Джэу не услышала его шагов, не увидела его приближения. Просто в один момент холод схлынул, и ее омыло волной тепла, будто в середине лунного дня внезапно вышло солнце. От неожиданности она распахнула глаза и уставилась на Рэннё, сидящего рядом с краем чубы в позе для медитации. Его веки были полуопущены, но он не сводил пристального взгляда с Джэу, от чего ей тотчас стало еще жарче.
«Снова туммо…» – промелькнула мысль, но уже в следующий момент она зажмурилась, испытывая болезненную неловкость.
Джэу знала, что другие работницы в гомпа, да и просто девушки из городка Икхо были не прочь завести интрижку с кем-то из монахов-воинов. Сыны дракона почти никогда не создавали долгих союзов, не начинали жить одной семьей с той, кого выбирало их сердце. Тому было много причин. Многие из воинов гибли в схватках с ракшасами, иных отсылали в другие гомпа или ко двору правителя Тхибата в качестве стражей. Но это не отвращало девушек, не снижало их заинтересованности. Союз с одним из сынов дракона, пусть и кратковременный, был почетен. А если в нем зачиналось дитя, с большой долей вероятности мальчик, то благие тэнгри благоволили к таким детям. А кто-то из них в будущем мог стать монахом-воином.
Сама же Джэу никогда не испытывала ни желания, ни интереса к отношениям. Воспоминания о том, как монахи забрали ее мать, а ее саму, совсем малышку, изгнали из поселения, каленым железом жгли сердце, вынуждая ненавидеть воинов из гомпа. А уродливый шрам на пол лица не позволял и кому-то из мужчин заинтересоваться ей. Хоть и был след от ожога сокрыт под маской последние годы, но все вокруг помнили, что спрятано за тонкой преградой из черной выделанной кожи.
Но Рэннё… он всегда выделялся среди других, и не только статью и умениями. Каждый его взгляд, безразличный и равнодушный, ранил, а каждое непонятное глубокомысленное замечание раздражало. Джэу много лет наблюдала за ним, не выходя из тени своей работы, и теперь, когда он сидел так близко и без стеснения водил взглядом по изгибам ее тела, едва прикрытым небольшим лоскутом ткани…
Мысли и воспоминания лихорадочно метались, но зато тело, наконец, расслабилось, согревшись, и усталость взяла свое.
Над ухом что-то прожужжало, и Джэу лениво отмахнулась, а затем потянулась, пробуждаясь. Она лежала на боку, а сзади приятно обволакивало уютное тепло, которое накрывало, словно одеяло. Джэу еще поерзала, пытаясь глубже закутаться, но вдруг уперлась поясницей во что-то непонятно твердое и распахнула глаза. Перед лицом торчали жесткие, выжженные солнцем травинки, на одной из которых сидела пузатая муха и задними лапами терла крылья. Наступило утро.
«Мы пережили еще один лунный день. Уже хорошо».
Вторым открытием стал Рэннё. Он крепко обнимал Джэу, прижимая к себе. И дыхание его не было ровным и глубоким, как полагалось спящему человеку. Наоборот, спиной чувствовалось, как вздымается его грудь. Хватка ненадолго ослабла – ладонью Рэннё провел по талии Джэу, а от последующего прикосновения к бедру она и вовсе вздрогнула. Тут же встрепенулась, и вскакивая, запуталась ногой в антаравасаке.
«Вот же… монах ракшасов! Что он о себе возомнил?!»
Она зло дернула ткань на себя, собираясь одеться, но тем самым открыла всего Рэннё. Тот ничуть не смутился. Напротив, с ленцой перекатился на спину, развалившись на расстеленной чубе, и заложил руку под голову, устремляя взгляд в рассветное небо:
– Осла узнаешь во время езды, а женщину…
– Хватит! – с возмущением оборвала его Джэу. – Порой мне кажется, что тебя зря научили читать и пустили в библиотеку гомпа, или где ты там нахватался своих премудростей.
– А мне кажется, что тебя зря не научили читать. Глядишь, не была бы такой.
– Какой? Несговорчивой? Извини, кушог, меня это не прельщает. Я не такая, как прочие работницы Икхо, которые благоговеют и трепещут под взглядами воинов.
– Это я уже давно понял. Но интересно было проверить.
– Что? – Она недоуменно замерла, не закончив с узлом антаравасаки. – Проверить?
– Все же вопросов к тебе, Джэу, у меня накопилось достаточно. Но лишь благие тэнгри вправе судить по справедливости. Или пресветлый Бермиаг. Хочешь ты этого или нет, но до Пхаяти мы дойдем. Не одним путем, так другим. Ведь путешествие есть не что иное, как возвращение.
«Да ракшасовы же потроха!» – мысленно ругнулась Джэу и прибавила сверху еще парочку неблагозвучных слов.
– Если ты закончила с одеждой, то присаживайся, воздадим тэнгри молитву, а затем отправимся к мосту.
Зло сопя, Джэу расположилась чуть поодаль от Рэннё и уставилась на реку. Молиться она не собиралась, лишь по привычке сделала вид, что шевелит губами. Воды Ярланг успокоились и неспешно шуршали, задевая прибрежные камни.
«Лобсанг был прав. Без талых снегов и льдов реку и впрямь можно перейти вброд. Не тут, где она раздвоилась на рукава, а выше. Когда с Хиён мы шли здесь, Ярланг действительно была такой, как теперь – спокойной и неторопливой. И да, тогда тоже было утро».
Мысли устремились к необычной женщине, что вырастила ее. Хиён дала Джэу возможность выжить, а еще кров, пищу и… бесчисленные поручения. Такова была плата, с которой Джэу никогда не спорила. А еще ярмо, которое душило.
– Знаешь, кушог, – произнесла Джэу, когда с губ Рэннё сорвались завершающие молитву слова. – Я тоже вспомнила одну мудрость.
– Удиви меня.
«Хиён часто говорила это…»
Джэу обернулась к Рэннё:
– У монастыря только крыша золотая.
– Что? – Он аж вдохом подавился. – Ты откуда это взяла?
А Джэу не стала отвечать – пусть теперь он думает, что хочет. Она подобрала с земли чубу, накинула ее на плечи и двинулась в сторону моста.
Рэннё больше не допытывался. А Джэу лишь удивлялась тому, как он вчера носился по этому скалистому дикому берегу, где так легко можно было подвернуть ногу или угодить ступней меж камней. Он наверняка и теперь мог бы бросить ее и легко убежать вперед, но почему-то продолжал брести чуть позади. И взгляд его жег лопатки даже сквозь чубу.
Когда, наконец, показались оборванные веревки, которые болтались на ветру, привязанные к уцелевшим столбам, Джэу уже проклинала все на свете: и чубу, в которой сопрела, и отбитые на ногах пальцы, и день, когда согласилась вести лаосцев через горы. К слову, их она как раз и увидела. Но гораздо дальше от обломков моста. Очевидно, они таки провели лунный день на той поляне с поваленным бревном, где делали привал, а утром перешли по броду и теперь двигались вперед по направлению к озеру Тхайпул.
Солнце слепило глаза, и Джэу, прикрываясь ладонью, насчитала шесть фигур. Пересчитала еще раз – все равно шесть. Крупного силуэта Кима и тонкой Мэйлинь не хватало.
«Они ушли дальше? Отстали?»
Джэу оглянулась назад и по сторонам, а потом бросила обеспокоенный взгляд на Рэннё. Тот продолжал хранить молчание, но зашагал быстрее. Совсем скоро они нагнали остальных – идти по тропе было не в пример легче, чем по скалистому побережью. Да к тому же путники почему-то замерли на месте и не двигались.
– Лобсанг! – негромко окликнул Рэннё брата.
Все вздрогнули и резко обернулись. Лобсанг скупо улыбнулся, облегченно выдохнув, но эта мимолетная радость тут же перекрылась тенью беспокойства. На мрачных лицах лаосцев и вовсе читался откровенный страх. Лхамо цеплялась за рукав Цэрина, второй рукой сжимала свой топор, который каким-то чудом не унесло рекой. Цэрин кивнул Джэу и Рэннё в знак приветствия и быстро отвернулся, уставившись куда-то за валун. Джэу только и успела, что отметить странный перламутровый блеск, появившийся в его седых волосах. А затем она увидела уродливый огрызок руки, что виднелся из-за валуна, и побуревшую от запекшейся крови траву.
Глава 28. Цэрин
Чужеземцам сложно понять, как в Тхибате уживаются одновременно и монахи различных гомпа, и колдуны бон. Разве не являются они конкурентами друг для друга в глазах местного люда? Мне и самому потребовалась много времени, чтобы разобраться. В монастырях совершенствуют душу и тело, укрепляют ла, развивают знания в одной из четырех важнейших наук. Колдуны бон же, или как их называют – нгаспа, считаются более искусными в обращении с демонами и прочими зловредным сущностями, которые насылают напасти и болезни, а также мешают людям или душам обрести покой.
– Идем, – бросил Цэрин и потянул Лхамо за руку. – Им уже ничем не помочь. А нам лучше тут не задерживаться.
Она послушно последовала за ним, отвернувшись от страшной картины, открывшейся перед ними, но губы ее продолжали шевелиться, бормоча молитву. Вслед за ними по тропинке потянулись и прочие, обходя по большому полукругу место кровавого побоища. Два старика-паломника, что так спешили обогнать их странную компанию, закончили свое путешествие ужасным образом.
– Уверен, что это ракшасы? – глухо отозвался Чжиган.
– Да, он верно говорит, – ответила вместо Цэрина Лхамо, передергивая плечами. – Хоть зловоние, что обычно сопровождает их, уже улетучилось, но ни один дикий зверь не станет так глумливо терзать тела, раздирать на части, словно пытаясь вывернуть наизнанку и…
Она замолчала, так как Чжиган побледнел еще сильнее и прижал ладонь ко рту.
Краем глаза Цэрин заметил, как Джэу, которая догнала их вместе с монахом-воином Рэннё, придержала Лобсанга, пропуская лаосцев вперед.
– Ким? Мэйлинь? – донеслись до Цэрина ее тихие вопросы.
Лобсанг покачал головой, а затем метнул предупреждающий взгляд на сгорбленные от горя спины Ю и Чжигана.
– Понимаю, – прошептала Джэу. Затем прочистила горло и добавила громче, привлекая всеобщее внимание:
– Стойте, разве нам не нужно… Мы не должны как-то позаботиться о телах? Воздать им последние почести?
Ответил ей Рэннё, указывая на кружащих высоко в небе птиц: