Был день большого прилива, и им решили воспользоваться, чтобы облегчить установку только что законченного девятого конуса… Конусы эти, точнее, усеченные конусы, представляли собой огромные дубовые и буковые ящики, имевшие в диаметре сорок пять метров в основании и двадцать — в вершине. К месту установки их доставляли вплавь с помощью прикрепленных к ним изнутри и снаружи бочек, а затем топили, наполняя камнями через предусмотренные со всех сторон отверстия.
К четырем часам утра Людовик XVI, одетый в великолепное красное, шитое золотом платье (этим он хотел оказать честь флоту и Шербургу), предварительно прослушав молебен, уже находился на пляже Шантерен. Он осмотрел место грандиозного строительства в сопровождении инженера де Сесара — это он задумал удивительную конструкцию дамбы и был хорошо известен, так как работал в портах Руана, Дьепа, Гавра и Трепора, а также построил большой мост в Сомюре. Под звуки артиллерийского салюта король поднялся на корабль «Патриот», замечательное, совершенно новое судно, вооруженное семьюдесятью четырьмя пушками и представлявшее собой последнее слово техники, так как имело двойной корпус и было скреплено медными гвоздями. С борта «Патриота» он должен был наблюдать за погружением уже спущенного на воду огромного ящика, рядом с которым прибывшие в честь короля военные корабли казались совсем маленькими… В лучах восходящего солнца зрелище было величественным и впечатляющим.
Тремэн, стоя на берегу, наблюдал за происходящим со странным чувством. Похожий на деревянный собор, гигантский ящик медленно плыл по спокойной зеленой воде в окружении многочисленных рыбачьих баркасов, с которых сняли бушприты, чтобы удобнее было перевозить предназначенные для балласта камни. Он был как родной брат похож на другой, еще не законченный ящик, которому предстояло погрузиться на дно вместе со старым замком и его долгой историей… Кому, кроме горстки посвященных, через несколько лет придет в голову, что какая-то молодая женщина могла отправить жилище своих предков на морское дно, превратив его в задуманную королевскими инженерами четырехкилометровую дамбу? И как, оказывается, они с Агнес были похожи! Он один мог по-настоящему ее понять, ведь не так уж много времени прошло с тех пор, как он, еще ребенком, сжег дом На Семи Ветрах, желая превратить его в могилу своего отца и помешать предателю завладеть им…
У него возникло непреодолимое желание вновь увидеть ее, разыскать ее, и теперь он был уверен в том, что никакая другая хозяйка не годится для его нового дома На Семи Ветрах.
Оставив наконец Шербург в разгар веселья и короля, которого на вершине одного из конусов ожидал завтрак, Тремэн отправился к дому, который с каждым днем разлуки становился ему все дороже.
Но проехав пригороды и синие башни Турлавиля, куда являлись призраки проклятых любовников,[20] всадник ненадолго остановился, чтобы дать передохнуть Али, прежде чем пустить коня по тенистой долине Сэры. Тот настолько хорошо знал все ее изгибы, что можно было отпустить поводья и в свое удовольствие помечтать, глядя на старые мостики, тенистые заросли ольхи, мельничные водопады, заросшие тростником укромные заводи и веселые перекаты шаловливой реки, в прозрачной воде которой изредка темной молнией проскакивала черная форель. Зная, что ни Потантен, ни госпожа Белек не станут волноваться из-за того, что он не вернулся накануне вечером, Тремэн решил доставить себе еще одно удовольствие, остановившись в Сен-Васт, где Сэра течет степенно, в окружении больших деревьев, а ландшафт становится похожим на голландский, и полакомиться чудесно приготовленной форелью и яичницей с салом. Заехал он и в Варанвиль — молодая чета еще не вернулась — просто ради удовольствия обнять Мари Гоэль и выпить стаканчик сидра с Фелисьеном. В маленьком замке так же пахло сырым гипсом и краской, как и в доме На Семи Ветрах. Бывшая мадемуазель де Монтандр решила поселиться там на все время и устраивалась уютно, но с чувством меры: она отдавала строжайшие распоряжения, требуя полного соблюдения архитектурных и семейных традиций, чем давно заслужила любовь обоих старых слуг.
— Наша молодая госпожа, — ликовала Мари, — это благодать Божия! Благодаря ей дом возродится, а еще мы так надеемся, что она подарит нам много крошек, которые будут похожи на нее и на Феликса…
Славная женщина вовремя остановилась, чуть было не пожелав того же самого «господину Гийому», к которому относилась с не меньшим почтением, чем к своему хозяину. Какая жалость, что такой прекрасный дом — ее возили взглянуть на него, — был, судя по всему, построен лишь ради удобства холостяка, но ей была понятна сдержанность Тремэна перед наивными многообещающими подмигиваниями и улыбками местных красавиц. В то же самое время Мари про себя радовалась тому, что выбор мадемуазель де Монтандр пал на Феликса, который был далеко не так обеспечен, как его друг… Ведь у того было целое состояние, и он был способен основать целую династию.
Вернувшись к себе, Гийом попросил Клеманс принести ему в библиотеку большую кружку кофе и стал раздеваться… День был жарким, и ему хотелось освежиться. Поэтому он снял сапоги, всю одежду, погрузился в ванну, налив туда три ведра холодной воды, а затем облачился в наряд, который охотно носил дома, когда жил в Индии: узкие панталоны из белой хлопчатобумажной ткани и подобие халата. Он застегивался на правую сторону и был перехвачен полосатым поясом, отчего смахивал на юбку, но ходить в таком наряде было удивительно прохладно. Потом, не пожелав надеть тапки, он босиком отправился пить кофе.
Когда госпожа Белек впервые увидела его в таком наряде, она была поражена и даже вскрикнула: у него была почти такая же медная кожа, как и его шевелюра, из-за чего он походил на одного из принцев-варваров, которых она видела на картине, висевшей в спальне хозяина. Однако она скоро согласилась с тем, что подобный костюм был особенно практичен в жару, потому что его ничего не стоило выстирать. Зато босые ноги ей очень не нравились, и она не стала скрывать своих мыслей на этот счет.
— Одни нищие ходят без башмаков, господин Гийом! — заявила она. — Что подумают люди, если увидят, как вы ходите по дому?..
— И по саду, не забывайте! Уже много лет, моя милая Клеманс, я ношу лишь сапоги да «ботинки новорожденного». Придется вам привыкнуть. И другим тоже!
— Но ведь вы можете пораниться?
— Нечего бояться! У меня не подошвы, а панцирь!
Госпожа Белек отступилась, пробормотав, что, дескать, еще наступит возраст, когда будет приятно сунуть ноги в тапочки, и удалилась на кухню.
Вернувшись в свою любимую комнату, Тремэн упал в одно из кресел, стоявших по обе стороны камина, в котором не горел огонь, и, положив свои длинные ноги на подставку для дров, на несколько мгновений с наслаждением расслабился, попивая кофе. Благодаря предусмотрительному Потантену, с утра державшему ставни закрытыми, в доме было прохладно. Скоро, когда солнце сядет, их раскроют настежь, и напоенный всевозможными ароматами вечерний ветер завладеет жилищем. Гийом пойдет любоваться морем, угасающим днем и огнями Гатвиля и островов Сен-Маркуф на краях огромного морского горизонта.
Еще ни разу он не отказывал себе в этом удовольствии с тех пор, как жил в «своем» доме. Но сегодня он не заметил, как стемнело. Неподвижный, словно белый призрак в наступающей ночи, он забыл, где находится, словно его дух покинул тело и блуждал в пространстве в поисках преследовавшей его тени, от которой уже не мог оторваться. Где она скрывалась? Над этим вопросом Тремэн бился со вчерашнего дня, но не находил мало-мальски удовлетворительного ответа. Расспрашивать нотариуса было бесполезно: он заговорил бы лишь в том случае, если бы ему поджарили в камине ноги. Что касается сведений, которые ему пообещал Ингу, то чем больше Гийом о нем думал, тем меньше верил в успех: в каком бы монастыре Агнес ни укрывалась, было бы весьма трудно заставить ее выйти оттуда по собственной воле, а может, и вообще невозможно. Выкрасть ее? В силу своего характера Гийом с удовольствием бы так поступил, но мало того, что он произвел бы грандиозный скандал: ничего не говорило о том, что подобное насилие заставило бы покориться женщину, которой достало решимости потопить свой замок. Но отступиться Тремэн не мог…
Появление Потантена, пришедшего раскрыть ставни, вывело его из задумчивости. Дворецкий зажег целый букет свечей и заметил мрачное лицо Гийома.
— У вас такой вид, будто поездка в Шербург была неудачной. Вы не узнали того, что хотели? Нервиль будут строить заново?
— Нет. Его швырнут в воду.
И он рассказал о своей беседе с Ванье. Когда он закончил, мажордом немного подумал и состроил ужасную гримасу.
— Чудно! Ломают все, кроме дома каторжника?
— Тут нет ничего странного: госпожа д'Уазкур наверняка считает, что это строение ему никогда не принадлежало, поскольку дед графа Рауля подарил его семье Периго. Потому она его и не трогает.
— Вот мне и непонятно, почему. Ни одного Периго не осталось в живых, чтобы им воспользоваться. С другой стороны, даже если ее отец поступил нехорошо, он все же забрал дом после того, как умер отец каторжника. Значит, она по-прежнему является его хозяйкой. На вашем месте…
— Что? — спросил Гийом.
Приставив указательный палец к кончику носа и нахмурив брови, Потантен смотрел невидящими глазами, словно находился в каком-то божественном трансе. Такую позу он принимал всегда, когда хотел, чтобы его словам придали значение. Вот и сейчас он заставил дожидаться ответа, будто прислушивался к доносившемуся откуда-то голосу.
— Ну что? — повторил Тремэн с нетерпением, которое отнюдь не передавалось его собеседнику.
Тот выждал еще несколько секунд, прежде чем заключил, расплываясь в улыбке:
— На вашем месте… я бы съездил к этому домику… На мой взгляд, там вас могут ожидать сюрпризы.
— Ты думаешь?
— А что стоит туда заглянуть? Возможно, я и ошибаюсь, но если госпожа д'Уазкур решила окончить свои дни в монастыре, то к чему ей оставлять себе этот дом.