Боже мой! Да потому и не даёт, что по уши нахлебался подлостей, обманов, интриг и поневоле стал подозрительным, неуступчивым и запредельным максималистом. В своём творческом полёте, направленном на достижение высочайших и благородных научных целей, бросивший отчаянный вызов всей окружающей его порочной научной системе, он пришёл к главному парадоксу своей жизни. Обрёл наконец практически полную творческую независимость, свободу мысли и в конце концов сделал выдающееся открытие, но в итоге стал фигурой не только вне научного общества, а практически и вне всего окружающего мира. Что есть всё происшедшее с Меклером – счастье или беда, – не берусь судить. Пусть каждый сам ответит на этот непростой философский вопрос.
Время, конечно, расставит всё по своим местам независимо от желаний, действий или противодействий различных лиц. Но в истории этого удивительного человека совершенно точно есть то, что заставило меня написать о нём в этой книге.
Внимательно проанализировав всё, что я знаю о Меклере, и вспомнив собственный опыт общения с ним, я вдруг увидел, что вся его жизнь – особенно научная, творческая – каким-то непостижимым образом связана с постоянными стрессовыми ситуациями. То есть с ситуациями, каждая из которых любого другого человека в один момент ввергла бы в пучину печальных размышлений, сильных переживаний и, возможно, отчаяния – скорее всего, сломала бы его. Меклеру же вроде бы всё нипочём. И даже, похоже, наоборот: чем сильнее его пытались уничтожить или выбить из-под ног почву, тем решительнее и твёрже шёл он к намеченной цели. Более того, порой у меня невольно складывалось впечатление, что он иначе и не может жить, творить, кроме как в экстремальных обстоятельствах. Что обстоятельства эти нужны ему были для полноценной жизни и творчества как воздух, и если таковых не хватало, то он их с успехом находил или… создавал.
Так было в период его работы в институтах, когда он мог в один момент испортить отношения с кем-то из коллег, заявив тому в глаза, что он «протирает штаны в науке». Так было в истории с диссертацией, когда вместо простого списка своих работ, о котором его и просили, он сделал и отправил в ВАК настоящее неординарное научное исследование, заставившее недоброжелателей попытаться подальше оттолкнуть его от науки (в конце концов кандидатскую степень ему всё-таки дали, но скольких это стоило трудов, времени и нервов?!). Так было и в его научном отшельничестве – перебивались с хлеба на воду или в лучшем случае жили на квашеной капусте, ничуть не расстраиваясь от этого, а, наоборот, рассматривая её в качестве бесценного источника витаминов зимой. Так было и в общении с журналистами, которые после первой публикации о нём зачастили в лабораторию теоретического естествознания, – и уж тут-то Меклер устроил всем такой сумасшедший дом, что враз испортил отношения не только с отдельными представителями второй древнейшей профессии, но и с целыми редакциями газет и журналов. Дело доходило чуть ли не до суда.
Так случилось и тогда, когда измученный всеми этими ситуациями, проблемами и нервотрёпками в России, проклиная на чём свет стоит и всю сложившуюся здесь научную систему, и пришедшую новую власть Ельцина, Меклер решил наконец попытать счастья за границей. И, получив немалые деньги в качестве научного гранта, уехал в 1993 году в Израиль с Розалией Григорьевной, детьми и несколькими помощниками, чтобы для начала запатентовать там кое-что из сделанного. И когда учёные местного университета, узнав о приезде в Тель-Авив столь известного коллеги, пригласили его на встречу с ними, чтобы узнать, над чем он работает и не могут ли они принять посильное участие в этих работах, он отколол такой номер, что бедные израильтяне не знали, что и думать.
Для начала он опоздал на назначенную встречу на полчаса, хотя жил всего в двадцати минутах ходьбы от университета, после чего начал её со следующих слов:
– Американские учёные ни черта не смыслят в этой проблеме и отстали в её решении лет на двадцать пять. А израильские учёные лижут задницу американским…
Понятно, что после такого введения нелегко было в чём-то убедить пришедших на встречу. Когда же один израильский профессор, занимающийся проблемой создания вакцины против гриппа, попросил у Меклера вычисленные им по оригинальной теории белковые структуры этой вакцины для проверки в собственной лаборатории, то Лазарь Борисович совершенно серьёзно заявил:
– В мире ежегодно болеет гриппом 50 миллионов человек. Допустим, одна доза вакцины будет стоить вакцинируемому 50 центов… Итого получается 25 миллионов долларов… Я готов дать вам эти структуры, но вы прежде заплатите мне за такую информацию… 10 миллионов долларов!Создав, таким образом, враждебное или предельно отстранённое к себе отношение многих местных учёных, Меклер начал что-то делать из намеченного. Впрочем, очень скоро, несмотря на наличие достаточных средств и возможностей для этого, у него возникли проблемы иного рода. Израиль оказался для него не той страной, где он хотел бы работать, – всё там было не так: и лживый их строй, и складывающиеся человеческие отношения… Появились серьёзные сложности в отношениях с Розалией Григорьевной. В результате в момент моей последней с ним встречи в Израиле в мае 1995 года учёный Меклер (его имя по-еврейски звучит Лейзер Беркович), шинкуя на кухне помидоры, горестно и в то же время как-то отчаянно весело распевал на Земле обетованной:
Ещё немного, ещё чуть-чуть.
Последний бой – он трудный самый.
А я в Россию, домой хочу,
Я так давно не видел маму…
При этом он на чём свет стоит клял Израиль и при мне звонил тогдашнему послу России в этой стране с просьбой походатайствовать перед мэром Москвы о предоставлении ему условий для жизни и работы в российской столице, откуда он уехал, как тогда ему думалось, навсегда. В общем, искал и создавал себе новые проблемы для… работы.
Московского градоначальника, видать, не очень озаботили вопросы приоритета российской науки, а может, и сам посол не решился беспокоить такими мелочами главного хозяйственника России. Учёный проживал в полуподвальном помещении, существовал на местную пенсию и в разрыве с Розалией Идлис. С ним по-прежнему контактировала сплотившаяся вокруг него небольшая группа энтузиастов, пытающаяся найти какие-то средства для продолжения его удивительной научной работы и бескорыстно помогавшая ему. В октябре 2003 года Меклер умер на 83-м году жизни.
Сейчас работавшие с ним последние годы люди пытаются собрать воедино всё научное наследие учёного и довести начатое им дело до конца уже без него. Не знаю, чем в научном отношении увенчается десятилетняя одиссея Меклера на земле Израиля, но на планете Земля он совершил уже гораздо больше, чем может простой смертный. Я точно знаю, что этот необычный человек, гениальный учёный, был и в России, и в Израиле неизменно окружён массой проблем, в борьбе с которыми всегда двигалась его основная работа. Её результаты когда-то обязательно понадобятся людям. Они смогут его понять, оценить и будут благодарны российскому учёному, гражданину мира Лазарю Борисовичу Меклеру, смело бросившему вызов не только самым сложным загадкам природы, но и окружающему его бесчеловечному обществу и победившему в этой борьбе. Они будут благодарны ему за всё сделанное в науке, в служении которой он блестяще реализовал своё вселенское предназначение, дав человечеству не только своё замечательное открытие, но и великий пример жизни ради истины.
Глава 7. Любовь
Сильна жизнь, а любовь сильнее.
Узнай её – и забудешь всё!
Пантелеймон Романов «Зима»
Господи, сколько уже об этом поразительном чувстве говорено и написано! И всё равно волшебство его неисчерпаемо, непредсказуемо. Вдруг выплывает из бесконечной вереницы человеческих жизней такая история, что заставляет в очередной раз удивиться непостижимому чувству любви, пристальнее вглядеться в человека, окунувшегося во все страсти, радости и печали этого бесценного дара, испытать восхищение и гордость от того, что нам, людям, такое чувство дано.
Жил-был в прекрасном российском городе Нижнем Новгороде (в советские времена он стал Горьким, а потом в годы демократизации снова принял старое имя), что стоит на двух великих реках Оке и Волге, обрусевший немец, талантливый инженер Густав Васильевич Тринклер – один из создателей отечественного двигателестроения, которым успешно занимался более 60 лет. Когда-то в Германии он слушал лекции великого инженера Рудольфа Дизеля, а потом в России начал осуществлять мечты этого всемирно известного изобретателя. И сам стал известен в мире как создатель смешанного цикла сгорания, носящего его имя в первых российских бескомпрессорных дизелях, – они выпускались в нашей стране в конце XIX века под названием «Тринклер-моторы». А потом под его руководством на советском заводе «Красное Сормово» спроектировали и построили первый в мире горизонтальный двигатель Дизеля мощностью в 750 лошадиных сил, затем – и первый советский дизель в 2100 лошадиных сил, которые успешно работали на речных судах. В 40-е годы он принимал активное участие в конструировании дизельного двигателя для танка Т-34, и, благодаря этой успешной разработке, наша знаменитая боевая машина не вспыхивала от попадания снаряда, как это происходило с бензиновой. В последние годы жизни доктор технических наук, профессор горьковского Института инженеров водного транспорта Густав Тринклер работал над созданием газового двухтактного двигателя, а в 1956 году в связи с 80-летием был награждён за свои заслуги орденом Трудового Красного Знамени. В семье Тринклера, помимо двух дочерей, рос сын Юрий, о котором и пойдёт речь.
Уже в школе, в которую он пошёл в 1931 году, мальчик сильно отличался от других ребят. В компаниях участия не принимал, был замкнут, мог неожиданно звонко и громко рассмеяться чему-то своему, когда остальным смешно вовсе не было. При этом с удовольствием занимался художественной самодеятельностью – под его режиссурой ставили в девятом классе чеховского «Медведя» – и редактировал классный журнал «Учебный год». Любил играть и хорошо музицировал на фортепьяно, пел песни Шаляпина. Из школьных предметов любил физику и химию, а на остальных, бывало, затыкал уши, отчего возникали конфликты с преподавателями. Однако успевал по всем предметам. Занимался в юннатских кружках: сначала в школьном, а потом при городском Дворце пионеров. Интересовался биологией и физиологией растений, в чём чувствовалось влияние мамы, которая была ботаником. А ещё в Юре постоянно жила поражающая многих детская непосредственность. Как-то раз, было это в 1939 году, он серьёзно и искренне спросил у своего товарища по классу: