А затем ее охватил страх – ведь увиденный выход снова был треугольным, с манящим кусочком небесной синевы. Но Джэу помнила, что входили они в узкую расщелину, тянущуюся вверх.
«Я прошла по кругу? Заблудилась?»
Она в нерешительности замерла. Сердце учащенно грохотало. А мгла, окружавшая ее рекой, теперь казалась осязаемой… живой.
«Все же подожду остальных снаружи».
С этой мыслью она бросилась вперед. Вокруг становилось светлее, мгла отступала, но сколько бы Джэу не бежала, никак не могла достичь выхода.
«Ракшасовы потроха, да что же это?!»
Она упрямо бежала вперед, казалось, целую вечность, пока совсем не выбилась из сил и не остановилась, уперевшись руками в колени. В боку кололо, в ушах стучало, дыхание со свистом вылетало из груди, а выход как был вдалеке, так там и остался.
Джэу обернулась и увидела за спиной плотную стену клубящейся тьмы. Прошла еще немного, опираясь на скалу, снова обернулась – тьма была так же близко, прямо за ней. Она шевелилась и словно тоже дышала, в такт сиплого дыхания Джэу.
«Не оставьте, ох, благие тэ…» – взмолилась было она по привычке, но осеклась на последнем слове. А потом все же отчаянно позвала: «Цэрин!»
– Я тут немного занят, Джэу, – услышала она ответ и закрутилась, озираясь, но рядом по-прежнему никого не было.
– Цэрин, это правда ты? Отзовись! – выкрикнула она. – Я заблудилась. Меня мгла догоняет.
– А меня Бермиаг убивает, – напряженно прозвучал его голос.
– Что?
– Кйакпа! – ругнулся он и затих.
– Цэрин? Цэрин!
Но сколько бы Джэу не звала, дзонг-кэ так больше и не откликнулся. И на душе стало невыносимо тревожно и за него тоже.
Джэу блуждала и блуждала по пещере. Она обняла себя руками и упорно перебирала ногами, постоянно чувствуя за спиной дыхание мглы. От него шевелились волосы на затылке, по спине струился холодный пот и деревенели мышцы.
– Да отвяжись ты! – воскликнула она, наконец не выдержав, и резко обернулась.
И едва ли теперь смогла бы вымолвить хоть слово. Язык отнялся, в горле пересохло, а сердце словно остановилось: из мглы на нее уставились два горящих расплавленным янтарем огонька – глаза Махака́лы, голодного демона врат.
Глава 36. Цэрин
Тхибатцы верят, что странствия души по Бардо представляют собой блуждание в лабиринте, и для каждого он свой. Души созерцают прекрасных светящихся существ и ужасных чудовищ. Видят причудливые тропы и сонмы странных призраков на них. Эти видения пугают души, и они озадаченно бродят по Бардо до тех пор, пока не выберут дорогу, которая приведет к новому рождению. В конце пути лона людей и животных предстают перед душами в виде приятных прохладных гротов или дивных дворцов. Думая, что найдут там отдых, души входят в тот или другой и тем самым определяют себе условия нового рождения. Кто-то становится собакой, кто-то – сыном известных людей.
– Эх, сюда бы мою чубу, – ворчала Лхамо на спине дракона, прикрыв глаза от ледяного ветра.
Цэрин же холода не чувствовал. Парил над горами, наслаждаясь каждым мгновением полета. Тем более, что их осталось совсем мало – Пхаяти уже показался на горизонте. Это был крупный город – меньше столицы Тхибата, где располагался двор правителя, но больше Икхо.
Цэрин прикрыл глаза – чтобы парить на такой высоте, ему не нужно было прикладывать усилий. И это же давало возможность подготовиться к встрече получше. Невероятный слух тэнгри уже отсюда улавливал малейшие звуки в поселении, нужно было только настроиться на требуемое. На то, что было самым важным в данный момент.
– …прекрасные тренгхва из драгоценной яшмы, все бусины выточены ламой из гомпа…
– …мама, я боюсь спать один. Нанг Лха смотрит на меня из-за печки…
– …чхурпи, свежий чхурпи…
– …эй, красавица, это твой муж или брат?..
Голоса сливались в неровный шум, пока Цэрину наконец не удалось вычленить желаемое:
– …слышала? Кажется, Икхо не справляется с ракшасами в одиночку. Новый гомпа отдадут монахам-воинам.
– И хорошо. Они такие красавчики! Уж куда интересней задохликов-астрологов или геомантов…
Цэрин наклонил голову левее, чуть меняя направление – потоки ветра под ним игриво защекотали чешую. Лхамо же крепче вцепилась в его загривок, наматывая вокруг запястий его жемчужные волосы, тянущиеся вдоль хребта, аж третьим оборотом, и коленями со всей силы сжала его гибкое тело. Да еще и молитву запричитала.
– Если страшно, могу ссадить тебя на землю, – забрался он в ее мысли.
– Лети давай, – не слишком почтительно отозвалась Лхамо, не иначе, как от волнения и страха. С молитвы сбилась, затем продолжила не с того места, где остановилась, да еще и перепутала священные слова.
Цэрин не рассердился, скорее наоборот, это его позабавило:
– Вот же маленькая упрямая женщина. Хочешь расскажу тебе какую-нибудь историю, чтобы отвлечь?
– Пхубу. Расскажи мне про него, – спешно попросила она, словно только и ждала возможности задать этот вопрос. – Жив он?
– Жив и постоянно беспокоится о тебе. Облюбовал себе небольшую пещерку на склоне горы Тхаронг и пытается там обустроиться, хоть и тяжело ему – и физически, и морально. К тому же теперь Пхубу не так мил, как прежде. Метку-татуировку ему монахи прямо на лоб поставили.
– Это ничего. Шапку пониже надвинет. Ерунда. Главное – жив. Мы ведь найдем его, Цэрин? После… главного.
– После главного, – повторил он и стал осторожно снижаться, чтобы не пугать Лхамо резкими движениями.
Видел Цэрин беспорядочные крыши домов – на окраине Пхаяти простые, устланные ячьми лепешками для просушки, но ближе к центру дома становились выше, а сверху лепешки сменялись вязанками дров. Многочисленные гирлянды разноцветных флажков тянулись от одного строения к другому. Видел он и расширяющиеся в восторге глаза жителей, что падали на колени, благоговея перед ним. Его тень накрывала их, уткнувшихся лицами в землю. А ликующие возгласы разносились по городу, как пожар:
– Дзонг-кэ!
– Сюда летит сам грозовой дракон!
– Благие тэнгри не оставили Тхибат! Они вернулись!
Но Цэрина не интересовал ни центр города, ни жители. Его целью стал большой шатер, который разбили у подножия одной из гор, что ограничивала Пхаяти со стороны Красной Птицы-Гаруды. Шатер разительно отличался от того, что предлагала просителям нгаспа Хиён. Этот был значительно больше, шире, с высоким столбом по центру, на котором трепетали неизменные пестрые флажки. С трех сторон тканые стенки цвета терпкой охры были свернуты рулоном и подвязаны сверху, так что внутри создавалась приятная полутень, защищая от жаркого солнечного дня, но в то же время позволяя прохладному ветерку приносить свежесть и ароматы горных трав.
Бермиаг-тулку, облаченный в обычную дорожную кашаю, сидел в том открытом шатре на кушетке. На столе перед ним стояла небольшая чашка из тончайшего лаоского фарфора с серебряным блюдцем и крышечкой в виде крыши пагоды, украшенной кораллом и бирюзой. В кресле напротив него расплылся в угодливой улыбке гарпен Пхаяти, задрапированный в парчовые одежды, а перед ним, в знак уважения высокого гостя, стояла чашка с серебряным блюдцем, но без крышечки. Рэннё же сидел в позе лотоса, чуть позади настоятеля Бермиага, и его чашка, поставленная на коврик, не имела ни блюдца, ни крышечки.
Острое зрение дзонг-кэ выхватило все эти детали, пока Цэрин кружил над местностью, выбирая площадку для приземления. Толпа, тем временем прибывающая со стороны Пхаяти, росла. Люди спешили своими глазами лицезреть чудо явления тэнгри – впервые за минувшие столетия дзонг-кэ показался тхибатцам столь открыто.
Наконец Цэрин коснулся лапами земли и замер на несколько мгновений, позволяя Лхамо скатиться вниз по скользкой молочно-жемчужной чешуе на боку и отойти в сторону.
Вспышка.
И вот уже Цэрин-человек стоял, расправив плечи и пристально разглядывая настоятеля Икхо. Мельком брошенный взгляд на Рэннё за его спиной подтвердил, что Цэрин достиг того эффекта, которого желал – монах-воин и прежде уже вскочил на ноги, но в момент обращения глаза его ошеломленно расширились в узнавании. А вот гарпен, что до этого поил Бермиага чаем, довольно быстро оправился от потрясения и поспешил выступить вперед. Выйдя из шатра, он простерся ниц и двинулся к Цэрину, измеряя путь своим телом.
– Благие тэнгри не забыли про своих детей, – наконец возопил он, приблизившись. И голос его трепетал от волнения и восторга.
– Сложно забыть, если эти дети заигрались в опасные игры до того, что ткань мира начала трещать по швам, – отрезал Цэрин. – Я прибыл, чтобы потребовать ответа за все злодеяния с того, кто нарушил цикл перерождений, кто привел за собой ракшасов в мир живых. Того… – Он обвел глазами обступивших их людей, гарпена и его слуг, а затем остановил свой гневный взор на настоятеле Икхо и припечатал: – …кто лживо именует себя Бермиагом!
Толпа единогласно охнула, и все, разинув рты, ошеломленно уставились на настоятеля, который хоть и сполз с кушетки на колени, но подобострастия не проявлял и лбом в пол не уткнулся. Бусины четок быстро скользили меж его пальцев, и он шевелил губами в безмолвной молитве. Благочинный, уверенный в себе, невозмутимый, как и всегда. Но простым тхибатцам не дано было услышать, что вместо священных слов мысли лжеБермиага, полные злобы и страха перед пробудившимся тэнгри, метались теперь, перебирая возможные решения.
– Должно быть пресветлый дзонг-кэ что-то путает, – нерешительно произнес, не вставая с колен гарпен и тут же несколько раз поклонился. – Всем известно, что почтенный Бермиаг-тулку посвятил жизнь служению тэнгри и народу Тхибата. Он сплотил сынов дракона из Икхо и направил их дордже и мечи против ракшасов…
Гарпен не закончил фразу, вновь уткнулся лбом в землю, а недосказанность так и повисла в воздухе, как бы говоря: «…в то время, пока тэнгри спали и не отвечали на наши мольбы».