А Иван целил уже в центр села. Оттуда беспрерывно били штурмовые орудия. Немцы уже опомнились от неожиданного удара русской дивизии, и им даже удалось организовать контратаку против невесть откуда появившегося дивизиона. Танки вышли с окраины деревеньки. Их сопровождала пехота и несколько бронетранспортёров. Сила шла солидная. А тут ещё поддержка штурмовыми орудиями.
– Они же пехоту в грязь вобьют, – без конца повторял Иван, поднося снаряды.
От батареи осталось меньше половины личного состава, да и орудий столько же. Они стояли перед фронтом как на ладони. Стреляй не хочу. А по движущемуся танку ещё попасть надо. Тем более что он то и дело пропадает то за домами, то за деревьями. Но артиллеристы работали ювелирно. Они старались выбить головные машины, чтобы устроить заторы и расстрелять оставшиеся танки. Советская пехота к тому времени уже вышла из оврага перед деревней и, как река в половодье, потекла по улицам. Бой завязался в самой деревне. В некоторых местах дошло до рукопашной. Стеснённые условия не давали развернуться ни той, ни другой стороне, и перевеса в битве пока не было видно. Шёл уже третий час сражения, когда с флангов показались наши тридцатьчетвёрки. Это быстро решило исход сражения. Танки со звёздами на бортах особо не выбирали дорог. Они заходили через огороды в тыл "Тиграм" и штурмовым орудиям и просто расстреливали их в упор. Из села не вышла ни одна вражеская машина, не просочился ни один солдат. Все остались там.
Иван в изнеможении сел на лафет и осмотрелся. По батарее уже бегали санитары. Сан Саныча не было на месте. Его, видно, уже успели унесли. Фёдора бинтовал пожилой санитар. Он вытер от крови лицо заряжающего. Фёдор стонал от боли. Он был жив. А вот остальные лежали без движения. Спортсмен как сидел, схватившись за живот, так и остался сидеть, склонив непокрытую голову. Лёгкий зимний ветерок шевелил чёрные Петькины волосы. Иван не выдержал. Он подошёл к Петьке и надел на его голову шапку. От всего его расчёта в строю остался он один.
Глава 17.
Впереди в сумеречном тумане стояла столица Венгрии Будапешт. Город не был ещё тронут войной. Вот как писал о нём в то время генерал-полковник Фриснер: "Город являл собой мирную рождественскую картину, хотя противник стоял у самых его ворот. Все магазины работали, городской транспорт функционировал как ни в чём не бывало. На улицах царило оживление. Горожане закупали рождественские подарки. Противник лишь время от времени, по ночам, обстреливал город из дальнобойных орудий. Авиационные налёты на город случались редко". В городе на тот момент были сосредоточены крупные силы гитлеровцев. Тринадцать танковых, две моторизованные дивизии, а также мотобригада. Никогда и нигде до этого на Восточном фронте не было подобной плотности танковых войск.
Советское командование во избежание полного разрушения Будапешта направило окружённому гарнизону ультиматум о капитуляции. Письмо с ультиматумом должны были доставить два парламентёра. Капитан Илья Остапенко в Буду, капитан Миклош Штайнмец в Пешт. Обе группы парламентёров по прибытии на место тут же подверглись обстрелу. Остапенко и Штайнмец погибли. Такого беспредела немцы не допускали даже в Сталинграде. Поведение гитлеровцев выходило за рамки здравого смысла и рассудка. Расстрел парламентёров сыграл решающую роль в судьбе столицы Венгрии. Нацисты сами решили свою участь. Советским командованием был отдан жёсткий приказ: "Будапештскую группировку уничтожить полностью". А о негласном распоряжении не брать в плен мадьяр помнил каждый боец. Время штурма наступило. Час расплаты пробил.
Двадцать седьмого декабря в командование двадцать пятой стрелковой дивизии вступил гвардии полковник Александр Михайлович Переманов. Он ещё в 1915 году воевал в составе Юго-Западного фронта, принимал участие в боевых действиях на Румынском фронте. В период Гражданской войны будущий полковник успел послужить и в армии Колчака. В военных действиях он, правда, не участвовал, так как служил всего лишь техническим конторщиком службы движения. Затем Красная армия. И вот сейчас он принял дивизию в один из самых ответственных периодов войны. Именно в этот период дивизия вплотную подошла к Будапешту.
Двадцать девятый отдельный гвардейский артиллерийский дивизион, пройдя с боями немалый путь, расположился в километре от Ракошпалот. Соседями по позиции были восемьдесят первый и семьдесят третий гвардейские полки. Иван со своим орудием расположился поближе к сенному сараю, стоявшему на отшибе прямо в поле.
– Лошадей напои, – сказал Иван Абдулле.
Сразу после памятного боя у венгерской деревушки расчёт Ивана пополнился новым составом. Сделали просто, как всегда в таких случаях. Из оставшихся людей дивизиона сформировали полноценные расчёты. Орудие Ивана было в полном порядке, поэтому он остался в должности командира. Наводчика и заряжающего, поступивших в его подчинение, он знал давно, а вот остальных только мельком видеть приходилось.
– Хорошо хоть не новички, – радовался Иван. – Осталось дело за малым. Сработаться.
Он каждый день вспоминал своих погибших и раненых друзей, и никакой другой состав уже не мог ему их заменить. Но воевать нужно было дальше. Время неумолимо шло вперёд. Между боями Иван проводил занятия, стараясь сплотить коллектив, зная, что успех зависел не только от мастерства и опыта солдат. Большую роль играло так называемое чувство локтя. Вот его-то Иван и старался наработать, гоняя расчёт в тренировках. Но времени на подготовку практически не было. Дивизион то без конца двигался вперёд, то пробивался сквозь мелкие и крупные части противника. За всё это время стрелять пришлось всего один раз, да и то во время артподготовки, когда врага вообще не видишь, а просто садишь по заданным квадратам. Кстати, немцы уже давно раскусили советскую тактику артподготовки перед наступлением и на это время старались отводить свои войска подальше от передовой. Результат таких действий был просто превосходным. Когда, израсходовав тонны снарядов и ракет, Красная армия, уверенная, что противник уже наполовину разгромлен, шла в атаку, её ждали целёхонькие танки и нетронутые дивизии пехоты. Однако зная этот манёвр, советские военачальники всё равно до конца войны применяли длительную артподготовку.
– Товарищ командир, – обратился к Ивану заряжающий Денис Волгин. – Новый год скоро.
– И что? – поняв намёк Волгина, но не показывая виду, спросил Иван.
– Так это, справить бы надо, – пояснил Волгин.
– Вот-вот. Прав Дениска. Справить по всем правилам. Год-то по всем статьям последний с войной. Скоро в Берлине будем, – поддержал Волгина ящичный Харитон Залеский, здоровенный мужик сорока лет.
Залеский до войны работал в рыбацкой артели где-то на севере. Силы он был недюжинной, и лучшего ящичного и желать не приходилось. Ящики со снарядами в его руках сами летали, как игрушки, а орудие он мог повернуть и в одиночку.
– Ты, случаем, не борец? – как-то спросил его Иван.
– Нет, не борец, – смеясь, ответил Харитон. – Силушкой меня батя наградил. Я что, так. А вот он мог с двумя мешками запросто ходить. В порту грузчиком был. Ты про Поддубного слышал? Вот и батя на его манер здоровяком был. Тоже борьбой занимался. Только не в цирке. Местных по пьяному делу гонял, пока его хулиганьё не подрезало. И сила не помогла. Так и помер, царство ему небесное.
– Ладно, придумаю что-нибудь, – нехотя пообещал Иван.
– Ты вот что, командир, – посмотрев на Ивана, сказал Харитон. – Мы понимаем, конечно, тебя. Тоскуешь по дружкам своим убиенным, но дальше так дело не пойдёт. Это я тебе как старший товарищ говорю. Мы тоже друзей потеряли. Все теряют. На то она и война. А воевать при таком раскладе трудновато нам будет. Сам толкуешь нам про боевое братство, а сам при этом стоишь вроде как сбоку. Ходишь сам не свой, словно с похмелья. Это не в укор тебе сказано, а совет на будущее. Парень ты правильный, партийный и меня должен понять. Подумай, Ваня. А праздник мы как-нибудь сообща обтяпаем.
Иван улыбнулся в ответ. Он и сам прекрасно понимал это.
– Извини, старик. Всё будет в порядке, – Иван поднялся и поправил ватник. – Я до капитана дойду. Скоро буду.
– Вот что, хлопцы, – сказал Харитон, когда Иван скрылся за повозками. – Ежели кто на праздник пакость сотворит, дело со мной иметь будет. Я вам за командира всю морду медалями распишу. Особо тебя, баламут московский, касается.
– А я чего, я как все, – пожал плечами Волгин.
Денис с Харитоном были из одного расчёта, где не только все погибли, но и орудие танком в лепёшку раздавило. Поэтому Харитон знал любителя выпить и за юбками побегать бесшабашного Волгина. Парень он был и впрямь видный из себя, девки из медсанбата к нему частенько наведывались. И все, не сговариваясь, тащили спирт. Денис против такого соблазна устоять ну никак не мог. Потому и ходил с клеймом "Бабник" и "Пьяница". Но, похоже, самому Волгину весь этот внешний раздражитель был до одного места. Бывший командир ему и штрафным батальоном грозил, и расстрелять обещал при случае, да только толку от этого было мало. Как беспутствовал красавец заряжающий, так и продолжал беспутствовать.
– Чего-то командир поспешает, – бросая папиросу в снег, проговорил наводчик Васька Лемешев. – Похоже, накрылся Новый год медным тазом.
– Типун тебе на язык, – проворчал Волгин. – Накаркаешь ещё.
Иван в самом деле спешил к своим почти бегом. Соседние расчёты тоже стали подниматься.
– Собираемся. Через полчаса выступаем, – на ходу проговорил Иван. – Абдулла где?!
– Тут я, начальник. Чего кричать, – поднялся из-за орудия татарин.
– Запрягай. Выступаем, – распорядился Иван.
– Накаркал-таки, праведник, – плюнул в сердцах Волгин. – Машка, Машка. Придётся тебе другого ухажёра искать…
– Смотри, ребята, – кивнул головой в направлении дороги Харитон. – Никак комбат сам дорогу проверить надумал. И лейтенанта с собой взял.
Иван обернулся. В машину и в самом деле садился комбат капитан Ознобкин и лейтенант Зуев из взвода управления. В кузове полуторки уже сидели трое сапёров.