Иудей равнодушно хмыкнул и сказал:
– Радуйся, что она не воткнула его тебе между ребер.
Я показал ему кинжал, заметив:
– Никогда не видел такого прежде. Он напоминает обыкновенный кинжал, да? Кажется, простое широкое лезвие. Но смотри, когда я втыкаю его в жертву, то сжимаю рукоятку: вот так. И это широкое лезвие разделяется на два, они отскакивают в стороны, а вот это третье лезвие, спрятанное внутри, выстреливает между ними, чтобы воткнуться в жертву еще глубже. Правда, здорово?
– Да. Теперь я узнаю это оружие. Я как следует заточил его совсем недавно. И вот что, если ты хочешь сохранить кинжал, то держи его под рукой. Прежде этот кинжал принадлежал одному великану хун-зукуту с гор, который случайно потерял его здесь. Я не знаю его имени, потому что все называют его просто Человек-Нож, поскольку он пускает оружие в ход направо и налево… Слушай, а тебе не пора восвояси?
– Вообще-то мой дядя нездоров, – сказал я, направляясь к двери. – Пожалуй, я и правда пойду.
Уж не знаю, может, иудей просто жестоко подшутил надо мной, но на обратном пути я не столкнулся ни с каким большим и злобным хун-зукутом. На всякий случай, дабы избежать подобной встречи, несколько последующих дней я благоразумно оставался неподалеку от главного здания гостиницы. Я проводил время в компании отца или дяди и выслушивал различные советы и предостережения от хозяина Икбаля. Он знал много интересного.
Например, когда мы дружно хвалили прекрасное молоко яков и восхищались храбростью тибетцев, которые доили этих чудовищ, Икбаль пояснил:
– Есть простой прием подоить самку яка без риска. Подведите к ней теленка, чтобы мать вылизывала и нюхала его, и она будет стоять смирно, пока ее доят.
Вскоре мы узнали не слишком веселые новости. Хаким Мимдад снова пришел к дяде Маттео и начал с того, что серьезным тоном предложил больному переговорить с глазу на глаз. Мы с отцом и Ноздря, услышав это, поднялись было, чтобы покинуть комнату, однако дядя остановил нас, безапелляционно хлопнув рукой.
– У меня нет никаких секретов от товарищей по каравану. Что бы вы ни собирались сказать, вы можете сказать это нам всем.
Хаким пожал плечами.
– Тогда я попрошу вас снять шаровары…
Дядя снял, и хаким уставился на его голый пах и большой zab.
– Волос нет от природы, или вы бреете это место?
– Я удалил волосы при помощи мази, которая называется мамум.
А что?
– Поскольку волосы отсутствуют, то легко заметить изменение цвета, – сказал хаким и показал на живот. – Посмотрите. Видите легкий серый металлический оттенок вот здесь, на коже?
Все посмотрели на дядин живот, а он сам спросил:
– Это вызвано мамумом?
– Нет, – ответил хаким Мимдад. – Я заметил серовато-синие пятна также и на ваших руках. Если вы снимете сапоги, то увидите такие же пятна и на ногах. Эти симптомы подтверждают то, что я подозревал во время предыдущего обследования и после изучения мочи. Вот смотрите, я перелил ее в белый горшочек, так, что вы сами можете убедиться. Она мутная.
– И что? – сказал дядя Маттео, снова одеваясь. – Может, я пообедал в тот день цветным пловом. Я не помню…
Хаким покачал головой.
– Я заметил и множество других признаков, как я уже сказал. Ногти у вас темные. Волосы жесткие и ломкие. Но самое главное, у вас на теле присутствуют гуммозные болячки, которые не проходят.
Дядя Маттео посмотрел на хакима так, словно тот был волшебником, и с благоговением сказал:
– Муха укусила, уже давно, в Кашане. Простой укус мухи, ничего больше.
– Покажите мне.
Дядя закатал рукав на левой руке. Рядом с локтем виднелось зловещее ярко-красное пятно. Хаким уставился на него и сказал:
– Поправьте меня, если я ошибусь. Там, где вас укусила муха, все зажило и остался лишь маленький шрам, что совершенно нормально. А затем под шрамом снова открылась язва, которая впоследствии зажила, потом снова открылась, снова зажила и снова открылась, и все время под старым шрамом…
– Так и есть, – слабым голосом подтвердил дядя. – Что же это значит?
– Это подтверждает мой заключительный диагноз – вы страдаете от kala-azar. Черного недуга, злого недуга. Он действительно начинается с укуса мухи. Но эта муха, без сомнения, не что иное, как воплощение злобного джинна. Джинна, который при помощи хитрости принимает вид мухи, такой крошечной, что едва ли можно заподозрить, будто она может принести такой колоссальный вред.
– Ну уж не преувеличивайте. Подумаешь, немного пятен на коже, кашель, небольшой озноб, маленькие болячки…
– К несчастью, так будет продолжаться недолго. Болезненные симптомы будут разрастаться и усугубляться. Ваши ломкие волосы начнут выпадать, и вы станете совершенно лысым. Озноб будет выматывать вас, вызывать слабость и апатию, пока вы совсем не сможете двигаться. Боль в нижней части грудной клетки исходит от органа, который зовется селезенка. Она пострадает еще больше, начнет выдаваться наружу самым ужасным образом, затвердеет и полностью утратит свои функции. Тем временем ваша кожа вся станет синюшного цвета, а затем почернеет, отвиснет, на ней выступят волдыри, фурункулы и язвы; все ваше тело, включая и лицо, будет представлять собой один огромный черно-красно-коричневый синяк. К тому времени вы будете горячо желать смерти. И умрете, когда ваша селезенка наконец откажет. Если немедленно не начать продолжительного лечения, вы обязательно умрете.
– А можно ли полностью излечиться?
– Можно. – Хаким Мимдад извлек маленький полотняный мешочек. – Это лекарство главным образом состоит из растертого в порошок металла под названием сурьма. Он, вне всякого сомнения, способен справиться с джинном и является лекарством от kala-azar. Если вы начнете немедленно принимать его, в весьма малых дозах, и продолжите все делать так, как я предпишу, то вскоре обязательно пойдете на поправку. Вы наберете потерянный вес, и силы снова к вам вернутся. Вы опять станете совершенно здоровым. Сурьма – единственное лекарство.
– Хорошо! Значит, требуется всего одно лекарство? Я с радостью начну принимать его.
– К сожалению, я должен сказать вам, что сурьма сама по себе, пока ею лечат kala-azar, причиняет вред другого рода. – Лекарь замолчал. – Вы уверены, что не хотите продолжить нашу консультацию с глазу на глаз?
Дядя Маттео заколебался и нерешительно посмотрел на нас, но затем распрямил плечи и пророкотал:
– Что бы это ни было, говорите!
– Сурьма – это тяжелый металл. Когда его принимают, из желудка он попадает во внутренности и, перемещаясь по ним, оказывает определенное воздействие, подчиняя себе джинна kala-azar. Оттого, что металл тяжелый, он оседает в нижней части тела, где, как говорится, есть мешочек, в котором содержатся мужские камушки.
– А поэтому мой «стручок» отвиснет от тяжести. Я достаточно силен, чтобы носить его.
– Я пришел к заключению, что вы человек, который наслаждается, хм, тем, что часто тренирует его. Теперь, когда вы поражены смертельной болезнью, нельзя терять времени. Если у вас еще нет подружки в этом месте, я бы порекомендовал вам поспешить в местное заведение, которым управляет иудей Шимон.
Дядя Маттео издал смешок, который мы с отцом могли понять лучше, чем хаким Мимдад.
– Я потерплю неудачу при любовной связи. Зачем же мне идти?
– Чтобы удовлетворить свои мужские потребности, пока вы можете это сделать. На вашем месте, мирза Маттео, я поспешил бы заняться zina впрок. У вас нет выбора: либо kala-azаr обезобразит вас и в конечном итоге убьет, либо, если вы хотите вылечиться, вы должны немедленно начать принимать сурьму.
– Что значит «если»? Разумеется, я хочу вылечиться.
– Подумайте хорошенько. Некоторые все же предпочитают умереть от этой смертельной болезни.
– Во имя Господа, почему? Говорите толком, несносный вы человек! – Потому что сурьма, которая попадет в вашу мошонку, постепенно станет оказывать на нее и другое вредное воздействие – поразит ваши яички. Очень скоро и на всю оставшуюся жизнь вы станете полным импотентом.
– Gesù, – только и сказал дядюшка.
Мы потрясенно молчали. В комнате стояла ужасающая тишина, казалось, никто не мог набраться храбрости и нарушить ее. Наконец дядя Маттео заговорил сам, уныло заметив:
– Выходит, не зря я называл вас Dotòr Balanzòn. То, что вы преподносите мне, – несомненно, ехидная насмешка. Ничего себе перспектива: либо я умру ужасной смертью, либо останусь жить, перестав быть мужчиной.
– И тем не менее выбор надо сделать побыстрее.
– Я стану евнухом?
– В сущности, да.
– И никакого выхода?
– Нет.
– Но… возможно… dar mafa’ul be-vasilè al-badàm?
– Nakher. Увы. Badam, так называемое третье яичко, также становится бесчувственным.
– Тогда выхода нет вообще. Capòn mal caponà. Но… а как насчет желания?
– Nakher. Даже его не будет.
– Да ну! – Дядя Маттео удивил нас, начав говорить в своей обычной веселой манере: – Почему вы не сказали этого сразу же? Какая разница, смогу я или нет, если все равно не буду испытывать желания? К чему думать об этом? Нет желания – нет нужды, следовательно, нет неприятностей, следовательно, нет неприятных последствий. Да мне будут завидовать все священники, которых когда-либо соблазняли женщины, мальчики-певчие или же суккубы. – Я подумал, что дядя Маттео на самом деле не испытывал того веселья, которое пытался изо бразить. – В любом случае, немногие из моих желаний могли быть реализованы. А самое последнее мое желание исчезло в зыбучих песках. По этому очень удачно, что джинн кастрации напал только на меня, а не на кого-нибудь, обладающего более достойными желаниями. – Он издал еще один смешок, такой же ужасно фальшивый. – Однако не слушайте мои разглагольствования, как бы мне не превратиться в философа-моралиста – последнее прибежище для евнухов. Надеюсь, что сия опасность меня минует. Моралиста надо остерегаться больше, чем сластолюбца, no xe vero? И вот что, добрый хаким, я выбираю жизнь, любой ценой. Давайте начнем лечение – но не раньше завтрашнего дня, ладно? – Он потянулся за своим chapon. – Вы правы, пока я еще испытываю желание, мне следует этим воспользоваться. Пока во мне бродят соки, надо в них искупаться, не правда ли? Потому простите меня, господа. Чао. – И дядя Маттео покинул нас, сильно хлопнув дверью.