– Ракша-а-ас!
Сверху мешком рухнуло тело, нижняя часть которого осталась в тени помещения, а торс и голова оказались в желто-розовой полоске рассвета, падающей со двора.
Цэрина прошибло холодным по́том, ведь теперь только по одежде можно было угадать Даву. Все остальное было изувечено, вспорото и разодрано. Будто бешеный пес растрепал тряпичную куклу, выворачивая наружу все, что было зашито в ткань.
Ринчен отмер первым и выбежал из зимника, перескочив через Даву. Но уйти далеко ему не удалось. Демон спрыгнул на пол, ему хватило пары размашистых прыжков, чтобы нагнать Ринчена и вонзить когтистую лапу ему в бедро. Тот заорал от боли и повалился наземь, но быстро перевернулся, выставляя перед собой вилы и попытался отползти спиной назад.
– Ах ты отродье!
Цэрин кинулся вперед и замахнулся своей «дубинкой», но ракшас взревел и неуловимо сместился вбок, оставив Ринчена. А в следующий миг прыгнул на Цэрина, вырвал из рук незамысловатое оружие и с силой швырнул об стену. Ножка стола разлетелась в щепки. Цэрин ловко увернулся от нового взмаха когтей, сам от себя не ожидая такой прыти. Он не сводил взгляда с чудовища и одновременно осматривался в поисках хоть чего-то для защиты. Ракшас яростно размахивал лапищами, но каждый раз его длинные кривые когти рассекали лишь воздух, проходя в опасной близости от Цэрина. А тот уклонялся, приседал, перекатывался в сторону, снова и снова уходя от ударов взбесившейся твари.
– Получай! – крикнул Ринчен, подползший ближе, и ткнул вилами перед собой, но не попал. – Цэрин, у загона должен быть топор. Скорей! Я отвлеку!
Топор нашелся чуть дальше, на траве у колодца, но Цэрин не успел до него добежать. В голове так не вовремя вновь забубнил чей-то голос:
«Вот свежий овес, и вот ключевая вода, и вот новый горшок – пусть лха примут дары и хранят нас в новом доме, и Ньян Лха, и Шибдаг Лха, и…»
Цэрин отвлекся на мгновение, пытаясь выкинуть очередного личного демона из мыслей. А ракшас подобрался и перепрыгнул через распластавшегося на земле Ринчена, метнулся за Цэрином, раскинув лапы в разные стороны, словно в жутком подобии нетерпеливых объятий, и замер в двух шагах. Его вывернутые наружу ноздри трепетали, принюхиваясь, а затем тварь чуть наклонила косматую голову и заскулила. Да так тоскливо, что у Цэрина сердце сжалось. А в голове его по-прежнему бормотал неизвестный:
«…и Шибдаг Лха, и Нанг Лха, и…»
При свете восходящего солнца Цэрину удалось наконец рассмотреть это уродливое существо, точь-в-точь походившее на того, что он пытался отвязать от клыка дзонг-кэ в пещере.
– Да что ты такое, лха тебя задери?! – рявкнул Цэрин, невольно помянув духов-хранителей, как и голос в его голове. А затем наконец подхватил с земли топор и попятился.
Его возглас потонул во вспышке знакомого перламутрового сияния. Цэрину пришлось прикрыть глаза ладонью, но через разведенные пальцы он продолжал смотреть на ракшаса, боясь выпустить его из вида. Тварь встрепенулась, совсем не испугавшись яркого света, и как будто бы довольно осклабилась.
Когда сияние погасло, в глазах Цэрина привычно замелькали точки и пятна… Только вот в этот раз пятна эти двигались в едином направлении. Тень выплыла из зимника и потянулась к ракшасу, на лету принимая форму человека с головой барана.
«А это еще что?!»
Из-за колодца выступила другая тень. Она плыла над землей в сторону ракшаса, с каждым мгновением все больше походя на морщинистую старуху, что опиралась на посох. Из-за угла метнулся третий сгусток тьмы, и Цэрин вновь уловил в нем очертания свиной морды.
Тени оплели фигуру ракшаса, завихрились вокруг, не давая тому ни пошевелиться, ни сдвинуться с места. Тварь захрипела, забилась в полупрозрачном коконе из дыма. А затем вдруг издала жуткий, пробирающий до костей вопль и… истаяла в воздухе с еле слышным хлопком.
В звенящей тишине Цэрин обернулся на Ринчена, который теперь сидел, прислонившись к покосившейся двери. Его штанина намокла от крови, струящейся из располосованной ноги, в побелевших руках он стискивал рукоять вил, а на лице его застыло ошеломленное выражение.
Ринчен перевел взгляд за плечо Цэрина, и тот резко обернулся, вскидывая топор. Но опустил его, облегченно выдохнув, когда увидел, что за углом дома стоят, сбившись в кучу, жители деревни, что выбрались из пещеры-погреба. Все они смотрели на Цэрина, и на лицах было написано благоговение.
– Сын дракона! – всхлипнула Пассанг и повалилась на колени. – Благие тэнгри услышали наши мольбы и ниспослали нам сына дракона!
Вслед за ней на колени стали опускаться и остальные, пока во дворе не остались стоять только сам Цэрин и равнодушная Тхори с младенцем на руках. Сердце гулко стучало у Цэрина в груди, и он открыл было рот, чтобы что-то сказать. Начать оправдываться. Признаться, что он не имеет отношения к произошедшему. Но он не успел произнести ни звука. Бездушный ребенок на руках у матери судорожно вздохнул, затем изогнулся дугой, будто судорога прошила его крошечное тельце. А потом тишину разорвал пронзительный детский плач.
Глава 19. Джэу
Водные источники в Тхибате не всегда безобидны и пригодны в качестве питья. Лишь местные жители всегда точно знают, лха каких рек и ручьев бережно стерегут свои воды и не сыграют злую шутку с путником, мучимым жаждою.
«Записки чужеземца», Вэй Юань, ученый и посол Лао при дворе правителя Тхибата
Пронзительный крик птицы в подлеске, так похожий на детский плач, напугал Мэйлинь, и она дернулась в сторону, увлекая за собой Кима. Он в ответ гневно прошипел что-то себе под нос, но слов Джэу не разобрала, да и не пыталась. А затем он резко потянул соединяющую их с Мэйлинь цепь на себя.
– Прекрати так делать! – Шедший следом Ю буравил его недобрым взглядом. – У нее и так синяки на руках от проклятых оков.
– Пусть и она прекратит шарахаться от каждого звука, – бросил Ким, не оборачиваясь. – А то я чувствую себя собачонкой на привязи.
– Мог бы и проявить толику терпения! – рявкнул Ю, сжимая кулаки.
Сюин, переглянувшись с Джэу, поспешила привлечь его внимание:
– Ю, посмотри, как там Фанг?
Вэй и Фанг шагали самыми последними по узкой тропе, что змеилась между валунами, то поднимаясь выше, то спускаясь. Точнее Вэй шагал, а Фанг еле плелся.
Эти двое утром проснулись раньше всех. В свете зари они обнаружили неподалеку от стоянки заросли ревеня и нарвали его на завтрак. Джэу потом еще долго ощущала на языке его кисловатое послевкусие. Они даже попытались наполнить бурдюк водой из пересохшего ручья, но ничего не вышло. Однако Вэй и Фанг не унывали, а напротив, настраивали всех на нужный лад, скрашивая путь шутками и пересказами лаоских сказок. Так идти было действительно проще. Да и солнце с каждым шагом припекало все сильнее, обещая теплый день. Однако уже через пару пиал пути Фанг начал сдавать. Словно ранний подъем отнял у него все силы.
«Или злые духи бон за лунный день высосали из него всю энергию ла».
Как бы там ни было, чем дальше уходила тропа, тем ниже падало общее настроение. Движение по горам с неподготовленными лаосцами, привыкшими путешествовать большим караваном на ослах, оказалось намного сложнее, чем Джэу предполагала. Так что уже к середине солнечного дня настроения в небольшом отряде были далеко не дружественные.
А на бледных щеках Фанга и вовсе проступили розовые пятна, глаза лихорадочно блестели. Пропустив вперед остальных, Ю поравнялся с ним и сжал его плечо:
– Эй, друг, ты как? Держишься?
Но тот лишь равнодушно пожал плечами, то ли от усталости, то ли от плохого самочувствия.
Джэу отвернулась, вновь сосредоточившись на дороге и пытаясь найти еще с десяток причин, чтобы спровадить одного несносного мальчишку обратно в гомпа. Мало что ли ей уставших и скованных парами лаосцев, еле плетущегося Фанга, да Ю, которого то и дело выворачивало в кустах или пошатывало, словно тропа вдруг начинала извиваться под его ногами. Так еще и Лобсанг увязался с ними.
Вечером прошлого дня Джэу спрыгнула на него с дерева и отругала так, что едва не перебудила всех. Но Лобсанг проявил неслыханное упрямство и теперь шел впереди, всем своим видом демонстрируя, что в монастырь не вернется.
«Вот же дикий осел!»
Джэу поравнялась с ним:
– Помню, как ты злился на днях. Никогда прежде я не видела тебя столь подавленным. Не в том ли кроется причина твоего ухода из гомпа?
«Если он в который раз скажет, что переживал за меня и идет просто, чтобы помочь, я отлуплю его веткой саган-дайля!»
Лобсанг открыл было рот, но бросил на Джэу быстрый взгляд и снова его закрыл.
«Молодец, чувство опасности еще не утратил!»
Наконец Лобсанг вздохнул и решился:
– Знаешь, Джэу, ты мой друг и я верю твоим словам, доверяю поступкам. Я не допытываюсь, что произошло тем лунным днем между тобой и Намганом, но убежден, что у тебя имелись причины поступить так, как ты поступила.
Джэу опустила взгляд и уставилась в землю перед собой. Выслушать упрек было больно, но он звучал справедливо. У нее имелись и свои тайны, поведать о которых она не смогла бы другу до сих пор. Лобсанг тем временем продолжил, воодушевившись отсутствием ответа:
– Я не могу назвать причину – она прозвучит столь неправдоподобно, что ты просто поднимешь меня на смех. Я и сам себе порой не до конца верю. Но одно могу сказать точно – мне больше нельзя оставаться в гомпа. Это вопрос жизни и смерти. – Он помолчал, придавая последним словам весомости своим серьезным и строгим видом. А затем извиняюще улыбнулся: – Я не стану обузой, ты знаешь. К тяготам мы, в гомпа, привычные. Да и если дикие звери нападут, смогу защитить остальных.
Джэу усмехнулась.
– Как? Составишь голодному тигру гороскоп что ли? Ты ученик астролога, Ло. Тебя не гоняли до седьмого пота на тренировках, как твоего брата и прочих сынов дракона.