– Мы сделали все, что могли, – сказал хаким, когда по его настоянию я выпил укрепляющего огненного choum-choum. – Я приехал в Паган, когда срок у госпожи был уже очень большой, но я еще мог легко и безопасно вызвать выкидыш. Она не позволила мне. В какой-то мере я могу понять ее: как объяснила мне служанка, ваша госпожа Ху Шенг настаивала, что решение принимать не ей.
– Вы должны были переубедить ее, – произнес я хриплым голосом.
– Нет, – сказал он, давая понять, что решение в данном случае должен был принимать я сам, и я просто кивнул в ответ.
Хаким продолжил:
– Мне ничего не оставалось, как только ждать родов. Честно говоря, у меня все-таки оставалась надежда. Я ведь не ханьский лекарь, те из скромности даже не прикасаются к своим пациенткам, вместо этого лишь скромно показывая на статуэтке из слоновой кости больные места. Я настоял на том, чтобы сделать полное обследование. Вы говорите, что только недавно узнали, каково строение таза у вашей госпожи. Я обнаружил, что кости таза спереди выдавались конусом и что края лона были скорее острыми, чем округлыми, образуя полость скорее треугольной, а не овальной формы. Это не является физическим недостатком у женщины и не мешает ей ходить, ездить верхом и так далее. Словом, все прекрасно до тех пор, пока она не вознамерится стать матерью.
– Ху Шенг понятия не имела об этой своей особенности, – заметил я.
– Думаю, что я все разъяснил пациентке и предупредил ее о возможных последствиях. Но ваша госпожа была упряма – или решительна, а может, храбра. Положа руку на сердце, я не мог сказать ей, что рождение ребенка вообще невозможно и что беременность однозначно надо прекратить. В свое время я помог нескольким наложницам-негритянкам. У чернокожих женщин самый узкий тазовый проход, но, несмотря на это, они имеют детей. Головка младенца податливая и мягкая, поэтому я все-таки надеялся, что младенец может появиться на свет без особых трудностей. К сожалению, этого не произошло.
Он остановился, с осторожностью подбирая слова.
– После непродолжительных потуг стало очевидно, что плод запутался и оказался зажатым. В это время лекарь обычно принимает решение. Я помог госпоже, сделав ее нечувствительной при помощи масла терьяка. Плод был рассечен и извлечен наружу. Полностью выношенный младенец мужского пола, абсолютно нормально развитый. Но к этому времени большинство внутренних органов и сосудов матери оказались уже повреждены, началось кровотечение, которое невозможно было остановить. Госпожа Ху Шенг так и не очнулась, так и не вышла из комы, вызванной терьяком. Это была легкая и безболезненная смерть.
Мне захотелось, чтобы хаким не произносил последних слов. Какими бы утешительными они ни казались, они были совершенной ложью. Я видел слишком много смертей, чтобы поверить в то, что хоть какая-нибудь из них может быть «легкой». И он еще уверяет меня, что Ху Шенг умерла безболезненно? Я гораздо лучше лекаря знал, что представляют собой «непродолжительные потуги». Прежде чем он милостиво подарил Ху Шенг забвение, он расчленил ребенка и извлек его по кускам, Ху Шенг пережила часы, которые ничем не отличались от вечности в аду. Но я только печально произнес:
– Вы сделали все, что могли, хаким Гансу. И я очень вам благодарен. Могу я увидеть ее теперь?
– Друг Марко, ваша госпожа умерла четыре дня тому назад. А в этом климате… Ну, церемония была простой и достойной, не такой, как у этих варваров. Погребальный костер на закате, там присутствовали ван Баян и все его придворные…
Итак, мне даже не удалось увидеть Ху Шенг напоследок. Хотя мне было очень тяжело, но потом я подумал, что, может быть, так даже лучше. Я не запомнил красавицу Эхо мертвой и неподвижной, а мог вспоминать ее такой, какой она была когда-то, – веселой и полной жизни, именно такой я видел ее в последний раз.
Словно в каком-то оцепенении я встретился с Баяном. Он грубовато выразил мне свои соболезнования, а я сказал ему, что уеду, как только немного передохну, чтобы отвезти драгоценный зуб Будды Хубилаю. Затем я вместе с Арун отправился в покои, где когда-то мы с Ху Шенг жили и где она умерла. Арун освобождала гардеробные и сундуки, помогая мне упаковывать вещи, хотя я отобрал всего несколько подарков на память. Я сказал девушке, что она может взять себе одежду и всякие женские принадлежности, потому что Ху Шенг они больше не понадобятся. Но Арун упорно показывала мне каждую вещь и каждый раз обязательно спрашивала разрешения. Это только напрасно ранило меня, ведь без Ху Шенг драгоценности утратили для меня всякое значение.
Я решил, что не буду плакать – по крайней мере, пока не найду какое-нибудь уединенное местечко по пути на север, где я смогу сделать это вдали от посторонних глаз. Разумеется, потребовались немалые усилия, чтобы не броситься, рыдая, на пустую кровать, которую мы совсем недавно делили с Ху Шенг, и не сжать ее пустые одежды. Но я сказал себе: «Я перенесу это как невозмутимый монгол – нет, как прагматик-купец».
Да, со стороны, рассудил я, лучше выглядеть купцом, потому что он привычен к мимолетности вещей. Купец может иметь дело с драгоценностями, он может радоваться, когда какое-нибудь удивительное сокровище попадает ему в руки, но он знает, что это лишь временно и затем оно перейдет к другому, – а иначе купец ли он? Возможно, что он жалеет, утратив это сокровище, но он настоящий купец: он стал богаче оттого, что владел им короткое время. Точно так же и я сам: хотя теперь возлюбленная и покинула меня, Ху Шенг, несомненно, обогатила мою жизнь, она оставила меня с бесценным запасом воспоминаний, и, возможно, оттого, что я узнал ее, я тоже стал лучше. Да, пожалуй, в конечном итоге я только выиграл. С этих позиций оказалось проще рассматривать мою тяжелую утрату, так было легче для меня справиться с горем. Я поздравил себя, решив, что наделен просто железным самообладанием.
И тут Арун спросила меня:
– Вы возьмете вот это? Посмотрите, пожалуйста.
Я посмотрел. То, что она держала в руках, оказалось белой фарфоровой жаровней для благовоний. И вот тут-то все мое железное самообладание разлетелось вдребезги.
Часть шестнадцатаяДома
Глава 1
Отец встретил меня с радостью, но тут же выразил соболезнование, узнав, что я вернулся в Ханбалык без Ху Шенг. Он начал было угрюмо философствовать насчет того, что в жизни случается всякое, но я прервал его проповедь.
– Я вижу, что мы теперь не единственные, кто прибыл с Запада в Китай, – сказал я, потому что увидел в отцовских покоях незнакомца. Это был белокожий человек, чуть старше меня, в одежде священнослужителя ордена францисканцев, хотя его костюм и был приспособлен для нужд путешественника.
– Да, – лучезарно улыбаясь, произнес отец. – Столько времени спустя сюда наконец-то прибыл настоящий священнослужитель. Он почти что наш земляк, Марко. Это падре Жуан…
– Падре Джованни, – раздраженно поправил священник венецианское произношение моего отца. – Из Монтекорвино, что неподалеку от Салерно.
– Он, как и мы, провел в пути около трех лет, – пояснил отец. – И двигался почти по тому же маршруту, что и мы.
– Из Константинополя, – вставил священник, – в Индию, где я учредил миссию, а затем через Далекую Тартарию.
– Уверен, что вас примут здесь хорошо, падре Жуан, – вежливо сказал я. – Если вы еще не встречались с великим ханом, то у меня скоро будет аудиенция, и…
– Хубилай-хан уже со всей сердечностью принял меня.
– Марко, – предложил мне отец, – а может, ты попросишь падре Жуана произнести несколько слов в память о нашей дорогой, безвременно покинувшей нас Ху Шенг?..
Я бы в любом случае не стал просить его, но священник сухо заметил:
– Я так понимаю, что усопшая не была христианкой. И к тому же этот союз не был освящен церковью.
Тут уж я, не выдержав, резко повернулся к нему спиной и весьма грубо заявил:
– Отец, если эти некогда отдаленные, неизведанные и варварские земли стали привлекать цивилизованных карьеристов вроде падре Жуана, то великий хан не будет чувствовать себя одиноким, когда мы, скромные первопроходцы, уедем. Ты был прав, я готов немедленно отправиться домой.
– Я так и думал, – сказал он, кивнув. – Я обратил все, чем владел наш Торговый дом, в драгоценности и деньги. Бо́льшая часть их уже отправлена на запад конной почтой по Шелковому пути. Все остальное упаковано. Нам надо только решить, как именно и по какому пути мы поедем, и получить согласие великого хана, разумеется.
Поэтому я немедленно направился к хану, чтобы заручиться его согласием. Сначала я отдал Хубилаю реликвию, которую привез ему в подарок. Получив зуб Будды, он испытал благоговейный трепет и выразил мне удовольствие, воздав множество благодарностей. Затем я вручил великому хану письмо, которое дал мне Баян, подождал, пока он прочитал его, и сказал:
– Я также привез с собой вашего личного лекаря, хакима Гансу. Я буду вечно благодарен вам за то, что вы послали его позаботиться о моей недавно умершей госпоже супруге.
– Так она все-таки умерла? Тогда, значит, Гансу не позаботился о ней должным образом. Мне прискорбно это слышать. Он всегда был искусным лекарем, даже когда лечил мою застарелую, доставляющую столько неприятностей подагру и мои последние болезни, связанные с пожилым возрастом. Мне было бы жаль потерять Гансу. Как ты полагаешь, не следует ли предать его смерти, поскольку хаким не смог спасти твою госпожу?
– Только не по моему приказу, великий хан. Я ни в чем не упрекаю хакима, он сделал все, что смог. Если даже предать его смерти, то это все равно не вернет мне жену и моего неродившегося сына.
– Я выражаю тебе свои соболезнования, Марко. Любящую, любимую и прекрасную госпожу, конечно, нельзя никем заменить. Но сыновья? – Хубилай сделал какой-то легкомысленный взмах рукой, и я по думал, что он имеет в виду свое собственное многочисленное потомство. Но тут он произнес нечто такое, что заставило меня вздрогнуть: – У тебя уже есть с полдюжины сыновей. И кроме того, если не ошибаюсь, три или четыре дочери.