– Ты, ты! – продолжил дразнить ее Цэрин. – Благие тэнгри то, благие тэнгри се… Зачем же постоянно поминать тех, в чье существование не веришь?
– Чтобы не привлекать лишнего внимания тех, кто верит слишком рьяно, – буркнула Джэу.
А Лхамо задумчиво добавила:
– Если ты настоящий дзонг-кэ, то те голоса в твоей голове, что мучали тебя все это время…
– Ты все верно поняла, – кивнул Цэрин. – Я слышал молитвы, что страждущие возносили тэнгри. Да только не мог понять, что это. Просьбы, проклятия и редкие благодарности… все так перемешалось. То моя истинная суть пыталась пробиться через беспамятство. – Он задумался, припоминая события недавнего времени, которое он прожил, как смертный человек. – А иногда, в нужные моменты, с помощью этих голосов давала подсказки, как поступать.
– Что за голоса? – раздался встревоженный голос Джэу. – Это на их вопросы ты иногда отвечал словно невпопад?
– Бывало. Хоть я и старался сдерживаться. Не хотел, чтобы меня приняли за сумасшедшего, – наконец развел он руками.
– Да я бы никогда… – возмущенно начала Джэу, но Цэрин ее перебил:
– Перестань. Ты и так косо смотрела на меня поначалу.
– Ну… это… – Джэу смутилась, понимая его правоту.
А Лхамо вновь привлекла внимание своими рассуждениями:
– Если ты дзонг-кэ, то понятно, почему пришел из пещер под священной горой Ундзэн. Значит, и верно, что там обитают тэнгри. Но почему блуждал во тьме, истощенный и одинокий? Из-за чего память покинула тебя?
Теперь пришла очередь Цэрина хмуриться.
– Это долгая история, которая не должна была коснуться смертных. Но именно деяния одного из вас, людей – того, которого вы почитаете как пресветлого Бермиага-тулку – вырвали меня из самадхи, в котором я пребывал почти три столетия…
– Столетия? – вскинула брови Лхамо. – Тогда понятно, почему эта «кйакпа» постоянно крутится у тебя на языке.
Но Цэрин не обратил внимания на ее комментарий, продолжая рассказ:
– …столь глубокая медитация не должна прерываться так резко. Подобное может нарушить потоки ла, что словно реки по своим привычным руслам текут в наших телах. Так и произошло. Я забыл, кем являюсь. Смотрел вокруг, но был слеп, не понимал, что вижу.
Цэрин глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Аналогия с человеческим зрением, которую он использовал, чтобы объяснить, была на самом деле ущербной. Она не в полной мере передавала все то, что он теперь ощущал. Перед внутренним взором его раскинулся весь Тхибат, как если бы он парил в небесах над самыми высокими пиками гор. Цэрин чувствовал его весь и одновременно, всех людей и животных, что ступали по земле, хранителем которой он являлся. Легкий ветерок ласкал кожу на его лице, осторожными прикосновениями передавая вести из самых дальних уголков Тхибата. Ароматы дразнили ноздри, рассказывая о том, чем сегодня будет обедать гарпен в Икхо, и какие травы сушит лама-лекарь в монастыре Лхундуп, что в нескольких десятках пиал пути в сторону Красной Птицы-Гаруды. Камень под ногами дрожал – заметно лишь для дзонг-кэ, не для прочих – сообщая, сколько паломников меряют своими телами тропу перед горой Ундзэн. До слуха Цэрина доносилось, как всхрапнул як на выпасе, и как горько плачет малыш, оцарапавший коленку, и как престарелая мать ругает жену своих сыновей в дальней горной деревеньке.
– А теперь ты прозрел? – тем временем деловито уточнил Вэй у замолчавшего Цэрина. Он жадно прислушивался к диалогу, стараясь не упустить ни слова. – Разобрался, что именно тебя выдернуло из самадхи?
– Выдернуло! – хмыкнула Джэу. – Ну ты как скажешь, Вэй. Он же тэнгри, а не редька в огороде.
Лаосец смутился, но Цэрин не обратил внимания на перепалку.
– Конечно, – задумчиво кивнул он, все еще не открывая глаза. – Теперь я вижу ясно, что и ракшасы, и рождение бездушных младенцев – суть последствия нарушения цикла перерождений. И я намерен это исправить. Мне…
Он резко замолчал. В голове замелькали жемчужные вспышки, испуганно зашумели чужие голоса. Цэрин снова мысленно очутился в пещере – той, с которой начались злоключения его-человека. Он по-прежнему стоял на каменной тропе, рядом с Лхамо, слышал ее учащенное дыхание, но одновременно расщепившееся сознание летало меж каменных клыков, что тянулись друг к другу сверху и снизу.
Цэрин уже возвращался сюда совсем недавно – после мерзкого зелья нгаспы Хиён. Только в тот раз он смотрел, но не увидел. Слушал, да не услышал. В тот раз каменные клыки ритмично и нервно пульсировали, разгоняя тьму своим перламутровым сиянием и наполняя его сердце безотчетной тревогой. А в этот раз…
«Тэнгри, он вернулся…»
«О, великий Дзонг-кэ, ты услышал нас!»
«Благодарение небесам! Наши бесконечные страдания скоро закончатся…»
Души, души, души… Почти все каменные клыки в пещере вмещали в себя людские души, противоестественным образом запечатанные в скале. Чувствуя их боль и страдания, Цэрин взревел так, что стены пещеры содрогнулись.
«Ты! Да как ты посмел?!»
Перед мысленным взором Цэрина мелькнуло воспоминание о странном ритуале, что проводили монахи, привязав к одному из каменных столбов мешок с демоном. Не с демоном – с ракшасом! А затем еще одно – как совершенно в другом месте и в другое время ракшас, которого одолел Рэннё, испарился в воздухе, оставив после себя лишь зловоние.
– Немыслимо! – прорычал Цэрин, чувствуя, как его трясет, как ярость бурлит у него в груди, грозя излиться наружу бурей.
– Цэрин, что с тобой? – Лхамо сжала его плечо, пытаясь вернуть в реальность.
– Мне нужно… Лететь… Немедля! – Из груди его вновь вырвался гневный рык. – Ему мало тех бед, что он уже сотворил.
– Кому? – снова влез Вэй, но Цэрин его будто не слышал. Глаза его двигались под закрытыми веками, видя то, что было недоступно прочим.
– …он не пытается восстановить границу между миром живых и Бардо! Отродье нагини! – Раскат грома расколол небо. – Он ворует чужую ла, чтобы еще раз…
Джэу и Ю переглянулись, явно ничего не понимая в сбивчивом бормотании Цэрина. А он наконец распахнул глаза, и они засияли, как солнце в жаркий полдень, что отражается от снега на верхушках гор.
Вспышка.
Жемчужный дракон огласил горы утробным ревом, и в голубом безоблачном небе вновь зазмеились молнии. Лаосцы и Джэу бросились на землю, прикрывая головы, чтобы поднявшийся ветер не снес их с тропы. Мгновение, и Цэрин камнем рухнул в ущелье.
– Постой, – крикнула Лхамо ему вслед, метнувшись к краю обрыва. – Возьми меня с собой!
Ее голос перепуганным нганга заметался между стенами ущелья. Цэрин успел повернуть морду, и обострившееся драконье зрение дало возможность увидеть роковой шаг Лхамо с уступа в пропасть.
Глава 35. Джэу
Ракшасы лишь последние семь десятков лет терзают Тхибат, но и прочие существа никуда не делись – как миролюбивые, благосклонные к людям лха, так и зловредные демоны, устраивающие пакости. Одни обитают в реках, другие в подвалах домов, третьи приходят с закатом… Кто-то верит в них сильнее, а кто-то – не слишком. Но все сходятся во мнении, что спасение – в молитвах тэнгри, оберегах и щедрых подношениях. Ведь лучше отдать могущественному духу последнюю ложку цампы, чем свою собственную голову.
Джэу точно не помнила, где расположен тот роковой переход. Она была у врат лишь однажды, когда ей было лет десять. А потому с каждым пройденным шагом закрадывалась мысль, что все-таки она где-то свернула неверно. Однако, вопреки всему, она была бы рада такому исходу. Слишком уж тяжело было на сердце.
В начале пути тайные врата казались такими далекими, а лаосцы – совершенно чужими. И тогда Джэу действительно отдала бы любого из них Махака́ле, горному демону, что стережет переход. План был бесхитростно прост: довести людей до входа в пещеру и встать в конец цепочки. А кто из лаосцев войдет первым – то воля случая. Главное, что желание любого из них было искренним и не навязанным – лаосцы очень хотели домой. А значит, и жертва была бы принята.
Джэу тогда думалось, что первым пойдет Вэй или Фанг. Ю и Чжиган вряд ли стали бы пропускать вперед своих жен в темную пещеру. Скорее уж держались бы к ним ближе, успокаивая и подбадривая. А возможно, это был бы все-таки Ю, как единственный, кто не скован цепями.
Но Джэу в первый же день их путешествия затолкала подобные размышления куда подальше.
«На месте разберемся», – сказала тогда она себе.
Теперь же безгранично желала это место не найти, обойти стороной, заплутать. Но тэнгри не слышали ее отчаянной мысленной мольбы. Вернее, не так:
«У тэнгри есть дела поважнее, чем я».
Перед глазами снова возник образ жемчужно-белого дракона, парящего высоко в небе: перламутровые переливы чешуи, жемчужные волосы, струящиеся вдоль позвоночника до самого кончика хвоста и маленькая женская фигурка, сидящая на его спине…
«Лхамо. Не я».
После того, как Цэрин спас рухнувшую в ущелье Джэу от верной смерти, а сам внезапно обратился в дзонг-кэ, прошло немного времени. Осознавший себя тэнгри помчался куда-то, полный ярости и негодования, не сказав Джэу и слова на прощание.
«Что ж, у него свой путь, а у меня свой. И тысяча пиал в нем еще не пройдена!» – устало подумала Джэу.
Солнце уже цеплялись за вершины гор, когда они наконец добрались. Темный зев пещеры возник перед путниками так неожиданно, что Джэу не сдержала вздоха. В высокой вертикальной и узкой расселине среди скал плескалась живая тьма. Даже солнечные лучи не пробивались сквозь густую дымчатую завесу, от которой веяло тленом. На скалах вокруг врат да на валунах покрупнее виднелись высеченные слова молитв, призванных оберегать от зла.
– Что это такое? – испуганно спросил Вэй, подойдя ближе к расщелине, но не решаясь протянуть руку и пощупать мглу.
«Врата голодного демона. Врата Махака́лы»,