Господин Шульц – хозяин лавки – был очень любезен. По его словам, он был чрезвычайно счастлив, что среди его клиентов есть такие замечательные люди, как дети самого барона Александра Штиглица.
– Благодарю, – с легкой улыбкой отвечал ему Людвиг. – Мы с сестрой, действительно, очень любим бывать у вас.
– Конечно, – поддержала его Люси, – ведь у вас самые вкусные пирожные во всем свете.
– О, майне гутес медхен[39], – растрогался лавочник. – Как вы добры к папаше Шульцу. Но вы всегда были славной девочкой, а ведь я помню вас еще совсем малышкой.
– Да, господин Шульц, мы всегда приходили к вам, а вы угощали нас с Людвигом конфетами и пирожными.
– Конечно, и сегодня вы тоже не уйдете без гостинца. Сейчас его принесут.
– Ну что вы, нам, право же, неловко…
– Нет-нет, отказа я не приму. Тем более что эти конфеты очень любила ваша покойная матушка. Да-да, она тоже любила бывать здесь.
Делать было нечего, и Людвигу пришлось взять небольшую картонную коробку, перевязанную шелковой ленточкой. Из лавки они вышли, улыбаясь погожему деньку, друг другу и всему миру. Пора было возвращаться домой, и брат начал оглядываться по сторонам в поисках извозчика, и тут Люси едва не столкнулась с другой барышней, очевидно, спешащей по своим делам. Извинившись, баронесса посторонилась и хотела было отвернуться, но неожиданно лицо прохожей показалось девушке знакомым, и Люси машинально кивнула, приветливо при этом улыбнувшись.
– Здравствуйте, – воскликнула баронесса звонким голосом.
– Ах, это вы, – удивилась и как будто занервничала та. – Здравствуйте. Вы уже вышли из института?
– Да. Совсем недавно…
– Рада за вас. Простите, я тороплюсь.
– Конечно-конечно, но…
– Всего доброго.
– Люси, ты скоро? – спросил Людвиг, поймавший извозчика.
– Уже иду, – отозвалась сестра и, проводив знакомую взглядом, подала ему руку и, придерживая подол юбки, ступила на подножку.
– Кто эта оригиналка? – спросил брат, когда они устроились.
– Смолянка, как я, – пожала плечами девушка. – Правда, она выпустилась много раньше. Я в ту пору еще в младших классах была.
– Занятно, а по виду не скажешь.
– Среди выпускниц института благородных девиц тоже случаются «синие чулки».
– И как ее зовут?
– О, кажется, нашлась-таки особа женского пола, заинтересовавшая моего любимого братика?
– Перестань. Довольно и твоих подружек.
– Каких подружек?
– Тех самых, с которыми ты познакомила меня на балу. Некоторые из них до сих пор засыпают меня письмами, слава богу, анонимными.
– Да ты просто донжуан, мой милый Людвиг! И в бедной Ирине увидел очередную жертву своей неотразимости?
– Так ее зовут Ирина?
– Да. Только вот фамилию твердо не помню. Кажется, Уварова… или нет…
– Ирина Уварова, – проговорил молодой человек, будто пробуя на вкус каждую букву.
– Боже, да это ты – жертва, а не она!
– Перестань. Просто ее лицо показалось мне интересным, пожалуй, даже оригинальным. Есть в нем какая-то сила и внутренняя убежденность.
– Хм. И когда же ты успел это заметить? Впрочем, ты прав. Она всегда была такой. Знаешь, как ее называли в институте?
– И как же?
– Искрой.
– Искрой? Занятно. Да, такое имя ей подходит.
– Боже мой, ты все-таки влюбился, причем с первого взгляда. Я думала, что подобное случается лишь в романах!
Так, подшучивая друг над другом, они доехали до дома. Людвиг помог выйти сестре, затем расплатился с извозчиком, и они уже хотели войти в парадное, как вдруг непонятно откуда появился городовой.
– Здравия желаю вашему благородию! – гаркнул полицейский, отдавая честь.
– Здравствуй, братец, – удивленно ответил барон.
– Вашбродь, дозвольте обратиться. Дело у меня к вам есть.
– Изволь.
Как ни пыталась заинтригованная Люси разобрать, о чем городовой рассказывает ее брату, услышать ничего не получалось. Но было видно, что Людвиг как-то подобрался, посерьезнел и даже помрачнел.
– Хорошо, братец, – ответил он, дослушав. – Подожди меня немного, я сейчас буду готов. И не отпускай извозчика.
– Что-то случилось? – озабоченно спросила сестра.
– Ничего страшного, просто мне надо ненадолго уехать.
– Но зачем?
– Не волнуйся так. Я тебе позже все расскажу.
– Раньше у тебя не было секретов от меня!
– Перестань. Нет никакого секрета. Просто один человек, которому я обязан, попал в беду.
– Обязан? В беду? – переспросила изумленная девушка. – Но что я скажу отцу?
– Ничего… хотя можно сказать, что скоро у него будет возможность отдать давно приготовленный подарок. Ну все, милая, мне правда надобно торопиться. Давай я отведу тебя и поеду.
– Хорошо, – пролепетала Люси и дала проводить себя до двери.
– Где Людвиг? – сухо поинтересовался отец, когда она появилась на пороге его кабинета.
Выслушав сбивчивый рассказа дочери, банкир ненадолго задумался, а потом задал один-единственный вопрос:
– Прости, Люси, а ты не запомнила номер бляхи у городового или еще что-нибудь?
– Нет, папа, – потупилась девушка, но, заметив тень раздражения на лице родителя, тут же нашлась: – Но когда полицейский представился брату, то сказал, что из второго участка Выборгской части.
Вернувшись в камеру, Дмитрий присел на свое место и крепко задумался. Дела шли куда хуже, чем он рассчитывал. Похоже, что Барановские крепко озлобились на своего гальванера за конфликт с мастером. Адвокат, присланный ими, вел себя так, будто его прислали не защищать Будищева, а напротив – помочь упечь его как можно дальше. Попадание Семена в больницу никто и не подумал связать с Перфильевым, более того, «защитник» прямо порекомендовал своему подопечному не усугублять своего положения и не наговаривать на почтенного человека. Никто происшествия с учеником не видел, а если мастер и дал тому лишний подзатыльник, так ведь это дело житейское. И вообще, не дело это, когда простые рабочие на фабричную администрацию с кулаками нападают. И если бы не тот давешний случай на полигоне, то о нем и вовсе никто бы не побеспокоился.
– Простите, у вас что-нибудь случилось? – отвлек его от размышлений Постников.
– Все нормально, – отмахнулся Дмитрий, не желая посвящать незадачливого канцеляриста в свои проблемы.
– Просто у вас такой вид… кстати, избитый вами молодой человек оказался мелким воришкой. Он в первый раз в околотке, но у него, оказывается, есть общие знакомые с здешним Иваном.
– С кем?
– Ну, с Котом. Он ведь по тюремной иерархии считается «Иваном».
– В авторитете, что ли?
– Да, можно сказать и так.
– А ты откуда знаешь?
– Ну, я же все-таки немного журналист. Умение разговаривать с людьми и узнавать подробности – мой хлеб.
– Что-то поздно ты спохватился, Николай Николаевич.
– Ваша правда, – вздохнул сиделец. – Сейчас я бы не совершил такой ужасной ошибки… Можно мне присесть?
– Нет.
– Понимаю. Ну, как хотите, просто у меня была любопытная информация для вас.
– Все равно – нет.
– Ладно. Но этот новичок, с которым вы так грубо обошлись, рассказал, что вы очень похожи… ой, кажется, к нам идут.
Не успевший договорить канцелярист мгновенно испарился, а к Будищеву уже подходил один из подручных Кота.
– Вас просят подойти, – состроил он умильную рожу.
– Раз просят – подойду.
– Ах, какие у вас прекрасные чеботы, – неожиданно всплеснул руками посланец, уставившись на опорки Будищева. – Будет жаль, если с вами что-то случится. Может, завещаете их мне?
– Я бы с радостью, – усмехнулся тот, – но все дело в том, что они уже завещаны.
Уголовник в ответ только усмехнулся, но интересоваться наследником и душеприказчиком по этому делу не стал, а как только они подошли к нарам Кота, и вовсе сделал вид, что его тут нет.
– Звал? – коротко поинтересовался Дмитрий у авторитета.
– Садись, в ногах правды нет, – без улыбки предложил тот.
– Ее нигде нет, – покачал головой Будищев, оставшись стоять.
– Это как сказать, – покачал головой глава местного преступного мира и перешел к делу: – Вопрос к тебе есть, мил человек.
– Спрашивай.
– А ты не перебивай старших! – вдруг окрысился Кот, мгновенно перейдя от ленивой небрежности к яростной агрессии. – Мы тут люди простые – богобоязненные, и всяких разных не любим!
– Ты про что?
– Да про то! Принесла птичка в клюве весть, что объявился какой-то солдатик черноусый, который себя посланцем нечистой силы объявил. Что скажешь?
– Ничего, – пожал плечами гальванер. – Солдатом я был, так ведь нас таких не одна тысяча в Питере. Усы носить тоже закон не возбраняет. А про «нечистую силу» я, кроме того, что батюшка в церкви говорит, ничего не ведаю.
– Ой ли?
– Вот тебе крест!
– Да врет он все, Кот! – вмешался, гундося из-за сломанного носа, молодой парень, пытавшийся согнать Дмитрия с нар. – Я его срисовал, когда он к Аньке-портнихе захаживал. А потом, как гадалка жаловаться стала, сразу все понял!
– Какая гадалка? – резко обернулся Будищев, вызвав приступ паники у обвиняющего его уголовника.
– Какая надо! – отшатнулся он.
– Ты – крохобор, вещи воруешь, а она находит?
– Тебе какое дело? Она положенное платит!
– А как платить не захотела, сказала, что у нее пенензы[40] нечистая сила отняла?
– Рябая врать бы не стала, – уже менее уверенно промямлил воришка.
– Конечно-конечно, – ухмыльнулся Будищев, – она же всем только истинную правду говорит!
– Кажись, усатый дело толкует, – хмуро заметил молчавший до сих пор щербатый.
Кот в ответ недовольно зыркнул, но возражать не стал.
– Ладно, живи покуда, – лениво процедил он, вернувшись в свое обычное состояние. – Но учти – я за тобой слежу, вдругорядь спрошу и за это!
Вернувшись на нары, Дмитрий тяжело свалился на них и с трудом перевел дух. Сердце стучало, на лбу выступили крупные капли пота, а спина и вовсе взмокла, будто он ворочал что-нибудь тяжелое. Разволновался так, что в разговоре с ворами стал употреблять польские словечки, будто это были евреи-маркитанты.