Набежали тучи, и сразу заметно похолодало. Лхамо, сидящая рядом, поежилась и сделала глоток горячего чая. Цэрин покосился на Хиён, но та назидательно, с особой скрупулезностью указывала Вэю, как правильно мыть посуду в тазу. На его месте Цэрин давно бы уже надел этот таз Хиён на голову. Она вообще вызывала у него странное раздражение, хотя пока ничего плохого не сделала, наоборот, лишь помогала. А Вэй оказался послушным учеником, или может таким способом унимал свои переживания. В любом случае, вряд ли нгаспа и в этот раз была виновна в переменчивости погоды.
– Надеюсь, дождь пройдет стороной, – тихо сказала Лхамо. – А то в шатре такие щели, что нас мигом зальет.
– И печь внутри едва ли пригодна для растопки, замерзнем, – кивнул Цэрин. – Пойду, принесу тебе одеяло и посидим еще немного. У жаровни теплее.
Пережидать дождь внутри шатра ему не хотелось – слишком уж тягостная атмосфера там была, болезненная и удушливая. И дело даже не в благовониях – они-то, наоборот, пахли тонко и приятно. Но казалось, будто само Бардо вот-вот разверзнется и поглотит чью-то душу. Цэрин даже не сомневался, чью именно, ведь до сих пор помнил, с каким мерзким звуком выходили когти ракшаса из груди Чжигана.
У шатра стоял Рэннё. Лица его Цэрин не видел, но спина была напряжена, а морда дракона будто стала злее и суровее. А может, так и раньше было – Цэрин особо не приглядывался.
– …он был лучшим пастухом яков в нашем селении, – донесся из шатра голос Джэу.
«Пхубу?»
Цэрин остановился, не доходя до Рэннё, и тоже прислушался.
– Однажды мы всей семьей перебрались на дальнее горное становище…
Чем дальше Джэу рассказывала свою историю, тем явственней скалилась драконья морда на спине Рэннё. Да и сам он дышал словно разъяренный як, разве что копытом не бил. Этого Цэрин понять не мог. Как и глупые устоявшиеся правила, которым слепо следуют тхибатцы во главе с монахами.
«Сперва Пхубу. Но он хотя бы взрослый, привычный к дикой природе и способный позаботиться о себе. И то за него душа болит. Но Джэу? Изгнать ребенка?! Мыслимо ли?»
Полог шатра всколыхнулся, и Джэу выскочила, едва не столкнувшись с Рэннё, который медленно опустил руку на дордже на поясе. В следующий миг Цэрин оказался рядом и с такой силой хлопнул Рэннё по спине, прямо по драконьей морде, что тот качнулся вперед, шагнул на Джэу, но на ногах удержался.
Цэрин не дал ему опомниться – одной рукой обнял за плечи, другой перехватил запястье, не давая пустить в ход дордже.
– Хватит, – угрожающе произнес Цэрин. – Не позволяй чувствам затмить твой разум. Она ребенком была. И выжила. Вот что важно.
– Она нарушила… – прошипел Рэннё и бросил взгляд на Джэу. – Я знал. Я чувствовал, что с тобой что-то не так. Какая-то внутренняя гниль, что разъедает душу и не дает познать покой…
Цэрин оборвал его, по-прежнему удерживая:
– Тэнгри смилостивились над ней, смирись и ты.
– Не тэнгри… Бон.
– Да какая разница. Ритуалы бон и мне не по душе. Но важнее – жизни людские, и тем более детские. Уйми свой гнев, Рэннё, и раскрой глаза.
Джэу тем временем отмерла и с грустью произнесла:
– Мне все равно, кушог монах, что ты думаешь обо мне. Но не смей так относиться к брату! Он…
Джэу шагнула ближе к Рэннё и понизила голос, видимо, чтобы до раненых в шатре не донеслись ее последующие слова, но тот отшатнулся от нее, как от облитой помоями из выгребной ямы, спихнув с себя руку Цэрина.
Джэу не сдержала горькой усмешки:
– А ведь совсем недавно ты согревал меня, спасая от холода лунного дня. Как переменчив твой нрав, кушог…
«Согревал? Они что…»
Внутри Цэрина забурлило негодование. А перед мысленным взором предстала картина, что не он, а Рэннё лежит на Джэу и наслаждается вкусом ее губ и угловатыми изгибами тела.
Он даже головой тряхнул, прогоняя совершенно неуместные видения.
– Зайди к Лобсангу, – тем временем продолжала Джэу уговаривать Рэннё. – Поговори с ним. Ему плохо, ла утекает из раны на груди, но и душу терзает невыносимая боль вместе со страхом. Страхом, что ты от него отвернешься.
Но Рэннё лишь покачал головой.
– Мне не нужны советы от про́клятой.
– Не глупи, кушог. Что может сделать пятно на коже против вашей кровной связи.
– Сколько пучков волос ни связать, они никогда не заменят балки для дома, – процедил Рэннё и сделал шаг назад, а затем развернулся и быстрым шагом пошел к остальным.
Цэрин бросил взгляд на Джэу.
«Наверное, нужно что-то сказать… Как-то подбодрить ее?»
Но передумал, видя, как она плотно сжала губы.
Когда они вернулись к площадке перед домом Хиён, где по-прежнему дымилась жаровня, Вэй уже закончил ополаскивать посуду и теперь сидел рядом с Ю, что-то шепча ему на ухо. А его место у бочки занял Рэннё – он плескал себе в лицо и на грудь, бормоча что-то под нос.
– Слыхала я, как монахи из гомпа поют мантры, – усмехнулась вслух Хиён. – Но чтоб заговаривали воду – такое впервые вижу.
– Мудрый сначала выслушает, потом решит, – донесся от бочки раздраженный голос Рэннё. – Глупый, – и он посмотрел прямо на Хиён, – сначала скажет, потом начнет размышлять.
Цэрин почувствовал, как Джэу напряглась от резких слов монаха. Но Хиён лишь заливисто захохотала.
– Давно мне никто не перечил, да еще так витиевато! Дай-ка тоже попробую… – Она на пару мгновений задумалась, а затем с торжественным видом произнесла: – Уши вырастают раньше рогов, но рога крепче ушей.
– И что это значит, почтенная? – Вэй с интересом повернулся к нгаспе. – Никогда не слышал этого выражения.
– А ракшас его знает! – снова усмехнулась Хиён. – Просто хотела перемудрить вашего монаха. Вышло у меня?
Внезапно Рэннё издал странный звук, то ли зарычал, то ли застонал, и со всей силы ударил по бочке ребром ладони. Раз. Другой. Несчастная бочка не выдержала натиска, накренилась, а затем и вовсе повалилась на бок, расплескивая воду. А Рэннё с досадой втянул воздух, а затем развернулся и зашагал вниз по тропе, туда, откуда они все недавно пришли, пока не скрылся за поворотом.
– А вот это он зря… – Хиён хмуро посмотрела вслед удаляющейся фигуре. – Вода всегда нужна, особенно когда больные в шатре стонут. Джэу! – прикрикнула она так, что та аж вздрогнула. – Сходи к источнику!
– Да, Хиён, – кивнула Джэу.
Она вынесла из дома два ведра. Цэрин не остался в стороне:
– Я тебе помогу.
– А вот это хорошо, – отозвалась со своего места Хиён. – Тогда еще ведер возьми. Джэу! Принеси ему!
– Ну и я тогда с ними пойду. – Лхамо поднялась, отряхивая со штанов солому.
– А ты-то куда, старая? – Хиён прошлась по ней тягучим, цепким взглядом.
«Она и это видит? Или…» – Цэрин тоже посмотрел на Лхамо и облегченно выдохнул: «Нет, все такая же, не юная, но и не старуха. Тридцать пять, может ближе к сорока. Годы не забрали свое обратно».
– Ведер у меня столько нет. А раненым припарки пора менять. Их двое, а я одна. Будешь мне помогать, – принялась распоряжаться Хиён. Затем она повернулась в Ю и Вэю: – А вы дом обойдите, там, у входа в кладовую, дверь перекосило – надо поправить…
– Идем скорее, – шепнула Джэу, сунув Цэрину в руки вторую пару ведер, – а то и у нас обязанностей прибавится.
Они поспешно зашагали вверх по тропе, а когда та разделилась, Джэу взяла правее. Среди камней, песка и земли виднелись цветущие островки саган-дайля, низко летали птицы, предвещая дождь, ветер порывами вздымал из-под ног пыль. На Джэу по-прежнему была нижняя часть кашаи, лоскут ткани на груди и короткая безрукавная чуба с длинным ворсом.
– Ты даже не переоделась, – озвучил Цэрин свои мысли. – Настолько неприятно брать что-то у нгаспы?
– У Хиён, – буркнула Джэу. – Там, что ни возьми, потом втройне отдавать придется. Не хочу.
– Понимаю…
– За Лобсанга и Чжигана она тоже плату потребует. Не могу знать, что придет ей на ум. Тут не угадаешь. Я вообще не хотела сюда возвращаться. Если б не обстоятельства…
– И это понимаю. Не беспокойся, Джэу. С оплатой придумаем что-нибудь. Это бремя на твои плечи не ляжет.
Цэрин уловил, как она едва заметно выдохнула, и продолжил высказывать свои мысли:
– Если она подобрала тебя, изгнанную монахами, про́клятую ракшасами, то каков же твой долг этой ведьме?
– Непомерный. – Джэу грустно улыбнулась.
Улыбка ее вышла кривоватой из-за шрама. А ведь его могло и не быть, если б не раскаленные угли и не монастырская татуировка.
«Они испортили ребенка! И теперь она носит это напоминание о прошлом. О том, как жестоки люди. О том, как они заблуждаются. Но это их ошибка, а не ее!»
– У тебя такое лицо, будто ты хлебнул мочи вместо чая.
– Ты поэтому ушла в монастырь? Сбежала от нее?
– Нет, Цэрин, это она меня туда послала.
– Бон?! В монастырь? Но зачем?
– Да много зачем. Для своих обрядов ей то одно надо, то другое. Чаще всего кости. Разные. Животных, людей. Иногда я передавала книги или свитки. Порой то были ритуальные амулеты или что-то из одежды лам…
«Передавала? Кости? Свитки?! Она что, все это воровала по требованию своей нгаспы?!»
– …Хиён в условленный день являлась в Икхо.
Цэрин удивленно вскинул брови:
– Прямо в гомпа приходила? Ну и наглость!
– Не сама, конечно. Она… – Джэу замялась. – Она отправляла свою тульпу передать новый список желаемого. А иногда тульпа вселялась в кого-то из города. Тогда мы встречались у тайника, и одержимый забирал скопленное мной. И так много лет подряд. Поначалу было жутко. Ты даже не представляешь, как я боялась! Потом я привыкла. А затем и вовсе завела себе собственный тайник.
Цэрин поморщился:
– Ты тоже решила стать бон?
– Скажешь тоже! Убежать хотела. Скопить ценностей, денег и спрятаться от Хиён в Лао. Она хоть и нгаспа, но по ту сторону у нее нет власти. Она сама как-то обмолвилась. Вроде как горная цепь, что опоясывает Тхибат обладает особой природной ла, которая не дает колдовству вырваться. Хиён нужно самой пересечь границу и быть в Лао, но тогда она потеряет власть над теми, кто в Тхибате.