– Потом мне шибануло в нос жутким запахом дохлой рыбы, и надо мной что-то нависло. Я мигом поднялся на колени и увидел здоровенного тюленя-самца, мокрого и лоснящегося. Его черные глаза таращились на меня в упор с расстояния не более ярда.
Не будучи ни рыбаком, ни моряком, Джейми, однако, слышал рассказы бывалых людей и знал, что самцы тюленей могут быть опасны, особенно когда защищают от вторжения свои лежбища. Глядя на открытую пасть, полную острых крючковатых зубов, и валики плотного жира, опоясывавшие огромное тело, Джейми не мог не признать правдивость этих матросских баек.
– Этот зверюга весил более двадцати стоунов, англичаночка, – сказал он. – Если у него и не было намерения сорвать плоть с моих костей, ему все равно ничего не стоило одним толчком сбросить меня в море, подмять под себя и утопить.
– Но он этого не сделал, – заметила я. – Что случилось?
Он рассмеялся.
– Наверное, я настолько ошалел от усталости, что не нашел ничего лучше, как сказать: «Все хорошо, это я».
– Здорово! И что ответил тюлень?
Джейми пожал плечами.
– Он присмотрелся ко мне – ты знаешь, у тюленей взгляд почти немигающий, а когда кто-то долго смотрит на тебя немигающим взглядом, это чертовски нервирует, – вроде как хмыкнул и соскользнул со скалы в воду.
Оставшись единственным обитателем крохотного островка, Джейми некоторое время сидел, ничего не соображая, а восстановив силы и мыслительные способности, начал методично обшаривать расщелины. Остров был невелик, но ему не сразу удалось найти щель в камне, которая вела в широкую полость, расположенную на фут ниже скальной поверхности. Она находилась в центре островка, и если затапливалась, то разве что в самые сильные шторма. Во всяком случае, песок, устилавший дно каверны, был сухим.
– Ну, не томи меня, – сказала я, ткнув его в живот, – там было французское золото?
– И было и не было, англичаночка, – ответил он. – Я ведь и вправду раскатал губу на золото Людовика, которого, по слухам, было на тридцать тысяч фунтов. Можешь себе представить, сколько места заняла бы такая уйма монет? Но нет, в этой каверне я нашел только шкатулку менее фута длиной да маленький кожаный кошель. Правда, в шкатулке действительно было золото и серебро тоже.
Да, самое настоящее. В деревянной шкатулке находилось двести пять монет, золотых и серебряных, некоторые в таком прекрасном состоянии, словно их только что отчеканили, другие же были затерты до невозможности разобрать изображение.
– Древние монеты, англичаночка.
– Древние? Что ты имеешь в виду? Очень старые?
– Греческие, саксонские и римские. Действительно очень старые.
Мы лежали молча, глядя друг на друга в сумрачном свете.
– Невероятно, – сказала я наконец. – Это, спору нет, сокровище, но не…
– Но явно не то, которое мог бы послать на содержание армии Людовик, – закончил за меня Джейми. – Нет, этот клад не имел отношения ни к королю Франции, ни к его министрам.
– А как насчет мешочка? – спросила я. – Что было в найденном тобой кошельке?
– Камни, англичаночка. Драгоценные камни. Бриллианты, жемчуга, изумруды и сапфиры. Немного, но прекрасно ограненные и довольно крупные.
Джейми улыбнулся несколько мрачновато.
Итак, он сидел на камне под тусклым серым небом и вертел в руках монеты и драгоценные камни, пребывая в растерянности. Через некоторое время ему показалось, что за ним следят. Он поднял глаза и увидел, что окружен любопытными тюленями. Начался отлив, самки вернулись с рыбалки, и двадцать пар круглых черных глаз настороженно разглядывали его. Огромный черный самец, осмелевший в присутствии своего гарема, тоже вернулся. Он громко лаял, угрожающе мотал головой и наступал на Джейми. С каждым разом его скользившая на ластах по мокрым камням трехсотфунтовая туша оказывалась все ближе.
– Тогда я решил, что лучше всего мне убраться, – сказал Джейми. – В конце концов, я нашел то, за чем пришел, и что мне тут было еще делать? Шкатулку и кошель я положил туда, где они лежали: возможности отнести их на берег у меня не было, да хоть бы и была, что с того? Поэтому я положил их обратно и ползком спустился в воду, стуча зубами от холода.
Несколько гребков – и течение подхватило его и понесло к суше. Как и большинство такого рода прибрежных водоворотов, оно было круговым и довольно скоро вынесло пловца к подножию утеса, где он выбрался на берег, оделся и заснул в гнезде из сухих водорослей.
Он умолк, и я увидела, что он смотрит сквозь меня.
– Я проснулся на рассвете, – тихо продолжил Джейми. – Поверь, англичаночка, я видел немало рассветов, но такой увидел впервые. Я чувствовал вращение земли, а мое дыхание смешивалось с дыханием ветра. Казалось, что у меня не было ни кожи, ни костей: все заменил пребывавший прямо во мне свет восходящего солнца.
Его взгляд перестал блуждать в пространстве и вернулся ко мне.
– Потом солнце поднялось еще выше, – сказал он уже обыденным тоном, – и когда оно согрело меня достаточно, чтобы я мог встать, я поднялся и направился в глубь суши, в сторону дороги, чтобы встретиться с англичанами.
– Но почему ты вернулся? Ты был свободен! У тебя были деньги и…
– И на что бы я потратил эти деньги, англичаночка? – спросил он. – Зашел бы в пастушью хижину и предложил хозяину золотой динарий или маленький изумруд?
Видя мое негодование, Джейми улыбнулся и покачал головой.
– Нет, – сказал он мягко. – Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться обратно. Да, конечно, какое-то время я мог бы скрываться в вереске, пусть даже полуголый и умирающий с голоду, но они бы неустанно охотились за мной, англичаночка. Для них я был не просто беглым преступником, а человеком, который мог проникнуть в тайну французского золота. Да они перевернули бы вверх дном каждую хижину в окрестностях Ардсмура, думая, что я могу найти там прибежище. А уж если англичане выходят на охоту, то держись, – добавил он угрюмо. – Ты видела обшивку в передней?
Да, я заметила эту дубовую панель, покореженную и выщербленную тяжелыми ударами.
– Мы оставили ее такой на память, – сказал он. – Чтобы показывать детям и рассказывать им, каковы англичане.
Подавляемая ненависть в его голосе поразила меня до глубины души, но, по правде сказать, зная о «подвигах» английской армии в горной Шотландии, возразить было нечего. Поэтому я промолчала, а Джейми продолжил:
– Так вот, англичаночка, мне вовсе не хотелось привлекать к жителям окрестностей Ардсмура подобное внимание. – Его рука сжала мою, и едва заметная улыбка тронула губы. – К тому же если бы меня не поймали, охота, скорее всего, снова добралась бы до Лаллиброха. И если я не хотел подвергать опасности жителей Ардсмура, то уж тем более должен был подумать о своих близких. Кроме того…
Джейми умолк, по-видимому пытаясь найти нужные слова.
– Я вынужден был вернуться в тюрьму, – произнес он медленно. – Ради людей, если не ради чего другого.
– Ради заключенных? – удивилась я. – Что, там сидел кто-то из Лаллиброха?
Он покачал головой. Маленькая вертикальная морщинка, которая появлялась между бровями, когда он задумывался, была видна даже при свете звезд.
– Нет. Там были люди со всей горной Шотландии, почти из всех кланов. Всего по несколько человек из каждого клана, зачастую всякая шушера. Но они тем более нуждались в вожде.
– И ты стал для них этим вождем? – спросила я, сдерживая желание разгладить эту морщинку пальцами.
– За неимением лучшего, – ответил Джейми с легкой улыбкой.
Он, привыкший мыслить себя одним целым с семьей и арендаторами, которые поддерживали его на протяжении семи лет, оказался оторванным от них, столкнулся вместо этого с одиночеством и безнадежностью, убивающими человека даже вернее, чем грязь, сырость и холод тюрьмы.
Но, оказавшись в такой ситуации, он не только не пал духом сам, но и сделался примером и опорой для других, превратил разномастный сброд уцелевших после Куллодена в сплоченную группу, какой этим людям нужно было стать, чтобы выжить в Ардсмуре. Где уговорами, а где, если требовалось, и силой он подвигнул их к тому, чтобы забыть клановые раздоры. Они объединились, и он стал их вождем.
– Они стали моим кланом, – тихо сказал Джейми. – И они помогли мне выжить.
Но потом их отправили на подневольные работы в заморские земли. И он не сумел спасти их.
– Ты сделал для них все, что мог. Но теперь это позади, – прошептала я.
Мы долго лежали в объятиях друг друга, прислушиваясь к негромким звукам дома. В отличие от вечной суеты борделя тихие скрипы и вздохи говорили о спокойствии, домашнем уюте и безопасности. В первый раз мы по-настоящему остались наедине, когда нам ничего не грозило и ничто не отвлекало нас друг от друга.
Теперь у нас было время. Время, чтобы рассказать остальную часть истории о золоте, узнать, что он с ним сделал, выяснить, что случилось с заключенными Ардсмура, поразмыслить о сожжении печатной мастерской, об одноглазом моряке юного Айена, о встрече с таможенниками его величества на берегу у Арброута и решить, что делать дальше. Но поскольку время было, не было никакой нужды говорить обо всем этом прямо сейчас.
Последний брикет торфа развалился в очаге на шипящие красные комья. Я придвинулась поближе к Джейми, уткнулась лицом в его шею. От него пахло травой, по́том и чуть-чуть бренди.
Откликаясь на мое движение, он переместился так, что наши обнаженные тела соприкоснулись по всей длине.
– Что, опять? – удивленно пробормотала я. – Люди в твоем возрасте не должны делать это так часто.
Он мягко куснул меня за мочку уха.
– Но ведь ты тоже делаешь это, англичаночка. А ты старше меня.
– Это другое дело, – сказала я, тихо охнув, когда он неожиданно взгромоздился на меня и его плечи загородили звездный свет в окошке. – Я женщина.
– Не будь ты женщиной, англичаночка, – заявил он, принимаясь за дело, – я бы ничего подобного и не затевал. А сейчас помолчи.
Я проснулась на рассвете под скрип тершегося об окно розового куста и приглушенный стук и звяканье, доносившиеся снизу, где на кухне готовился завтрак. Осторожно, чтобы не разбудить Джейми, я выбралась из кровати и, с дрожью ступая по ледяным половицам, потянулась за первым подвернувшимся под руку одеянием.