– Тут возникает небольшая новая проблема, мистер Тарч, – виновато объяснил он. – Некоторые из уже установленных участков зеркала подверглись термальному удару и вышли из строя. Для их замены придется направить к зеркалу дополнительные установочные машины, так что пройдет некоторое время, прежде чем мы сможем закончить работу. По моей оценке, всего несколько часов.
Билл посмотрел на меня, я – на него.
– Черт побери, – сказал он. – Какие еще нас ждут сюрпризы?
Сюрприз, как выяснилось, нам преподнесла Джун Терпл. Так, во всяком случае, сказала она сама. Она возглавляет операцию, поэтому отвечает за все, что происходит. Не следовало позволять Ибаррури заменить Ганса. А Хулия Ибаррури каялась со слезами на глазах.
– Звездный Разум рассказала мне, что хичи обнаружили в системе крабберов другие планеты; я хотела проверить, нет ли и на них следов жизни, и, боюсь, увлеклась и позволила фокусу системы слишком приблизиться к звезде.
Могло быть и хуже. Я попросила их не беспокоиться и пригласила всех трех, включая Звездный Разум, ко мне на корабль выпить чего-нибудь. У моего мнимого жениха поднялись брови: он определенно надеялся, что первым, кого я приглашу к себе, будет он. Однако он отнесся к этому философски.
– Увидимся позже, – сказал он мне и повел Дениз брать интервью у других членов экипажа.
Гипатия уже приготовила на одном столе все для чая, на другой поставила неразбавленное шерри, но, прежде чем приступить к чаепитию, я провела женщин по кораблю. Внезапное возвращение к нормальному тяготению далось им нелегко, но они восхищенно осмотрели гостевую спальню, восклицали при виде кухни – я ею никогда не пользуюсь, но там все готово на случай, если вдруг мне захочется что-нибудь приготовить самой, – а моя ванная совершенно их поразила. Джакузи, биде, ониксовая ванна, стены в зеркалах – Билл Тарч всегда говорил, что так выглядит мечта шлюхи о рае, и он не первый пришел к такому выводу. Не думаю, чтобы женщины видели когда-нибудь что-то подобное. Я позволила им все осмотреть. Даже заглянуть в шкафчики и испробовать духи, кремы и мази.
– О, мускусное масло! – воскликнула Терпл. – Но оно настоящее! Такое дорогое!
– Я им больше не пользуюсь. Возьмите, если хотите, – сказала я и – грандиозный финал – распахнула дверь спальни.
Когда мы наконец добрались до чая и застольной беседы, первыми же словами Ибаррури были:
– Мистер Тарч кажется очень привлекательным мужчиной.
Она не объяснила ход своей мысли, но было очевидно, что перед глазами у нее моя огромная кровать. Мы немного поболтали о Тарче, о его великолепной телекарьере и о том, как Терпл росла, слушая ежедневные новости о старателях Врат, а Ибаррури мечтала о подобной возможности…
– Астрономия на Земле почти прекратила свое существование, – сказала она мне. – Теперь, когда у нас есть данные хичи, нет смысла тратить время на телескопы и зонды.
– Так что же делает астроном, когда не стало астрономии? – спросила я, желая проявить вежливость.
Она печально ответила:
– Я преподавала астрономию в небольшом колледже в Мэриленде. Учила студентов, которым астрономия никогда не пригодится. Если кто-то действительно захочет что-нибудь увидеть, достаточно сесть в корабль и посмотреть непосредственно.
– Что я и сделала, мисс Мойнлин, – сказала Звездный Разум, улыбаясь, как это делают хичи.
Именно этого я и ждала. Если и есть место во вселенной, которое мне хочется увидеть, так это ее дом в Ядре.
– Вы, должно быть, скучаете по Ядру, – сказала я ей. – Все эти близкие звезды такие яркие. Здесь все должно казаться вам скучным.
– О нет, – вежливо ответила она, – здесь тоже очень красиво. На самом деле скучаю я по детям.
Мне никогда и в голову не приходило, что у нее есть дети, но, разумеется, у нее было двое малышей, когда она улетала. Решение было трудным, но она не могла отказаться от увлекательного приключения. Скучает? Конечно скучает! Скучают ли они? Она удивилась.
– Нет, мисс Мойнлин, они по мне не скучают. Они ночью спят. А я вернусь задолго до того, как они проснутся. Растяжение времени, понимаете? Я ведь пробуду здесь год-два, не больше.
Ибаррури нервно сказала:
– Отчасти именно это удерживает меня от посещения Ядра, Звездный Разум. Понимаете, я уже не молода и знаю, что, если пробуду там несколько дней, почти все, кого я знаю, умрут к моему возвращению. Нет, не почти все, – поправилась она. – Каково соотношение? Сорок тысяч к одному? Так что неделя в Ядре – это почти тысяча лет дома. – Она повернулась к женщине-хичи. – Но, если мы не можем отправиться туда сами, вы можете нас просветить, Звездный Разум. Не расскажете ли доктору Мойнлин, каково это – жить в ядре?
Я тоже хотела послушать. Я и раньше слышала об этом достаточно часто, но готова была слушать, пока Звездный Разум согласна рассказывать. А она говорила долго и охотно, потому что явно скучала по дому.
Какое значение может иметь, если я проведу неделю в Ядре? Или даже месяц или год? Конечно, я буду скучать по детям на острове, но о них позаботятся; позаботятся и обо всем остальном, что важно для меня. А во всей вселенной нет ни одного человека, который был бы для меня так важен, чтобы я через день по нему тосковала.
Я не удивилась, когда из воздуха послышался голос Гипатии.
– Мисс Мойнлин, – обратилась она ко мне – формально, из-за присутствия посторонних, – вас вызывают.
И на экране появилось лицо Билла Тарча.
По фону я поняла, что он на своем корабле. Выглядел он свежо, оживленно и улыбался.
– Можно подняться на борт, милая? – спросил он.
Это вызвало немедленную реакцию среди моих гостей.
– О, – сказала Ибаррури, совладав с собой. – Пора вернуться к работе, верно, Джун? – Голос ее звучал лукаво. Терпл просто встала, Звездный Разум последовала ее примеру.
– Вам не обязательно уходить, – сказала я.
– Придется, – ответила Терпл. – Хулия права. Спасибо за чай и… хм… все остальное.
И они ушли, оставив меня наедине с любовником.
– Весь прошедший час он прихорашивался, – сообщила мне на ухо Гипатия. – Принял душ, побрился, переоделся. И надушился мускусным одеколоном, который, как ему кажется, тебе нравится.
– Он мне действительно нравится, – ответила я. – На нем. Я хочу тебя видеть, когда разговариваю с тобой.
Она послушно появилась – сидела на диване, откуда только что встала Ибаррури.
– Он выглядит так, словно готов лечь в постель, – заметила она. – Опять.
Я не стала выяснять, что значит это «опять». Это слово могло означать очень многое. Одна из досадных особенностей Гипатии, которые заставляют меня подумывать о перепрограммировании. Когда я выбрала для своего корабельного мозга личность Гипатии Александрийской, это казалось хорошей мыслью, но Гипатия восприняла ее слишком серьезно. Так бывает, если позволить себе чересчур мощный корабельный разум: он начинает играть самостоятельную роль. Прежде всего она заглянула в исторические архивы и создала себе облик, как можно более близкий к оригиналу – насколько я в состоянии вытерпеть, по ее мнению, – включая такие подробности, как то, что настоящая Гипатия очень привлекала мужчин.
– Хочешь, чтобы я ушла? – вежливо спросила она.
– Нет, – ответила я. – Оставайся.
– Умничка. Если спросишь мое мнение, сексуальные контакты слишком переоценивают.
– Это потому, что у тебя их никогда не было, – сказала я ей. – Я имею в виду не только тебя, но и ту полумифическую женщину, по которой я тебя смоделировала: она умерла девственницей и, говорят, показывала свою запачканную менструальной кровью одежду, чтобы отпугнуть ухажеров.
– Злобная выдумка, – невозмутимо сказала она. – Распространялась христианскими монахами из монастыря Святого Кирилла, после того как они забили ее насмерть. Ну, вот он идет.
Я готова была биться об заклад, что первые слова из уст Билла Тарча будут «Наконец мы одни», вместе с широкой улыбкой и броском ко мне. И я почти выиграла. Он ничего не сказал, но развел руки и с улыбкой устремился ко мне.
И тут увидел сидящую на диване Гипатию.
– О! – сказал он, пытаясь остановиться: на его корабле явно не было искусственного тяготения. – Я думал, мы одни.
– Не сейчас, милый, – ответила я. – Но я рада тебя видеть.
– Я тоже. – Он на мгновение задумался, и я видела, как он мысленно переключает скорость: отлично, леди в данный момент не хочет того, чего хочу я; чем же нам заняться? Это одна из черт Билла Тарча, одновременно хороших и плохих. Он делает то, чего я хочу, без всякой чепухи насчет обнять-ее-и-унести-на-руках. С одной стороны, это означает, что он мил и чуток. Но с другой – если посмотреть на это с точки зрения Гипатии, – он бесхребетный негодяй, цепляющийся за женщину, которая приносит ему выгоду.
Пока я думала, с какой стороны на это посмотреть, Билл щелкнул пальцами.
– Знаю, – сказал он, и лицо его прояснилось. – Мне давно хочется взять у тебя настоящее интервью. Согласна? Гипатия, ты ведь сможешь записать?
Гипатия не ответила, только сердито взглянула на меня.
– Делай, что он говорит, – приказала я. Но Билл уже передумал.
– А может, и нет, – сказал он, легко примиряясь с мыслью, что Гипатия не исполняет его приказы. – Она все равно что-нибудь испортит, так что позову-ка я Дениз.
Дениз потребовалась всего минута, чтобы появиться вместе со своими камерами и всем прочим. Я постаралась держаться приветливо и дружелюбно.
– Можете закрепить их где угодно, – сказала я: при нормальном тяготении в моем корабле камеры никуда не уплывут. – К спинкам стульев? Конечно. Если немного помнут обшивку, Гипатия все поправит.
Я не смотрела на Гипатию, только знаком велела ей исчезнуть. Она сделала это без возражений.
Билл разместился рядом со мной и взял меня за руку. Я не стала ее отнимать. Дениз потребовалось какое-то время, чтобы разместить все камеры; Билл терпеливо смотрел, как она это делает, и не предлагал помочь. Когда она объявила, что все готово, интервью началось.