о лаосца, помогая ему идти прямо. А бессознательного больного с одной стороны удерживал тот, кто был с ним скован, а с другой – полный лаосец, рубашка которого на груди и подмышках темнела пятнами пота. Худенькая девушка, прикованная к толстяку, неловко пыталась подстроиться под шаг.
Благо идти долго не пришлось. На крыльце дома, прижавшись спиной к стене и перебирая в старческих пальцах красную кисточку амулета, сидела Лхамо. Она обернулась на шум, и найдя взглядом Цэрина, вновь погрузилась в свои мысли. Чужаков она будто и не заметила.
– Что случилось, Лхамо? Тебе отдыхать нужно. Зачем встала?
– Не мешай мне, Цэрин, я готовлюсь уйти в Бардо.
Он тяжко вздохнул. Лхамо твердо вбила себе в голову, что ее время среди живых сочтено, и никакие разговоры не могли отвернуть ее мысли с этой тропинки. Обернувшись к чужакам, Цэрин указал на циновку, которую недавно расстелил для Лхамо:
– Больного можно уложить вот там, вдоль загона, в тени. В дом не приглашаю – там разруха, да и смердит ракшасами.
Монах кивнул и сменил неповоротливого толстяка, помогая аккуратно уложить больного на циновку.
– Мое имя Цэрин. А как к тебе обращаться? – уточнил он у монаха.
– Я Лобсанг, ученик астролога. Из гомпа Икхо. А это Джэу, – он указал на тхибатку, – и наши… э-э-э…
– Ясно, из гомпа Икхо. – Цэрин все же скривился, не удержавшись. Затем вздохнул и кивнул на бессознательного лаосца. – А с ним что?
– Мы и сами не поймем, – нехотя сообщила Джэу. – Со вчера никто из нас толком не ел и не пил, но Фанг не мог так ослабеть только из-за этого.
– Вообще-то Фанг как раз и пил, – тихо добавил второй лаосец, что был скован цепью с больным. Он присел рядом, привалившись к забору загона для скота, и устало прикрыл глаза. Его короткие черные пряди липли к влажному от пота лбу, а с затылка на плечо была перекинута тонкая косичка. – Рано утром мы с Фангом пытались разыскать воду. Хоть какой-нибудь ручей или озерцо, чтобы наполнить бурдюк. Наткнулись на небольшой водоем с мутной жижей, и Фанг тут же упал на колени и стал пить огромными глотками. Почти сразу он закашлялся и затем его стошнило.
– Как так, Вэй? Вы же сказали, что нашли лишь пересохший ручей, – возмутился толстяк.
Вэй вздохнул и провел ладонью по волосам:
– Фанг умолял не рассказывать никому про этот позорный случай. Да и толку-то.
Внезапно от крыльца послышался равнодушный голос Лхамо:
– Вероятно, это была одна из тех луж, в которых, спасаясь от дневной жары, по много часов проводят куланги, и поэтому в них по большей части не вода, а моча.
Лобсанг при этих словах скривился, а один из лаосцев повернулся к Лхамо и почтительно склонил голову:
– Куланги – это дикие ослы, да? Так он отравился, выходит… Вы знаете, почтенная, как можно ему помочь?
Лхамо молча встала и вошла дом, а через некоторое время вынесла тканевый мешок.
– Я не лекарь, но вот эти травы должны помочь восстановить равновесие его ла. – Она передала мешочек одной из лаоских девушек. – Чайник я уже поставила. Пойду посмотрю, что осталось из припасов. Поможешь? – и Лхамо поманила с собой Джэу.
Они скрылись за покосившейся дверью, а следом из дома донеслось бряцание посуды и тихий разговор:
– Мой сын тоже часто носил маску.
– Да?
– Пхубу, наш пастух. Яки всегда слушались его, словно старшего брата…
Цэрин облегченно выдохнул:
«Кажется, путешествие Лхамо в Бардо откладывается».
Вскоре вода вскипела, и путники смогли утолить голод жидко разведенной цампой да подсохшими пельменями-момо, что остались целы после набега ракшасов. Джэу поела первая и принялась поить Фанга настоем трав, но у нее плохо выходило. Лаосец пребывал в забытье, и вливать жидкость ей приходилось крошечными порциями. Лхамо взялась помогать и придерживала его голову.
– Ни один из деревенских целителей не притронется к вашему другу, – наконец произнесла она.
– Да мы уж и так поняли. – Джэу кивнула. – Мыши Длиннохвостки! Зарываются в землю при малейшей опасности! Чаще всего мнимой. И…
– Погоди, Джэу, не горячись, – перебил ее Лобсанг. – Подскажите, почтенная, может поблизости есть другое селение, куда мы можем дойти?
– Вы-то дойдете, а вот он… – Лхамо кивнула на Фанга. – А даже если и дойдете, то лекари откажут и там. Я вот думаю, возможно вашему другу станет легче в горячем источнике. Его воды врачуют не только тело, но и укрепляют ла.
– Я слышал про такие места, – встрял в разговор толстяк-лаосец. – Говорят, они обладают поистине чудодейственной силой.
Цэрин кивнул:
– Я могу объяснить, как туда добраться. Мы ездили туда с…
На последнем слове он смешался, бросив виноватый взгляд на Лхамо, но она никак не отреагировала на заминку.
Когда Цэрин стал описывать дорогу к лечебным источникам, с улицы послышался шум возбужденных голосов, и вскоре к дому Лхамо подошли люди. На лицах их была написана мрачная решимость вперемешку с тревогой. Деревенские взбудоражено переговаривались и были настроены враждебно. Все из них, включая женщин, были вооружены кто чем, словно это не лаосцы пришли в деревню, а сами ракшасы.
Вперед выступила Бяньба:
– Чунта сказал, что чужаков приняли в доме пастуха. Я отказывалась в это верить, но теперь вижу собственными глазами.
Люди за ее спиной шептались и кивали, поддерживая. Цэрин тоже шагнул вперед, собираясь возразить, но не успел.
– На Пхубу пало проклятие, и его увели сыны дракона. Теперь это дом Лхамо. Мой дом, – отрезала старуха, выпрямляя и без того прямую спину. В ее голосе отчетливо было слышно осуждение, хоть словами она того и не выразила.
Бяньба смятенно потупилась, но затем совладала с собой:
– Конечно, конечно. Теперь мы видим, что не по твоей воле, а по самоуправству Цэрина чужаки…
И снова резкий голос Лхамо перебил ее:
– Цэрин в своем праве приводить в наш дом тех, кого сочтет достойными.
Цэрин потянулся и сжал сухую ладонь Лхамо. Он и не чаял, что она встанет на его сторону. Теперь же благодарность затопила его сердце теплой волной.
– Может ты его и приняла как родного, – подался вперед лама Намхабал, – но все помнят, что не так давно он и сам явился в деревню, оголодавший да грязный.
– Верно, – поддержали его из толпы. – А теперь привечает чужаков, попирая наши законы.
– Законы должны помогать людям, заботиться о них, облегчать жизнь! – не выдержал Цэрин. – Ту самую жизнь, что столь легко может прерваться – ракшасы ли нападут или волки, оползень ли в горах или суровая зима придет.
– Да, Цэрин! Потому и важны традиции. Тэнгри следят за их соблюдением, – поддержали жители. – Ты не понимаешь…
– Нет, это вы не понимаете! Нельзя так поступать! Ваше бездействие и молчание привело к тому, что Пхубу изгнали. А теперь вот и Ринчен… Почему я не вижу среди вас никого из семьи Ринчена и Тхори. Где же они? Почему не изгоняют чужестранцев вместе со всеми?
– Не до того им теперь.
– Ну, конечно, ведь Ринчена теперь ждет то же самое, да? А ребенок его теперь будет без отца расти?
– У Ринчена появилась метка проклятия!
– И что с того? Его ранил ракшас, значит, надо лечить, а не изгонять! А вы… – Он покачал головой. – Нельзя бросать людей на произвол судьбы, тхибатцы они или нет, какая разница?!
– Они чужаки! Ты должен знать и чтить законы, Цэрин! Ты ведь сын дракона!
– Сын дракона? – не сдержал удивления Лобсанг.
Цэрин ощутил на себе его пристальный взгляд и сжал кулаки, чувствуя, как гнев переполняет его:
– Я – не он! Сколько раз уже говорил. Хватит болтать ерунду!
– Цэрин… – Бяньба в ответ сперва упрямо вздернула подбородок, а затем демонстративно медленно поклонилась. – Мы благодарны тебе, сын дракона, что избавил нас от ракшаса. Мы видели твою силу. Но чужаки должны уйти из деревни, и не тебе идти против всех, меняя вековой уклад.
Цэрин вздохнул и повернулся к пришлым. Юный Лобсанг бормотал молитву. Ю, единственный не скованный цепями, что-то шептал девушке, связанной с толстяком, и утешающе гладил ее по волосам. Остальные отводили взгляды, и лишь Джэу гневно смотрела на деревенских и стискивал кулаки, словно готовая ринуться в драку.
Как ему хотелось, чтобы снова поднялся ветер и налетел дождь, чтобы молнии сверкали в небесах, как в тот день, когда монахи-воины увели несчастного Пхубу, а все остальные просто разошлись по домам. Но его хваленые силы, если они и имелись, не слушались его желаний, как бы он не ярился, как бы не жаждал их проявления.
– Чужаки вас больше не побеспокоят, – наконец выдохнул Цэрин и пошел в дом, чувствуя, как множество взглядов, буравят его спину.
– Будь ты проклят!
Он резко обернулся, но лаосцы хоть и смотрели хмуро и тревожно, однако молчали.
– Ненавижу! Ненавижу! – звенел мальчишеский голос в голове.
«Кйакпа, опять началось».
Потерев виски, Цэрин переступил порог и поднял с пола свой мешок, что собрал, когда собирался идти искать Пхубу, а потом зачем-то таскал с собой в пещеру-укрытие. Добавил туда торбу с дробленым ячменем, пару бурдюков с водой, ложки и нож, железный чайник, с которым Пхубу обычно ходил на выпас…
Вскоре он вновь вышел на крыльцо, собранный и готовый отправиться в путь. Во дворе стояли гвалт и ругань, но встревать в споры не было ни сил, ни желания.
– Прости, Лхамо. – Цэрин крепко обнял старуху. – Я благодарю вас с Пхубу за кров и теплоту, что согрели мое тело и душу. Но мне больше нет здесь места.
– Цэрин…
– Прости. Я должен идти с ними. Так я чувствую. Да не оставят тебя благие тэнгри…
– Хватит пороть чушь! – гневно воскликнула Лхамо и даже слегка толкнула Цэрина в плечо. – Благие уже отвернулись от моего дома!
Она резко отшатнулась и поспешно скрылась в доме, оставив в душе Цэрина гнетущую тоску. Но это не могло изменить его решение. Снова тяжело вздохнув, он подошел к Фангу и схватился за край циновки:
– Я помогу его нести. Идемте.