А Цэрином двигало лишь одно желание – откусить голову Бермиагу, разорвать дерзкого врага в клочья, испепелить разрядами его искореженную ла, а черную душу заставить вечность скитаться в Бардо без права перерождения даже в червя.
Лапами, с кончиков когтей которых срывались короткие искристые разряды, Цэрин раздирал защиту Бермиага, силясь достать его. На старческом морщинистом лбу выступили капли пота, но руками Бермиаг еще твердо держал защитный кокон, стремительно покрывающийся трещинами. Хоть ржавая примесь его ла жгла лапы, Цэрин не останавливался. Они оба знали, что живым из этой схватки выйдет лишь один.
– Цэрин! Хватит! Мы обсудим все… – Рэннё тоже не сдавался, стремясь помочь учителю. – Остановись!
Он подскочил, развернувшись в прыжке для большей силы удара, обрушил на шею дракона дордже, подкрепляя силу тела энергией ла. Цэрин коротко рыкнул. Было неприятно, но не больнее, чем ржавые пятна, что до сих пор жгли его, плавя чешую и кожу под ней. Рэннё пригнулся, перекатился через спину, уходя от удара хвостом и снова ринулся на дзонг-кэ. Но вдруг словно налетел на стену, свалился на колени как подкошенный и изогнулся дугой в судороге. Лицо его исказилось от боли, и даже Цэрин уловил ее жгучие оттенки, вбирая в себя мысли и чувства Рэннё.
«Почему? Как же так?» – в голове Рэннё лихорадочно крутились эти вопросы, снова и снова, по кругу.
Судорога на миг отпустила, и он повалился вперед, уперевшись руками в землю. А затем снова выгнулся от боли. Из-под шафрановой кашаи Рэннё потянулись вверх черные рога, кольца тела, чешуя, хвост… Все то, что раньше украшало его спину – знак сынов дракона. Рисунок, нанесенный в юности и разрастающийся с течением жизни, теперь отрывался от кожи, сминался в бесформенные пятна, распадался на клоки, разрывался на части. Рэннё со стоном повалился лицом в землю, а когда последнее черное пятно краски распалось в воздухе, из его спины потянулась ничем более не защищенная ла, переходя к Бермиагу. Одной рукой он продолжал держать защиту, второй тянул жизненную энергию из своего ученика.
«Почему?» – Губы Рэннё были плотно сомкнуты, но Цэрин все равно слышал: «Почему… учитель…»
Защитный кокон Бермиага быстро наполнялся новой силой, трещины и проломы, оставленные когтями дракона, стягивались на глазах. Ла Рэннё, попавшая к Бермиагу, стремительно покрывалась буро-ржавыми пятнами, причиняя новую боль Цэрину, который тоже не сдавался, впиваясь и когтями, и зубами в мерзкую отравленную преграду.
Неистово грохотал гром, отражаясь эхом от скал. Хмурые тучи набухли сизой мглой, готовясь излить на место схватки горечь израненной, поломанной природы. И вдруг Цэрин ощутил, как ярким солнечным цветком во тьме распустилось нечто неожиданное – горячее, искреннее, непоколебимое. К жажде справедливости и равновесия Цэрина, к ненависти и страху Бермиага, к отчаянному неверию и непринятию Рэннё добавилась новая сияющая эмоция – всепоглощающая любовь и вера Лхамо.
Эта маленькая упрямая женщина подхватила упавший дордже Рэннё и решительно ступила прямо в защитный кокон Бермиага. И тот, к очередному удивлению Цэрина, пропустил обычного человека, рассчитанный, видимо, лишь на защиту от высших сил. Женская же сила оказалась невелика в сравнении с возможностями существа, давно переставшего быть человеком. Но Лхамо отчаянно замахнулась дордже и ударила лженастоятеля. А потом еще раз и еще, уже не видя и не понимая, куда бьет, лишь бы хоть как-то помочь Цэрину. Вера Лхамо, это искреннее, сияющее во тьме чувство наполнило Цэрина теплотой и светом, усмиряя боль и исцеляя его раны, ведь не было для тэнгри ничего более чудодейственного, чем сила искренней и бескорыстной веры.
Чтобы отмахнуться от Лхамо, Бермиагу пришлось бы либо прекратить удерживать вокруг себя кокон чистой силы, либо перестать тянуть ла из Рэннё. Он выбрал последнее. Опустил руку, направленную в сторону своего лучшего ученика, и двинул локтем назад с такой силой, что Лхамо вылетела прочь, за защитный барьер. Но этого краткого мига хватило Цэрину, чтобы обрушить на врага самую яростную молнию, такую слепяще-яркую, словно раскаленную добела. Она выжгла проклятый ржавый щит, распространяя вокруг себя благоухание послегрозовой свежести, а потом искрящийся свет перекинулся на вытянутую руку Бермиага, и тот закричал так безумно и запредельно, будто и не человек вовсе издавал эти звуки, а чудовище из самых темных уголков ужасающей бездны. Он рухнул на землю, корчась в агонии, и свет неумолимо поглощал всю черноту его испорченной души, уничтожал украденное тело, пока не остался лишь прах.
Но долг Цэрина на том не завершился. Перевоплотившись снова в человека, он направил свое жемчужное сияние на Рэннё, забирая его боль и восполняя украденную ла. А потом бросился к женщине, что без сознания лежала поодаль.
– Лхамо, – позвал Цэрин, осторожно приподнимая ее. Он ощутил, что жизненная энергия еще теплится в ней, и мягко наполнил светом ее русла, превращая редкие капли в полноводный поток.
– Цэрин… – открыла она глаза, – а где… зло?
– Там, где ему самое место. В вечных скитаниях по Бардо. – Он неопределенно мотнул головой куда-то в сторону, а потом улыбнулся, вспомнив, что простому человеку такое видеть не дано. – Ты как?
– Готова лететь с тобой куда угодно. Ведь дело еще не окончено.
Цэрин снова ощутил лучистое тепло внутри себя и даже непроизвольно заурчал. Как же давно он не ощущал такого искреннего благоговения! Лхамо не просила его о помощи, не молила о дарах или благополучии, не проклинала за бездействие. Она просто… любила.
Он светло и счастливо улыбнулся, наслаждаясь этим невероятным чувством.
– Цэрин? – Лхамо осторожно провела ладонью по его жемчужным волосам. – Ты говорил, что надо спешить. Что души…
– Я помню. Но дальше я не возьму тебя с собой.
– Что?! – Лхамо дернулась в его руках. – Ты обещал! Ты говорил, что сделаем главное и потом разыщем Пхубу.
– Потом разыщем, – кивнул ей Цэрин. – Обязательно. Но к ракшасам я тебя не возьму. Это слишком опасно, хоть теперь, после Долины смерти, ты полна обновленной ла и можешь справится со многим. Гора Ундзэн далеко в стороне Снежного Льва, и нужно торопиться. Ты просто окоченеешь у меня на спине. Да и сами ракшасы… Сегодня я уже совершил ошибку, не допустив и мысли, что человек может противостоять тэнгри. – Он кивнул на оставшееся от лжеБермиага пятно ржавой пыли, которое уже начал разносить ветер. – Больше я не буду рисковать. Ты останешься в Пхаяти.
– Но ты ведь вернешься за мной? – Голос Лхамо звучал жалобно и тревожно одновременно. – И как ты будешь один, там, среди демонов?
– Почему – один? – усмехнулся Цэрин. – Возьму с собой Рэннё. Кто, как не сын дракона, сможет преодолеть такое испытание? – Он повернулся к монаху-воину. – Согласен?
Тот склонил голову и тихо произнес, не поднимая взгляда:
– Тот, кто с первого шага начинает жалеть, что пошел в гору, не способен преодолеть и небольшой холм.
– Приму это как «да».
Цэрин поднялся вместе с Лхамо, прижал ее напоследок к груди и мягко подтолкнул прочь, в сторону людей, что понемногу снова стягивались к месту, где недавно произошла схватка.
Вспышка.
Жемчужный дракон чуть отставил в сторону могучую переднюю лапу, и Рэннё легко, словно тонкорогий горал, взбежал на его спину.
В этот раз полет занял больше времени. Гора Ундзэн располагалась столь далеко от Пхаяти, что нехватка сил, потраченных в битве с Бермиагом, ощущалась особенно остро. Но Цэрин не щадил себя. Хоть раны на спине и затянулись, но до сих пор каждое движение отзывалось тягучей болью.
– Ты там как? Не отморозил себе ничего жизненно важного? – мысленно поинтересовался Цэрин у Рэннё спустя какое-то время.
Тот чуть заметно дернулся – явно не ожидал, что грозовой дракон может пробраться в его голову. Впрочем, он быстро совладал с удивлением, и ответ его прозвучал как обычно спокойно:
– Я в порядке, дзонг-кэ. Туммо не даст мне замерзнуть.
– Ну да, я так и предполагал. Послушай, Рэннё… – Цэрин замялся, но все же решил поделиться размышлениями и продолжил мысленный разговор. – Пока летим, я все обдумывал один вопрос. Мне понятна необходимость в еще одном гомпа для тренировки монахов-воинов. Причина этому – угроза ракшасов. Но почему именно в Пхаяти?
Рэннё помедлил, но все же признал:
– Мне это неизвестно. Место выбирал настоятель Бермиаг. Бывший настоятель. А чем плох Пхаяти?
– Не то, чтобы плох… но я пойму, чем лжеБермиаг руководствовался. Второй гомпа для изучения боевых искусств разумно заложить недалеко от горы Ундзэн, ведь ракшасы выползают из ее недр. А Пхаяти на другом конце Тхибата. Ракшасы редко забредают в эти края, да там уже и до перевала в Лао недалеко…
В этот раз Рэннё молчал дольше, раздумывая.
– Может в этом и дело? – задумчиво протянул он наконец. – В дороге на Лао.
– Ясно. Людские интриги… – вздохнул Цэрин.
За разговорами остаток пути пролетел быстрее. Цэрин был вынужден признать, что Рэннё не так уж и плох, как ему казалось прежде – он не был скор на суждения, взвешивал каждое слово. Хоть в мыслях его, которые Цэрин иногда просматривал, более не вмешиваясь, и царила горечь и сумбур от того, что он так обманулся в учителе, но все же Рэннё смог отделить истину от лжи и теперь заново, по крупицам собирал свою разрушенную веру.
Цэрин пронесся над многоярусными крышами гомпа Икхо и устремился дальше к горе, туда, где он и пробудился от самадхи, а потом блуждал по сплетению подземных лабиринтов. Но теперь, спустя тысячу пиал, он четко видел верный путь. А потому вскоре они оказались в той самой пещере, заполненной каменными пиками, в которых сияли запертые души и молили о спасении.
– Ты знаешь, как следует поступить? – спросил Рэннё.
Цэрин не ответил, лишь протянул руку к волосам и на мгновение удлинившимся острым когтем срезал несколько своих мерцающих жемчужных прядей. Подержав их в ладонях, он осторожно подул на волосы, которые вдруг поплыли по воздуху вперед, а затем стали расти и удлиняться, сияющими нитями опутывая каждый каменный клык в пещере. Рэннё завороженно потянулся рукой, стремясь дотронуться до светящейся паутины что в считанные мгновения заполонила пространство пещеры. Но его пальцы прошли сквозь нити, словно те были сотканы лишь из света и воздуха.