– Как это произошло? – спросил я.
– Килидж и вся его семья были убиты прямо во дворце в Эрзинджане, – сказал дядя. – Люди знали, что во всем виноват главный министр, но помалкивали, опасаясь мести Абаги.
– В результате, – продолжил историю отец, – министр посадил на трон своего собственного малолетнего сына, а сам стал управлять – как регент, разумеется. Тех немногих из царской семьи, кто выжил, он отдал в руки Абаги, чтобы тот решил их судьбу по своему усмотрению.
– Понятно, – сказал я. – И трудно сказать, где они теперь. Ты не знаешь, отец, не было ли среди них женщин?
– Знаю. Все выжившие были женщинами. Главный министр – человек практичный. Он, кажется, лишил жизни всех наследников царя мужского пола, чтобы вдруг не объявился какой-нибудь законный претендент на трон, который он заполучил для своего собственного сына. А женщины не имели для него значения.
– Выжившие вроде бы были в основном двоюродными сестрами, племянницами Килиджа, – заметил дядя Маттео. – Но была среди них, по крайней мере, одна царская дочь. Говорят, необыкновенная красавица, и Абага якобы даже хотел сделать ее своей наложницей, однако обнаружил в девушке какой-то изъян. Я уж забыл подробности. Так или иначе, он отдал ее работорговцам вместе с остальными.
– Ты прав, Маттео, – сказал отец. – Там точно была одна царская дочь. Ее звали Мар-Джана.
Я поблагодарил их и вернулся в свои покои. Ноздря, известный пройдоха, воспользовался моим великодушием и все еще пил вино, а нахмуренная Биликту обмахивала раба веером.
Разгневанный, я сказал:
– Нет, вы только посмотрите на него: развалился, как благородный придворный, и бездельничает, пока я бегаю по его поручениям.
Ноздря пьяно ухмыльнулся и заплетающимся языком спросил:
– Удачно, хозяин?
– Скажи, эта рабыня, про которую ты думаешь, что узнал ее, могла она быть из турок-сельджуков?
Его ухмылка моментально испарилась. Ноздря вскочил на ноги и разлил вино, заставив Биликту издать возмущенный возглас. Чуть не дрожа, он вытянулся передо мной, ожидая продолжения.
– Случаем, не могла она оказаться некой царевной по имени Мар-Джана?
Как ни был Ноздря пьян, он моментально протрезвел. И еще: казалось, он лишился дара речи, возможно, впервые в жизни. Раб просто стоял, дрожа и уставившись на меня, а его глаза раскрылись так же широко, как и единственная ноздря.
Я пояснил:
– Я узнал это от отца и дяди. – Ноздря ничего не ответил, все еще находясь в ступоре, и потому я язвительно добавил: – Я так понимаю,
что именно в ее личности ты хотел удостовериться? Ты же у нас в былые времена водил дружбу с принцессами?
Раб прошептал так тихо, что я с трудом расслышал:
– Я правда не знал… как бы я хотел, чтобы это было так… то есть, вернее, я боялся, что это так… – Затем, без всякого ko-tou, не поблагодарив меня за труды и даже не попрощавшись, он повернулся и медленно, как старик, побрел к себе в гардеробную.
Я выбросил все это из головы и тоже отправился в кровать – с одной только Биянту, потому что Биликту вот уже несколько дней нездоровилось.
Глава 9
Я довольно долго прожил во дворце, прежде чем у меня появилась возможность встретиться с человеком, чье занятие больше всех очаровало меня, – с придворным мастером огня, отвечающим за так называемые «пламенные деревья» и «сверкающие цветы». Мне сказали, что он почти постоянно путешествует по стране, устраивая свои представления в разных городах. Но однажды, это было уже зимой, принц Чимким зашел сказать мне, что мастер огня Ши вернулся во дворец, чтобы начать приготовления к самому большому ежегодному празднованию в Ханбалыке – встрече Нового года, который был не за горами. И мы с Чимкимом отправились навестить его. У мастера Ши был целый небольшой домик: он там жил, и там же располагалась его мастерская. Домик же этот – для безопасности, как пояснил Чимким, – стоял в стороне от остальных дворцовых построек, у дальнего склона того, что впоследствии стало холмом Кара.
Когда мы с Чимкимом вошли, мастер огня сидел, согнувшись над рабочим столом, на котором царил беспорядок. Из-за его одежды я сначала принял этого человека за араба. Но затем он повернулся, чтобы поприветствовать нас, и я решил, что мастер огня – иудей, потому что уже видел подобные черты лица прежде. Его глаза, похожие на ягоды черной смородины, довольно долго смотрели на меня надменно, но с юмором; крючковатый нос был похож на shimshir, а волосы и борода напоминали курчавый лишайник: седые, но все еще со следами былой рыжины.
Чимким заговорил на монгольском языке:
– Мастер Ши Икс Ми, я хочу познакомить вас с нашим гостем.
– С Марко Поло, – произнес тот в ответ.
– О, вы уже слышали о его приезде?
– Да, я слышал об этом юноше.
– Марко очень интересуется вашей работой, и мой августейший отец желает, чтобы вы рассказали ему о ней.
– Я постараюсь.
Когда принц ушел, мы с мастером огня какое-то время молча изучали друг друга. Наконец он сказал:
– Почему ты интересуешься «пламенными деревьями», Марко Поло? Я просто ответил:
– Они красивые.
– Значит, красота опасности привлекает тебя?
– Ты же знаешь, так было всегда, – ответил я.
– Скажи, а опасность красоты не пугает тебя?
– Сколько можно повторять одно и то же? Бьюсь об заклад, сейчас ты заявишь, что твое имя в действительности не Мордехай!
– Я не собираюсь беседовать с тобой на посторонние темы. Только расскажу о своей работе с красивыми, но опасными огнями. Что бы ты хотел узнать, Марко Поло?
– Как ты, иудей, получил имя Ши Икс Ми?
– Это не имеет отношения к моей работе. Однако… – Он пожал плечами. – Когда первые иудеи пришли сюда, им было разрешено носить лишь семь ханьских фамилий, которые они и разделили между собой. Ши – одна из этих семи фамилий. Первоначально моих предков звали Йитжак. На иврите мое полное имя звучит как Шамиль ибн-Йитжак.
Я спросил:
– А как давно ты живешь в Китае? – Я ждал, что иудей скажет, что прибыл незадолго до меня.
– Я родился здесь, в городе Кайфыне, где мои предки поселились несколько сотен лет тому назад.
– Я не верю этому.
Он фыркнул, совсем так же, как это часто делал Мордехай, слушая мои высказывания.
– Почитай Ветхий Завет в своей христианской Библии. Часть сорок девять из Исайи, где пророк предсказывает новый сбор всех иудеев. «Вот, одни придут издалека; и вот, одни с севера и моря, а другие из земли Синим». Эта земля Китая на иврите до сих пор зовется Сина. Следовательно, иудеи были здесь еще во времена Исайи, то есть больше тысячи восьмисот лет тому назад.
– А почему иудеи пришли именно сюда?
– Может, потому что были нежеланны где-нибудь еще, – скривился он. – А может, они приняли народ хань за одно из своих собственных пропавших племен, которое некогда покинуло Израиль.
– Ну уж нет, мастер Ши. Хань едят свинину и всегда ели.
Он снова пожал плечами.
– Тем не менее у них есть кое-что общее с иудеями. Они забивают животных почти в ритуальной kasher[204] манере, кроме разве того, что хань не удаляют terephah[205] сухожилий. И еще они отличаются строгим подходом к одежде; хань, пожалуй, еще более придирчивы, чем иудеи: никогда не носят платья, в которых перемешаны животные и растительные волокна.
Я упрямо продолжал:
– Но хань никогда не были пропавшим племенем. И между ними и иудеями нет ни малейшего физического сходства.
Мастер Ши рассмеялся и сказал:
– Когда-то этого сходства действительно не было. Но не суди по тому, как я выгляжу. Так случилось, что в семье Ши никогда не заключали браков с людьми других национальностей. Однако мы скорее исключение. Так что в Китае полно иудеев с кожей цвета слоновой кости и узкими глазами. Лишь иногда, по форме носа, их можно узнать. Или мужчин по их gid. – Он снова рассмеялся, а затем произнес уже серьезно: – А еще можно узнать иудея по тому, что, где бы он ни странствовал, он всегда соблюдает законы религии своих предков. Он все еще поворачивается в сторону Иерусалима, чтобы совершить молитву. Мало того, где бы иудей ни путешествовал, он всегда хранит в памяти старые легенды своего народа…
– Например, о Тридцати Шести, – перебил я, – о великих праведниках…
– И где бы он ни странствовал, он продолжает делиться с остальными иудеями всем, что помнит о прошлом, и тем новым, что он узнал за время своих скитаний.
– Так вот как ты узнал обо мне! Одни передают другим. С тех самых пор, как Мордехай сбежал из Вулкано…
Он ни намеком не показал, что слышал хоть одно слово, которое я произнес, и как ни в чем не бывало продолжал:
– К счастью, монголы не притесняют малые расы. Поэтому, несмотря на то что я иудей, я ношу титул придворного мастера огня у Хубилай-хана. Этот человек уважает мое искусство, и ему нет дела до моего происхождения.
– Полагаю, вам есть чем гордиться, мастер Ши, – сказал я. После чего решил отбросить излишние церемонии: – Мне бы хотелось услышать, как ты решил заняться таким необычным делом и как добился такого успеха. Я всегда думал, что иудеи, будучи менялами и ростовщиками, скромны и не слишком искусны.
Он снова ухмыльнулся.
– Когда это ты слышал о неумелом меняле? Или же о скромном ростовщике?
Я не нашелся что ответить, но он, казалось, и не ждал ответа. Поэтому я задал следующий вопрос:
– Как ты изобрел «пламенные деревья»?
– Это не мое изобретение. Секрет «пламенных деревьев» был открыт хань давным-давно. Я лишь кое-что усовершенствовал, сделав их применение более доступным.
– А в чем все-таки секрет, мастер Ши?
– Вот это называется huo-yao, «воспламеняющийся порошок». – Он показал рукой на свой рабочий стол, а затем из одного из многочисленных кувшинов достал щепотку темно-серого порошка. – Смотри, что произойдет, когда я помещу совсем немного этого huo-yao на фарфоровую тарелку и поднесу к нему огонь – вот так. – Он подобрал уже тлеющую лучину и горящим концом поднес ее к порошку.