Иван удовлетворительно кивнул головой и больше вопросов не задавал. Если не штурмовать, то какие могут быть вопросы? Всё и так понятно. Только вот что за задание он готовил, политрук не объяснил, а, может, и сам ещё не знал. С собрания Иван вышел с каким-то непривычно тревожным предчувствием.
– Слушай, Фёдор, а ты смерти боишься? – неожиданно спросил Иван.
Фёдор никак не ожидал подобного вопроса. В армии не принято было поднимать темы, связанные со смертью. Они и так видели её каждый день, сами не раз ходили с ней в обнимку. Да и примета это была самая что ни на есть пакостная, поминать костлявую. Тем более перед боем.
– Ты это к чему, командир?
– Да так, ни к чему, – с неожиданной злостью ответил Иван. – Забудь.
– А всё же?
– Предчувствие какое-то нехорошее. Никогда сам об этом не задумывался, а тут втемяшилось в башку, хоть волком вой.
– Смерти все боятся. Кому же помирать охота, – проговорил Фёдор.
– Это верно. Мы солдаты, Федя. Дом свой защищаем, Родину. А за это и умереть не страшно. Но не смерти я боюсь. Просто обидно будет в конце войны погибнуть. Хочется до победы дожить. Дом увидеть. В речке искупаться да на солнышке поваляться.
– Брось, Иван, ерунду пороть. Чего нам сделается. Всю войну прошли. Такого повидали, что кровь в жилах стынет, однако живы остались.
– Вот и я говорю. Ладно. Чего-то я в самом деле не туда загнул. Давай поспим часок-другой. Ночью на ту сторону реки пошагаем. Братиславу брать будем.
– Вот это дело, – обрадовался Фёдор. – Я Будапешт пропустил, так хоть эту столицу возьму.
– Не торопись. Приказ тяжёлую артиллерию в городе не задействовать. Пойдут только штурмовые группы. Без тяжёлого вооружения.
– Чего так? – разочарованно спросил Фёдор.
– Хотят город сохранить, – Иван весело рассмеялся. – Так и сказали, чтобы товарища Ивашова там со своей пушкой и близко не было. Не то он и камня на камне не оставит.
– Да ну тебя… Ну ни одной хорошей новости. То про смерть локшил ни к селу ни к городу, то теперь на штурм не пускают.
– Хватит и тебе ещё пострелять. До Берлина топать и топать ещё. А город калечить негоже. Это они правильно придумали. Развалить, испоганить и дурак сможет. Вон, пол-России в руины превратили. А ты попробуй теперь, построй её.
Ночью полк переправился через Малый Дунай и сразу вступил в бой. Ломая заграждения, стали пробивать внешний обвод укреплений противника.
– Бронебойным! Орудие!
Орудие Ивана крушило бетонные доты.
– Право десять! Орудие!
По наступавшим войскам фрицы били из дальнобойных орудий. Снова летела земля, снова свистели пули. Иван стоял рядом со своим расчётом и не обращал на них никакого внимания. Вчерашнее нехорошее наваждение как рукой сняло. Он снова был тем же жёстким и бесстрашным командиром.
– Осколочным! По пулемёту, лево десять! Орудие!
Так, стреляя и перекатывая орудие, расчёт в составе полка вырвался на восточную окраину Братиславы. Как и все города, столица Словакии начиналась с маленьких домов и аккуратных садов. Весна была в самом разгаре. Солнце пригревало уже намного веселее, и во всей природе чувствовалось пробуждение. Зацвели первые деревья, на лугах появилась молоденькая травка, а над распускающимися цветами дружно и весело должны были в скорости загудеть пчёлы. Птицы начнут вить свои лохматые гнёзда, оглашая округу призывными трелями. Всё это будет. Потом. А сейчас эти поля топчут танки, рвут снарядами землю, оставляя после себя глубокие раны, ломают распускающиеся деревья и жгут дома.
Сломив внешнюю оборону, в город ворвались первые штурмовые группы. Дом за домом, улицу за улицей брали гвардейцы дивизии словацкий город. Бои продолжались всю ночь, и только на следующий день, Братислава полностью была очищена от фашистов. Улицы сплошь запрудили разнаряженные горожане, с цветами и флагами встречая победителей. Радость жителей Братиславы была искренней. По улицам города нескончаемым потоком в окружении праздничной толпы шли советские солдаты, шла техника, двигаясь дальше и дальше на запал добивать врага в своём логове. Впереди перед ними лежали земли Австрии.
Шестого апреля 1945 года двадцать пятая стрелковая дивизия подошла к Мораве. Артиллерийский дивизион подкатил к реке свои орудия. На берегу к этому времени инженерные войска уже вовсю стучали топорами под дружный визг пил. Готовились к форсированию.
– В кои-то веки живём на всём готовом. А, Ваня? – оглядев скопившиеся машины, танки и орудия всех калибров, проговорил довольный Фёдор. – Видал, как встречают бога войны?
– Это ты что ли бог-то? – засмеялся Денис и тут же замолк, встретив в упор свирепый взгляд наводчика.
– И что это за мода пошла у молодёжи в серьёзные разговоры старших встревать? Кыш отседова! – Фёдор посмотрел на реку и улыбнулся. – Лепота. Я, Ваня, только теперь узнал, сколько на свете рек протекает. Жутко себе даже представить, сколько. Только-только разбежишься, а тут тебе раз. Река. И, что самое главное, её не обойдёшь ни с какого боку не протиснешься. Вот и лепи плоты, вот и греби, пока руки не сотрёшь до локтей. Ты как думаешь, когда выступаем?
– Похоже, что до ночи не переправимся. Так что снова впотьмах грести придётся. Слышите? Там уже наши, похоже, воюют, – Иван взял бинокль и осмотрел противоположенный берег. – Далеко. Не вижу. Фёдор, ты остаёшься за старшего. Я схожу узнаю, что к чему.
– Насчёт ужина разведай там. Что-то кухни в упор не наблюдаю, а жрать хочется, спасу нет, – Фёдор многозначительно похлопал себя по животу.
– Ладно, узнаю, – улыбнулся Иван.
У колонны танков он наткнулся на капитана Осипова, командира батареи. Лейтенанта Перова давно уже перевели в штаб дивизиона как молодого, грамотного спеца. Осипов стоял, облокотившись на крыло машины, и рассматривал карту.
– Тебе чего, Селивёрстов? – махнув рукой на приветствие, спросил Осипов, не отвлекаясь от карты.
– Хотел узнать, товарищ капитан, когда переправляться будем? – спросил Иван, заглядывая в карту.
– Завтра, – коротко ответил капитан и, подняв голову, посмотрел на Ивана. – Тебе бы, сержант не орудием командовать, а батареей вместо меня. Всё знаешь, всё умеешь. Чем не командир? После войны чем заниматься думаешь?
– В колхоз вернусь. Там сейчас тоже не сахар. Мужиков почти не осталось, а что ворачиваются, так почти все калеки. Работать некому.
– А я бы посоветовал тебе на командира учиться. Хватка уж больно у тебя командирская, да и человек ты надёжный. На таких, как ты, Иван, служба и держится. Так что не торопись, подумай. Я плохого не посоветую. А на селе и без тебя обойдутся.
– Я подумаю, товарищ капитан, – ответил Иван.
– Вот и хорошо. Только крепко подумай, сержант. Я сейчас в штабе был и вот что тебе сказать должен. За рекой мелкие деревни пойдут. Там крупных сил нет, они все сейчас к Вене жмутся. Так, остатки комендантских рот. Командованием решено организовать несколько групп по их уничтожению. Вот одну такую группу я тебе и поручу возглавить. Даже не спрашиваю, справишься ли. Уверен, что не подведёшь.
– Так точно, не подведу, товарищ капитан.
– Вот и я так думаю. А сейчас отдыхай. Вон как раз и кухня подоспела.
Рано утром началось форсирование. В бой как обычно вступили сходу, и, сломив сопротивление врага, двадцать пятая дивизия стала продвигаться вглубь Австрии, пока не дошла до станции Мархег, где и встретила ожесточённое сопротивление немцев. По всему было видно, что бои предстояли затяжные.
– Один, два, три… двенадцать, – Считал Осипов. – Чёртово отродье, отдохнуть не дадут.
С момента форсирования дивизион не останавливался ни на минуту. Если не стреляли, то двигались, а если не двигались, то стреляли. И так без конца. Вымотались, сил нет. Кухня, к тому же, как всегда, безнадёжно отстала. Животы от голодухи к спинам подтянулись. Встали перед дорогой с надеждой передохнуть, но не получилось. Поступил приказ взять станцию Мархег во что бы то ни стало. Командование Красной армии по приказу Сталина рвалось к Вене, и ни о каком отдыхе не могло быть и речи.
– Есть! Так точно! – ответил в телефонную трубку Осипов, и в запале бросил её на рычаги аппарата. – Будут спрашивать, я в дивизион ушёл.
Отдав приказ, капитан тут же, не выходя из блиндажа, завалился спать. У него просто не оставалось сил даже выйти наружу. К тому же день уже склонился к закату, и наступала непроглядная темнота. А какая война в темноте, да ещё на голодный желудок?! Тем более, кругом стояла мёртвая тишина. Рядом с ним уже как час залихватски храпел командир стрелкового батальона Красильников. Тот тоже был вымотан до последнего, что ни на есть предела. Не успел Осипов заснуть, как снова загудел телефон, но его уже никто не слышал. Все спали. Не прошло и часа, как в блиндаж ворвались три офицера.
– Это что за самоуправство! – заорал подполковник при виде безмятежно спящих капитанов. – Встать, вашу так!..
Осипов вскочил и вытянулся перед офицерами. Рядом пристроился взлохмаченный спросонья Красильников.
– В дивизион подались?! Дрыхните, сукины дети?! Лежбище себе устроили?! – продолжал орать взбешённый подполковник. – Под трибунал пойдёте оба! Чтобы через пять минут и духу вашего здесь не было! В шести километрах займёте позиции перед станцией Мархег! Выполнять немедленно!
Иван в это время тоже спал. Прямо у орудия. Благо, что дни стояли тёплые, да и ночи тоже. Кругом начали цвести сады, и дурман цветов стоял головокружительный. Не хотелось не только что-то делать, даже думать было уже невмоготу. Так их измотала эта гонка. Иван спал. Спал как младенец, посапывая и улыбаясь во сне. Снилась ему родная сторона. Поле, полное вызревшей ржи. На поле работала его бригада. День стоял солнечный, солнце палило нещадно, выжимая пот и слёзы. Бабы и девки скирдовали солому. На самом верху стояла Лида и укладывала верхушку скирды. Это был самый ответственный момент. От того, как закончить скирду, зависела долговечность соломы. Лида ходила по самой кромке и хитро посматривала на Ивана, а он стоял внизу и боялся, что она вот-вот свалится прямо на вилы снизу подающих огромные снопы сена баб. Он силился что-то крикнуть, но и слова вымолвить не мог, только рот открывал, да всё впустую. А Лида смотрела на него и уже откровенно смеялась. Тогда Иван шагнул к скирде, чтобы убрать вилы, но тут кто-то схватил его за плечо. Мало того, что схватил, ещё и стал трясти. Иван дёрнул плечом, но всё без толку. Тогда Иван, вконец обозлившийся, резко повернулся и прямо перед собой увидел лицо Фёдора.