё эту рубашку постирать. Третью неделю не мылись. Скоро вши заведутся, – недовольно проворчал Сан Саныч.
– Вот отобьём эту деревеньку и помоемся, – заверил наводчика Иван.
– Если будет где, – заметил Фёдор. – Немец все деревни под метлу вымел. Какие тут бани. Развалины одни.
– А мы и в развалинах помывку организуем, – не сдавался Иван. – Не вешать носа, артиллерия. Прорвёмся. Мы же боги войны. Какие могут быть проблемы?
Вскоре подъехали к дивизиону. Иван спрыгнул на землю и тут же столкнулся с командиром батареи.
– Товарищ лейтенант. Старший сержант Селивёрстов, – доложил Иван. – Впереди, километрах в трёх противник роет окопы.
– А ты откуда знаешь? – подозрительно прищурился лейтенант.
Иван замялся. Лейтенант медленно перевёл взгляд с Ивана на грузовик, осмотрел его борта, вытянувшийся рядом расчёт вместе с незадачливым водителем и снова уставился на Ивана.
– Прозевали, твою так… – он осмотрел Ивана с ног до головы, словно впервые увидел, хотел было ещё что-то назидательное сказать, но, видно, передумал. – Ладно, Селивёрстов, хорошо ещё, что целы остались. Сколько их там?
– Мы видели около роты пехоты, – ответил Иван.
– Значит, недалеко немец ушёл, – задумчиво сказал лейтенант. – Готовь орудие, сержант. Думаю, что сегодня изрядно попотеть придётся.
Лейтенант похлопал Ивана по плечу и, резко развернувшись, зашагал крупным шагом вдоль батареи. Иван повернулся к расчёту. Они всё так же стояли возле машины и недоумённо смотрели вслед лейтенанту. Фёдор сдвинул шапку на затылок и, тяжело вздохнув, почесал лоб.
– Снова потеть, – медленно произнёс он. – Какая уж тут помывка. А, командир?
Иван в ответ только неопределённо пожал плечами и махнул рукой по направлению к орудию.
Батарею развернули впереди пехоты в ожидании подхода остатков танковой дивизии вермахта, и не ошиблись. Те не заставили себя долго ждать. Со стороны поля послышался рокот двигателей, и вскоре показались первые танки. Они с ходу пошли в атаку. Их как всегда сопровождала пехота. С виду неповоротливые