овышающим выносливость людей на фронте, который затем, во время войны, применялся на Черноморском флоте. После окончания академии – распределение на флот, на сей раз Тихоокеанский. Это уже был серьёзный, судьбоносный момент жизни, который вспоминался с улыбкой.
– А ты, орёл, на ТОФ поедешь, – злорадно сказал начальник курса молодому офицеру Брехману, увлечение которого наукой в ущерб строевым и военным занятиям сильно бросалось в глаза и отмечалось как серьёзный недостаток.
ТОФ – это Тихоокеанский флот, базирующийся во Владивостоке. Служить на краю земли после учёбы в Ленинграде было вроде ссылки. Но только не для Брехмана – ведь он поступал в академию с мечтами о морях и океанах. В его душе жила романтика.
– Саша, разберитесь там с женьшенем, – напутствовал его профессор Лазарев…
И Брехман разобрался. Да как разобрался! В итоге впервые в мире чудодейственный корень жизни был включён в государственную фармакопею СССР, стал официальным лекарством научной медицины, а Совмин СССР принял специальное постановление о создании в Приморье совхоза «Женьшень» для обеспечения фармакологической промышленности соответствующим сырьём.
Причём «разбирательство» это проходило параллельно с плановыми исследованиями на флоте в области токсикологии, радиологии, испытаниями уже изученного стимулятора прозамина на кораблях и подводных лодках ТОФ, по материалам которых он защитил кандидатскую диссертацию. А увлечённый энтузиазмом молодого учёного и первыми результатами исследований экзотического корня жизни председатель Президиума Дальневосточного филиала АН СССР профессор Сладкевич открыл специальную лабораторию, послужившую базой для фармакологического изучения женьшеня, которой на общественных началах руководил Брехман.
В этом месте своего путешествия по океану памяти старый учёный взял с полки монографию «Женьшень», написанную им в те годы, и бережно стал перелистывать. Первая и потому самая дорогая книжка из тринадцати, написанных им за всю жизнь. Она знаменовала особый период в его научной судьбе – защиту докторской диссертации, демобилизацию в 1956 году из флота и чёткое определение смысла последующих незабываемых годов жизни. В научном смысле то был очень важный шаг вперёд – не зря ведь книгу перевели на японский и китайский языки, – кто-кто, а уж китайцы знают толк в корне жизни!
А жизнь свою уже тогда он окончательно решил посвятить науке, связав её с Дальним Востоком и уповая на то, что именно этот край, с его таёжными и морскими богатствами, есть настоящий лекарственный арсенал страны, а главное богатство человека – его здоровье. Уже тогда, почти сорок лет назад, когда в стране дела не было до истинного здоровья человека, за год до страшного термоядерного взрыва на Новой Земле, потрясшего (в прямом и переносном смысле этого слова) планету и показавшего всему миру, что конец света совсем не библейская выдумка, – за тридцать лет до Чернобыля, он всерьёз задумался о новой науке. Науке, призванной не лечить заболевшего человека, а сохранять его здоровье.
– Саша (именно таким, распространённым в России, а не сложным еврейским именем звала она его всегда в неформальной обстановке), идём обедать, – прервал поток приятных воспоминаний голос жены, – что с тобой стряслось? Я уже третий раз тебя зову, всё остыло…
– Да, да, Рита, – будто возвращаясь на землю из другого мира, отозвался учёный, – я уже иду. Извини, закопался в бумагах.
С этими словами он отложил в сторону книгу и направился на кухню. Но мысли, эти странные мысли о прошлом, о прожитых годах, отложить было невозможно. Непостижимым для него образом они вкрадывались в сознание и почти полностью занимали его. Вот и теперь, после вторгшегося в этот его внутренний мир голоса жены они не покинули его, а лишь преобразовались в воспоминания, связанные с ней – Маргаритой, которую полюбил ещё в школе, где они вместе учились, ни на кого никогда не менял и счастливо жил с ней вот уже более половины века.
Почему-то вдруг всплыли в памяти события тех дальних лет, когда они ещё не были женаты. Он только ухаживал за Ритой, но одновременно за ней ухаживал и другой мальчик из куда более обеспеченной и видной семьи – папа его был главным врачом клиники, а затем министром здравоохранения всей страны! А кто был отец Брехмана? Всего лишь старый еврей, портной по профессии, ставший партийным выдвиженцем и в этом качестве долгие годы возглавлявший медицинские учреждения Саратова. Но Израиль Ицкович был необычайно настойчив в достижении каждой поставленной перед собой цели, в том числе и в сердечной области.
– Рита, а помнишь, как лет пятьдесят назад, ещё до нашей женитьбы, ты собралась ехать в Москву? Там ты должна была увидеться с Юрой, который тоже ухаживал тогда за тобой, и я пришёл тебя провожать на вокзал в Ленинграде, – неожиданно, после нескольких ложек грибного супа вдруг оторвался он от своих мыслей и обратился к Маргарите Андреевне.
– Конечно же помню. Тогда ещё было очень холодно, и ты всё беспокоился, не замёрзну ли я. Волновался, что я еду без шапочки и вообще легко, не по погоде одета. Ты ещё предложил тогда сбегать к своей бабушке, взять для меня тёплую шаль…
– А что это ты вдруг об этом вспомнил? – настороженно, но в то же время с улыбкой спросила она.
– Да так… Вспомнилось почему-то, – задумчиво ответил он.
– …И ты принёс эту старенькую шаль. Я была ужасно тронута такой заботой – ведь ты провожал меня к своему сопернику – и взяла её с собой.
– Да-а-а, – тепло и ласково произнес Брехман, с любовью и незнакомой ей светлой грустью глядя на жену, – так давно это было, а кажется, будто вчера.
Они помолчали некоторое время, и Брехман опять стал погружаться в свои мысли.
– А ты знаешь, Саша, продолжение этой истории с шалью в Москве? – попыталась она вернуть мужа к приятной для неё и начатой им же теме. – Я тебе об этом никогда не рассказывала.
– Интересно, – оживился он, – что же за история?
– Нет, не история, конечно, – ответила она, – а так, небольшой эпизод… Приезжаю я в этой шали твоей бабки в Москву, встречает меня Юра – весь такой столичный, модный, разодетый – и, увидев её на мне, восклицает: «Это что? Что на тебе надето?! Я с тобой такой никуда не пойду!»
– Ну… а ты? – по-настоящему уже заинтересовался Брехман.
– Я ответила, что это его дело – ходить со мной или не ходить, – но я шаль не сниму…
Брехман как-то по-особенному посмотрел на неё и тепло улыбнулся: «Вот видишь, какая ты у меня умница».
– Ты знаешь, я ведь вас всё время сравнивала, тебя и Юру, – и этот эпизод, наверное, оказался решающим при выборе в твою пользу. А после того как вышла за тебя замуж, и Юра, и его папа всё никак не могли понять, почему же я предпочла тебя, а не его. Странные люди…
И снова муж одарил её в ответ приятной тёплой улыбкой.
– Спасибо, Рита, обед был замечательный, – сказал Брехман через несколько минут, вставая из-за стола. – Я пойду прилягу, а то как-то устало себя чувствую.
С этими словами он неспешно направился в свой кабинет, а Маргарита Андреевна принялась убирать со стола на кухне. Тяжесть, усталость и какое-то незнакомое внутреннее беспокойство не покидали его, наоборот, усилились, отчего он решил прилечь. Аккуратно поставив книгу о женьшене на своё место в шкафу, Брехман опустился на диван и, закрыв глаза, попытался переключиться на приятные воспоминания. На какое-то время это ему удалось, и он как бы заново переселился в чудесный мир исследований и открытий, который сам себе когда-то создал на ставшем ему родным Дальнем Востоке, с упоением развивал, углублял, жил в нём, хотя и с массой проблем и забот. Но всё же счастливо жил – с тем счастьем, которое только и может быть даровано творческому человеку и о котором втайне мечтают многие. Да только не многие его, такого счастья, удостаиваются.
За женьшенем последовало другое растение дальневосточной тайги – элеутерококк, – оказавшееся по некоторым параметрам даже более эффективным, чем знаменитый корень жизни. После исследований в лаборатории Брехмана, получения удивительных экспериментальных результатов и их обнародования началось победное шествие препаратов из этого таёжного растения по России и по миру. Элеутерококковая настойка, позволяющая человеку быстрее привыкать к новым, тяжёлым внешним условиям жизни и труда, повышающая общий уровень сопротивляемости организма, стала постоянным лекарством в аптеках. Нашла своё место в спорте и даже при подготовке космонавтов. Посыпались приглашения из-за границы, и Брехман выступал с лекциями об элеутерококке в университетах Англии и Франции, Германии и Швейцарии, Норвегии и Дании, Индии и Японии. Тут ему вспомнилось одно из них – давнее выступление в соседней с Приморьем Японии, где в Токио на пресс-конференцию после его лекции пришло столько народу, что все не уместились в отведённом для этого зале. И тогда сообразительные японцы оперативно организовали в соседнем помещении просмотр пресс-конференции по телевизионному каналу.
Сочетание крайне необходимых человеческому организму биологически активных веществ, содержащихся в том числе и в элеутерококке, с вредным для здоровья алкоголем особенно волновало Брехмана в его научной и исследовательской деятельности. Он всегда мечтал создать и подарить людям такой спиртной напиток, который сохранял бы привлекательные для человека алкогольные качества, но не имел бы присущих всем разновидностям крепкого алкоголя основных свойств: возможного отравления организма и вызывания привыкания к нему. Тем более в своей стране, где повальное пьянство и алкоголизм стали настоящим национальным бедствием. И здесь как нельзя более к месту оказался элеутерококк. Очень быстро нужный напиток с этим чудесным таёжным растением был создан. Назвали его «Золотой рог», но, увы, до народа он доходил мало – основными потребителями нового, «здорового» алкогольного напитка в родном Владивостоке стали партийные и государственные чиновники. Постоянно «Золотой рог» продавался только в закрытом буфете приморского крайкома партии. Но Брехмана эти присущие окружающему его обществу мерзости, возведённые в государственный ранг, волновали не сильно – ведь он был исследователем, а не борцом за политические идеи. Окрылённый первым успехом в важнейшей для здоровья российской нации области, Брехман пошёл дальше. Вскоре были найдены ещё более эффективные растительные добавки в алкоголь, и на новые разработки были получены патенты в 11 странах Европы, Америки и Азии.