– Это да.
Их небольшая группа двинулась вниз по узкой тропе. Джэу шла последней и, уже уходя с открытой площадки, бросила взгляд на врата демона, из которых все-таки выбралась живой.
«Так привиделось мне или нет?»
Плотные сгустки тьмы по-прежнему клубились внутри пещеры, и, словно в ответ на ее вопрос, на миг во мгле вспыхнули два огненных глаза, провожая ее.
Джэу вздрогнула и поспешила за остальными. Одной рукой она придерживалась за скалу, другой постоянно поправляла отсыревшую в том тумане и теперь висящую на ней мешком чубу.
Чжиган шел первым и часто останавливался для передышки – все же раны, хоть и затянувшиеся, болезненно ныли и отнимали много сил. Но он не жаловался. До сумерек они успели только спуститься к подножью горы, но до поселения было еще далеко, поэтому и решили переждать лунный день здесь, а с рассветом продолжить путь.
Ю собрал сухих листьев и веток, развел костер. Чжиган задремал, оперевшись спиной на старое поваленное дерево. Джэу скинула с себя чубу, разложив ее сушиться на камнях возле костра. Сама уселась рядом прямо на землю и в очередной раз принялась рассматривать виднеющееся лаоское поселение, в котором один за другим зажигались непривычные красные фонари.
«Как жаль, что Лобсанг не видит этого».
Джэу тяжко вздохнула. Она сняла маску и смахнула подступившие слезы, а потом, почувствовав неладное, с удивлением уставилась на свои руки. На кончиках пальцев чуть блестела влага, но это были ее обычные, привычные пальцы. А вот лицо… Она снова дотронулась до щек, не переставая терла подушечками пальцев кожу… Кожу, одинаково ровную и гладкую с каждой стороны лица.
– Но как?
Мысли беспорядочно крутились в голове, но какое из предполагаемых объяснений было верным, Джэу не знала наверняка. Но одно понимала точно: теперь ее ждала другая жизнь. Совершенно новая, незамаранная прежними невзгодами, как чистый лист, и гладкая, как исцелившаяся кожа на ее лице. Разве что потрепанная чуба да украденная жемчужина станут напоминанием о пройденных по Тхибату пиалах пути. До тех пор, пока не выдастся удобный случай, чтобы продать необычную в Лао драгоценность подороже.
Джэу нащупала в антаравасаке круглый талисман Цэрина и вытащила его на свет, желая полюбоваться перламутровыми переливами. Перед внутренним взором промелькнуло непрошенное, но такое сладкое воспоминание:
– Почему ты все время отворачиваешься от меня и смотришь куда-то в сторону? – спрашивает Цэрин, ласково поглаживая ее шею и подбородок кончиками пальцев. – Тебе неприятно?
– Нет, я… Я не хочу, чтобы было неприятно тебе, – еле слышно шепчет Джэу, умирая от унижения.
Цэрин негромко смеется и тянется ладонью к ее обожженной щеке. Проводит пальцами по сморщенной коже, словно не замечая ее уродства. Аккуратно, но настойчиво поворачивает голову Джэу к себе и, заглядывая в глаза, смотрит в самую душу.
– Ну что за глупости, ты прекрасна!
Его радужки на миг вспыхивают перламутром, но Джэу кажется, что это блики света от входа в пещеру.
Да, все же Джэу склонялась к тому, что в произошедших с ней изменениях была заслуга Цэрина.
«Он ведь могущественный дзонг-кэ. Один из тэнгри. Мог ли он?.. Вероятно, да. Но почему тогда ничего не сказал?»
– Что это у тебя? – поинтересовался усевшийся рядом Вэй. – Камень?
Кругляш на раскрытой ладони действительно более всего теперь напоминал обычный речной камень, а не светящуюся чинтамни.
«У тэнгри Тхибата в Лао нет власти», – вспомнила она недавние слова Ю. – «Так может поэтому… Хотя, Цэрин прав. Не стоит забивать этим голову. Нужно просто жить».
– Да, камень, – кивнула она Вэю. – На память.
С этими словами она сунула потухшую жемчужину обратно в антаравасаку.
– О! – воскликнул вдруг Вэй. – Джэу, твой шрам… его больше нет.
Она кивнула и широко улыбнулась. А затем подняла с земли свою кожаную маску и швырнула в пламя костра:
– Я буду просто жить. Радоваться каждому дню и верить в благополучие следующего.
Эпилог 1. Рэннё
Ветер на склоне горы Кхаронг завывал, как снежный барс в брачный период. Его ледяные порывы пробирались даже под меховые чубы, в которые были укутаны домочадцы Ринчена и Тхори. Лишь сам Рэннё стоял, одетый в свою привычную монашескую кашаю, ярким шафрановым пятном выделяясь на фоне заснеженных камней. Холода он не ощущал – туммо привычно давало достаточно тепла его телу, чтобы не замерзнуть.
– Может пора начинать, кушог настоятель? – почтительно поклонился Ринчен.
– Разве больше никто не придет?
– Нет, только наша семья. – Ринчен кивнул в сторону двух стариков, родителей Тхори, и парнишки лет двенадцати. Затем он неловко добавил: – С недавних пор мы в деревне держимся особняком… Из-за метки.
Он потер ладонью татуировку изгнанника на своем лбу.
– Это теперь останется со мной навсегда, в отличие от ракшасового пятна на ноге, которое уже немного облезло.
«Жаль Лобсангу повезло меньше…»
Не проходило и дня, чтобы Рэннё не вознес молитву за душу брата и не пожелал ей скорейшего перерождения и благополучия его следующему воплощению.
– Ну… – Ринчен вздохнул, видимо не зная, что еще сказать, – вы же понимаете, кушог.
Рэннё, увы, понимал. Первым, что сделал он, когда был избран настоятелем Икхо вместо погибшего Бермиага – объявил, что более никто из жителей Тхибата не будет изгнан из-за проклятия прикосновения ракшаса. «Ракшасы сгинули», – твердили монахи, разосланные во все города и деревеньки. – «И проклятия больше нет, оно сгинуло вслед за чудовищами!»
К сожалению, новые порядки приживались плохо. Хоть монахи из гомпа перестали выискивать людей с проклятыми пятнами и проводить очищения, сами жители по-прежнему опасались тех, у кого эти пятна оставались. Вот и Ринчен, получивший отметину, когда на его деревеньку напали ракшасы, стал вызывать у соседей опасения. Поначалу с ним боялись даже разговаривать, не говоря уж о том, чтобы зайти в дом на пиалу рисовой водки. Со временем страхи соседей немного ослабли. Но все равно о былом радушии речи не шло. Вот и теперь на представление ребенка тэнгри – традиционно большой праздник для молодых родителей – никто не пришел.
– Тогда начнем, – склонил Рэннё голову.
Он взял ручной барабан, раскрутил его и затянул мантру. Мать Тхори, держащая на руках внука, выступила вперед и ловко размотала сверток из многих слоев шерстяной ткани, в которую был закутан ребенок. Контраст теплых пеленок и холодного воздуха младенцу не понравился, и тот захныкал, перекрывая молитву Рэннё. Но молодой настоятель не отвлекся и не сбился – уже достаточно ритуалов представления детей тэнгри-хранителям провел за последние полгода.
После того, как жемчужный дзонг-кэ Цэрин закрыл трещину между миром живых и Бардо, не только ракшасы исчезли из окрестностей священной горы Ундзэн, но и бездушные младенцы перестали рождаться у тхибатских матерей. Впрочем, простой люд если и связывал эти два события между собой, то не потому, что знал истинную причину случившегося. А в силу наивной веры в то, что чудеса, как и напасти, не приходят по одному!
Рэннё отложил барабан, зажег конус благовония на подставке и, по-прежнему напевая мантру, стал описывать ритуальные круги вокруг младенца на руках у старой женщины. А та, не теряя более времени, решительно шагнула к неглубокому горному ручью, что стекал по склону Кхаронг и, прежде чем течь дальше, собирался на этом небольшом плато в неглубокое овальное озерцо, что по форме напоминало амулетницу гау. Остановившись на берегу, мать Тхори выдохнула и резким движением окунула младенца в ледяную воду – и почти сразу же недовольное хныканье сменилось таким яростным ревом, что молодая мать дернулась вперед, с явным намерением забрать ребенка, защитить, спасти. Ринчену пришлось обхватить Тхори за плечи, удерживая на месте.
– Стой спокойно! – Мать Тхори бросила на дочь суровый взгляд. – Ничего ему не будет, горластому такому!
Рэннё с трудом сдержал улыбку – на душе у него было светло. Казалось бы, ничего особенного… но такие уютные повседневные моменты после многих лет горестей и печалей, которые пришлось пережить тхибатцем, наполняли сердце настоятеля Икхо радостью и непривычным умиротворением.
Когда ритуал был окончен, лица Тхори и Ринчена лучились улыбками. Паренек позади них притоптывал ногами от холода и то и дело косился на оголенное плечо Рэннё, видимо удивляясь тому, что тот не мерзнет. Парень первым двинулся вниз по тропе, за ним пошли престарелые родители Тхори и она сама с ребенком на руках.
Ринчен же чуть задержался, помогая собрать ритуальный скарб.
– Кушог Рэннё, – негромко обратился Ринчен и вдруг замялся, поправил одежду, поскреб в затылке. – Позволь спросить тебя кое о чем.
– Конечно. Если не бить в барабан, он будет молчать.
Ринчен свел брови к переносице, вынул из мешка только что убранный ручной барабан и повертел в руках, не зная, что делать дальше. Рэннё подавил усмешку, вспомнив, как всегда сердилась Джэу, не улавливая сути его изречений.
– Да, наверное, мне стоит выражаться яснее. – Он забрал барабан у Ринчена и снова убрал его в мешок. – Я имел в виду: если правду не произнести вслух и не разъяснить, она так и останется непостигнутой и непостижимой.
– Да, наверное…
– Так что тебя беспокоит? – не стал дальше мучить его Рэннё.
Ринчен словно воспрял духом и затараторил:
– Наш Лундуп родился Бездушным. Это все видели. Даже лама-лекарь Намхабал и ученик его Цзяньян подтвердят, что так оно и было.
– Я верю тебе, Ринчен. Души обрели все такие младенцы, что дожили до того солнечного дня, когда ткань миров исцелилась и цикл перерождений восстановился.
Ринчен снова почесал в затылке:
– Мне не дано понять столь сложное. Но я знаю одно. Бездушные дети из соседней деревни обрели сознание будто все разом. Примерно в один день.