Безрукий солдат с лязгом скрестил крючья, словно поражая невидимого противника.
— Они воспитаны на фильмах о первом годе Великой Войны! Пехота на манерах подравнивает цепь. «Примкнуть штыки!» — любимая команда молодых добровольцев. Говорю им, что я в пятнадцать лет тоже писался кипятком от Эйзенштейна и штык-атаки! Но это не прусская кампания, то было семьдесят лет назад! А что в ответ? В ответ мне цитируют мой же обзор — ведь Таланов удержал приют и вырезал штурмовую команду в штыковом бою! Я спрашиваю — и сколько наших осталось после? А это уже не важно — отвечают мне, у тварей силы надломились. Погоним ссаными тряпками!
Шумно выдохнув, майор рухнул на стул, вытирая рукавом пижамы раскрасневшееся лицо.
Поволоцкий молча покопался в шкафчике, решительно отодвигая в сторону банки с натурмедициной. Достал из дальнего угла пузатую склянку темно-коричневого стекла с притертой пробкой, прихваченной дополнительно пергаментным листком и суровой нитью.
— По паре капель не повредит, — пояснил он, впрочем, густой и пряно-тяжелый запах, поплывший по кухне, можно было не комментировать.
— Есть мысль… — произнес, наконец, майор, и хирург понял, что Зимников зашел отнюдь не просто так, не только для того, чтобы проведать боевого товарища.
— Внемато… — начал было Поволоцкий, но спохватился, решив, что грубоватая традиционная шутка здесь неуместна. — Внимательно.
— Вот это все, что ты говорил, изложить внятно смог бы? С толком, разбивкой и по пунктам?
— Давно уже.
Зимников посмотрел прямо в глаза медику, строго и внушительно.
— Не обещаю, но… У меня еще с училища есть пара знакомых, они сейчас при больших звездах. Еще Таланов звякнул по связям отца, царствие ему небесное, — майор размашисто перекрестился, этот жест, проделанный металлической «граблей» выглядел жутковато. — «Стучите и откроют», может быть удастся сойтись с тем, кто нас выслушает.
Глава 3
Первые недели после возвращения в Россию Терентьев до сих пор вспоминал едва ли не с ужасом — непрерывные собеседования, почти допросы, по пятнадцать-двадцать часов в сутки. В весомую практическую пользу своих откровений Иван не очень верил, но добросовестно вспоминал все, что мог, от системы званий Красной Армии до формы и назначения «щучьего носа» на танках ИС. Как и ожидалось, большая часть свежевыжатой информации действительно оказалась бесполезной. Попаданец мог нарисовать истребитель МиГ, но ничего не знал о реактивных двигателях. Детально зарисовывал внешний вид танка, но компоновку расписывал уже «на пальцах» и не разбирался в дизелях. Иван достаточно подробно обрисовал строение автомата Калашникова и пулемета Дегтярева, но местные пулеметы оказались лучше, а воспроизвести АК в обозримые сроки не представлялось возможным. Поэтому тульские оружейники взяли за основу вражеские образцы и постарались «перепилить» имперские разработки. В общем и целом его познания в технике были не то, чтобы совсем бесполезны, но и на откровения совершенно не тянули. Как подозревал Иван, изучение немногочисленных образцов вражеской техники, захваченной в боях, дало гораздо больше, чем все его заметки.
Гораздо лучше дело обстояло с организационными вопросами. Терентьев, конечно же, не забыл организацию армии времен Отечественной, хорошо разбирался и в общей системе государственного управления СССР. Но и эти сведения очень плохо приживались на чужой почве — наркоматы и министерства Союза слабо коррелировали с государственной машиной Империи. Терентьев хорошо помнил недоуменное выражение Лимасова, крутившего в широких ладонях подробную схему развития госбезопасности, от ОГПУ до МГБ и финальный вопрос главы Особого Департамента — «зачем такая сложная эволюция?». Иван немного подумал и в свою очередь поинтересовался — почему цивильная контрразведка формально входит в состав Канцелярии Его Величества, но подчиняется не канцлеру, а напрямую императору? Теперь задумался уже Лимасов, для которого такое положение вещей было естественным и не нуждалось в каких-либо комментариях.
После того как первый ажиотаж схлынул, и определилась умеренная практическая ценность познаний попаданца, Иван потребовал дать ему какое-то занятие, более полезное нежели надиктовывание по третьему кругу штата мехкорпуса. Он ожидал возвращения в военную контрразведку, но неведомые пути бюрократической машины отправили его в Особый Департамент при канцелярии Его Императорского Величества — по сути та же работа, только на «гражданское» ведомство. Иван находил забавным и отчасти ироничным то, что сугубо военный человек на старости лет заделался настоящим «чекистом». Впрочем, суть службы оставалась прежней — искать, ловить, дознавать.
Нельзя сказать, чтобы Терентьев проявил какие-то особые таланты на новом старом поприще, но не стал и пятым колесом в телеге. Опыт и школа отчасти компенсировали смену антуража, попаданец с головой ушел в работу и новообретенную семейную жизнь.
Обращение Его Величества к народу словно разбудило Ивана. Устоявшийся порядок — великая вещь, затягивающая посильнее любой вредной привычки. Уйдя с головой в знакомые контрразведывательные заботы, Терентьев почти перестал следить за прочими событиями в стране. Он изредка удивлялся некоторым несообразностям — в представлении человека пережившего Великую Отечественную, готовиться к войне следовало совершенно по-иному — но списывал это на ограниченность собственного кругозора. В конце концов, самокритично признавался себе Терентьев, он всего лишь офицер контрразведки, увлекавшийся историей Второй Мировой. В этом мире хватает военных, экономистов и промышленников, которые должным образом распорядятся его знаниями и советами, отразив нападение врага.
Но когда правитель страны практически дословно повторил февральский и майский приказы сорок второго о грядущих победах, Иван почти поверил в мистику. А еще он вспомнил — чем закончился бравурный и победный настрой той весны. Вспомнил, в том числе, и собственной шкурой — шрам от осколочного ранения исчез, стертый местными кудесниками, но память о режущей боли в груди и тяжелом железистом привкусе собственной крови в глотке — осталась навсегда.
Празднование оказалось непоправимо испорчено, но это было уже неважно. Иван потребовал у Лимасова и Черновского немедленной аудиенции у Его Величества. Попаданец напомнил, что формально он до сих пор является членом-консультантом Государственного Совета, пусть и без права голоса. На следующий день скоростной термоплан унес его в Петроград, где Константин Второй принимал работу у имперских конструкторов бронетехники.
Заводские цеха всегда вызывали у Ивана не слишком приятные ощущения, в них он чувствовал себя мухой запертой в ловушке. Крытая демонстрационная площадка, с которой технике предстояло отправиться на стрельбы, не стала исключением. Огромная территория, размером примерно с половину футбольного поля, перерывалась сводчатой крышей составленной из чередующихся панелей металла и армостекла. Тонкие решетчатые колонны, поддерживавшие крышу, были собраны в группы, открывая возможность для маневра техники. Ворота на всех четырех сторонах открыли настежь, чтобы высокие гости не оглохли и не задохнулись от выхлопа, холодный зимний ветерок свободно гулял меж колонн. После быстрой, но тщательной проверки и подтверждения доступа, охрана пропустила Ивана к делегации.
Терентьев привык лицезреть императора на кабинетных совещаниях — с непокрытой головой и в традиционном темно-синем костюме в полоску. Поэтому поначалу попаданец не узнал самодержца в группе людей одинаково казенного и сумрачного вида. Но сам Константин сразу заметил своего консультанта и сделал нетерпеливый резкий жест, как бы предлагая незваному гостю пока что держаться поодаль и не лезть под руку. Иван последовал невысказанному пожеланию, справедливо решив, что сам факт такой срочной и оперативной встречи с монархом сродни чуду, и не надо требовать от судьбы больше, чем она и так дает.
Вокруг императора собралось человек десять, из них попаданец знал лишь председателя Союза Промышленников и начальника Бюро Механизированной Тяги, которое являлось своего рода аналогом Автобронетанкового управления СССР. Немного в стороне высились здоровенные объекты, старательно задрапированные брезентом, сейчас их как раз освобождали рабочие цеха, открывая взору серо-стальные бока образцов. Одна за другой машины представали под неярким солнечным светом, падавшим сквозь стеклянные панели в высоченном потолке. Иван нервно сглотнул, стараясь сохранить внешнее спокойствие и выдержку, но чем больше полотнищ спадало на серый бетонный пол, тем тяжелее становилось у него на душе. Терентьев ожидал чего угодно, любой футуризм, вариации на тему советской бронетехники, копии вражеской, но только не … этого.
Зарычал двигатель, мощная вибрация передалась через пол, пронизывая толстые подошвы зимних ботинок. Первая машина тяжело двинулась вперед, в грохоте мотора и пронзительно-скрежещущем лязге гусеничных лент. Высокий худой человек с бородкой клинышком и круглых очках склонился к самому уху монарха и что-то говорил, перекрикивая рык машины. Через завесу шума прорывались отдельные слова:
— Морское орудие 120–150 миллиметров… на платформе полуприцепа автопоезда…
Иван решительно шагнул навстречу образцу, краем глаза отметив, как встревожено задвигалась охрана поодаль. Чудо-машина ехала вдоль линии колонн, с монументальной неспешностью, словно давала рассмотреть себя во всей красе. Агрегат действительно чем-то напоминал усеченный автопоезд — локомотив-тягач и один вагон — только на гусеничном ходу. Боевая часть сильно напоминала гибрид Су-76 и немецкого «Хуммеля» — мощное орудие, которого не постыдился бы и «Иосиф Сталин», в огромной полуоткрытой рубке. Сложной формы самоходный лафет двигался на широченных гусеницах, при этом ведущее колесо было вынесено над строем катков, так что весь гусеничный блок борта имел конфигурацию треугольника.
Невидимый водитель сбавил ход, механизм двинулся со скоростью пешехода, Иван догнал его и немного прошел рядом. Вблизи мастодонт дышал жаром, обдавал запахом газойля и масла. На мгновение в душе попаданца шевельнулся застарелый ужас, знакомый каждому пехотинцу, хоть раз пережившем тан